|
|
Пишет Paslen/Proust (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} paslen)@ 2010-05-07 08:34:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Дневник читателя. П. Крусанов "Мёртвый язык"
Достоевский хотел написать «Пьяненьких», Крусанов придумал своих «Голеньких»: роман начинается с флеш-моба: голые люди, один за другим дефилируют по центральным улицам СПб, протестуя против бесчеловечности «бубломира» (мира как дырки от булика), смеси «общества спектакля» и конвейера по производству симулякров и информационного мусора, в которую превратили свои жизни наши современники.
Пылкие монологи, изобличающие изнанку общества потребления, в духе маканинского «Квази» или идеологических прокладок из «Бесов» и «Братьев Карамазовых» образую над-сюжетный слой «Мёртвого языка».
Точно камера отъезжает, зависая где-то на уровне птичьего полёта, а частности многочисленных частностей сливаются в карту самого прекрасного (и пока ещё самого целого) из российских городов.
Персонажи Крусанова ходят по конкретным улицам и глядят в окна конкретных домов, а мелкий бес «ветер перемен, забавнейший из демонов» завис над городом, вкушая аромат «улиляма» и интересуясь одним лишь «набрисом»…
Неологизмы, придуманные Павлом Крусановым, набраны курсивом, переводящим языковые сдвиги в фабульные завихрения.
Вполне конкретные, сюжетные и забавные дефиле голых по улице Марата, история постановки пушкинских пьес с обязательной смертью актёра, перепутавшего реальность с искусством, а так же «душ Ставрогина», отысканный в музее автора «Идиота», скрепляются важными (это видно по афористичной выделке фрагментов) для Крусанова размышлениям о фальши и неустроенности всего того, что вокруг.
Это делает структуру «Мёртвого языка», в недрах которого пробивается росток новой жизни, обновлённого, немеханического самосознания, похожей на поездку в метро: ярко расцвеченные и оформленные станции ударных эпизодов связаны между собой неосвещёнными тоннелями теоретических и идеологических выкладок.
«Перестук колёс в вагоне метро обычно настраивал Егора на музыкальный лад. Ритмический рисунок, заданный стыками стальных рельсов, он мысленно оплетал басами и гитарными ходами и так же, в воображении, самозабвенно пел под этот аккомпанемент что-то соответствующее и чудесное…»
Так как открывают новые станции метро, развивая уже существующие ветки, Крусанов написал роман, продолжающий единый и могучий петербургский текст.
Причём, «Мёртвый язык» пробуравлен им не где-нибудь на окраинах или выселках; парадная новой станции заблистала парадом мрамора и декора прямо в центре, тактично вписанная где-то между Достоевской и Набоковской. С пересадкой на Гоголевской.
Здесь, с одной стороны, «скверные анекдоты», происходящие всё сплошь с «маленькими» да «лишними» людьми, а, с другой, вычура да просчитанность.
Против современных правил строить станции неглубокого залегания, Крусанов строит свой андеграунд в самой толще психических процессов, которые так же сложно увидеть и зафиксировать как схему сна или же музыкальные лейтмотивы подземки.
Достоевский хотел написать «Пьяненьких», Крусанов придумал своих «Голеньких»: роман начинается с флеш-моба: голые люди, один за другим дефилируют по центральным улицам СПб, протестуя против бесчеловечности «бубломира» (мира как дырки от булика), смеси «общества спектакля» и конвейера по производству симулякров и информационного мусора, в которую превратили свои жизни наши современники.
Пылкие монологи, изобличающие изнанку общества потребления, в духе маканинского «Квази» или идеологических прокладок из «Бесов» и «Братьев Карамазовых» образую над-сюжетный слой «Мёртвого языка».
Точно камера отъезжает, зависая где-то на уровне птичьего полёта, а частности многочисленных частностей сливаются в карту самого прекрасного (и пока ещё самого целого) из российских городов.
Персонажи Крусанова ходят по конкретным улицам и глядят в окна конкретных домов, а мелкий бес «ветер перемен, забавнейший из демонов» завис над городом, вкушая аромат «улиляма» и интересуясь одним лишь «набрисом»…
Неологизмы, придуманные Павлом Крусановым, набраны курсивом, переводящим языковые сдвиги в фабульные завихрения.
Вполне конкретные, сюжетные и забавные дефиле голых по улице Марата, история постановки пушкинских пьес с обязательной смертью актёра, перепутавшего реальность с искусством, а так же «душ Ставрогина», отысканный в музее автора «Идиота», скрепляются важными (это видно по афористичной выделке фрагментов) для Крусанова размышлениям о фальши и неустроенности всего того, что вокруг.
Это делает структуру «Мёртвого языка», в недрах которого пробивается росток новой жизни, обновлённого, немеханического самосознания, похожей на поездку в метро: ярко расцвеченные и оформленные станции ударных эпизодов связаны между собой неосвещёнными тоннелями теоретических и идеологических выкладок.
«Перестук колёс в вагоне метро обычно настраивал Егора на музыкальный лад. Ритмический рисунок, заданный стыками стальных рельсов, он мысленно оплетал басами и гитарными ходами и так же, в воображении, самозабвенно пел под этот аккомпанемент что-то соответствующее и чудесное…»
Так как открывают новые станции метро, развивая уже существующие ветки, Крусанов написал роман, продолжающий единый и могучий петербургский текст.
Причём, «Мёртвый язык» пробуравлен им не где-нибудь на окраинах или выселках; парадная новой станции заблистала парадом мрамора и декора прямо в центре, тактично вписанная где-то между Достоевской и Набоковской. С пересадкой на Гоголевской.
Здесь, с одной стороны, «скверные анекдоты», происходящие всё сплошь с «маленькими» да «лишними» людьми, а, с другой, вычура да просчитанность.
Против современных правил строить станции неглубокого залегания, Крусанов строит свой андеграунд в самой толще психических процессов, которые так же сложно увидеть и зафиксировать как схему сна или же музыкальные лейтмотивы подземки.
