|
|
Пишет Paslen/Proust (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} paslen)@ 2010-06-09 01:25:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Сеульский филармонический оркестр. Фестиваль оркестров мира
Самый нормальный и правильный концерт фестиваля, а написать о нём практически нечего. Странное дело.
Южная Корея привезла прекрасную, выстроенную программу (чей строй оказался нарушенным только вторым, попсовым, бисом) и продемонстрировала высокое качество исполнение, и школу и выучку, дисциплину и темперамент.
Дирижёр Мюнг Вун Чунг выше всяких похвал, держит группы и каждого музыканта в отдельности, а выходит как с Гекубой. Почему?
Играли, в основном, бесхребетных французов, купали в полутонах и оттенках, которых, тем не менее, могло бы быть и более.
Зачётный Дебюсси (сюита "Пеллеас и Мелизанда", достаточно объёмный кусок из "Моря" на бис), но не эталонный - выделаннее видали (слушали) - это когда в Станиславского и Немировича-Данченко оперой "Пеллиас и Мелизанда" дирижировал Марк Минковский.
Сюита оказалась полуденной и не отбрасывающей теней. Корейская девочка, сидевшая на руках у своего корейского отца, в соседнем кресле, уснула, разморённая этим еле подслащённым лимонадом.
Для того, чтобы показать "раненное море" с разных сторон, на бисы сыграли "шторм" или же непогоду, де, мы и вот так тоже, с темпераментом и даже страстью может. Можете, молодцы.
Сюита Дебюсси оказалась главным блюдом концерта, вокруг которого образовались обслуживающие его спутники; гарнир.
Начали с "Забытых приношений" Мессиана, самим автором определенных как "симфоническая медитация", промелькнувшая, впрочем, одним куском, несмотря на плавный и медленный вход с обязательным трепетом смычковых, слегка оттенённых медным фоном, из-за чего казалось, будто бы скрипки выступают на фоне электрооргана.
Двойной, можно сказать, контур.
Всё было как надо - и трепетное пробуждение и солнечные лучи, потягивающиеся после пробуждения и по-балетному вытягивающие носочки и неожиданное трам-та-ра-бам, после которого проследовал динамичный и агрессивный эпизод, проглоченный одним куском и сменённый новой порцией медитативности.
Потом давали концерт для шэна с оркестром "Шу" Ынсук Чин, современное, абстрактное произведение, состоящее из противоположных, будто бы начал: внутреннего центростремительного тяготения и овнешнённого, с помощью ударных и всяческих гремелок-шумелок, выстроенного каркаса, внутри которого дрожало креветочное желе; дробные, острые колючие куски чередовались с рассеянностью, впрочем, не лишённой рассыпанности, свойственной современной музыке - всё, что звучало, было стянуто канатами к невидимому центру.
Ничего особенно восточного в этой музыке не происходило. Национальный инструмент шэн оказался трубой из бамбуковых тростей, торчащей наподобие стоящего хобота, по звуку похожий на пьяцоллообразный аккордеон. Р
оссыпями шэна в полной тишине сочинение Ынсук Чин началось, им, точно красной нитью, оказалось проложенным.
Этот текст был не о дисгармонии современного мира, про которую говорят, кричат или нашептывают 99,99% западных авангардных опусов, но, скорее, про сложность этого мира, его неоднозначность.
Разнобойное колыхание инструментов создавало будто бы голографические экраны и внутренние какие-то пространства, вроде электрических полей, внутри которых из мглы и суеты звуков, начинали возникать и тут же рассеиваться какие-то призраки.
Пики чередуются с провалами, крики с шепотами и ритмизованными обрывками.
Такую музыку легко представить саундтреком к "Солярису" или же к "Космической одиссее" - в ней много, нет, не техногенного, но чего-то живого (хотя и неуловимо мутирующего) выросшего поверх техногенных покрытий, отдающих железнодорожной (в лучшем случае водой).
Удобоваримый, умеренный авангард, не лишённый ни нарративности, ни порционной суггестии.
Концерт этот был написан для виртуоза У Вэя, который после аплодисментов, переходящих в овацию (корейское землячество оказалось самым дисциплинированным и слаженным, такого количества земляков исполнителей не было на концертах ни турков, ни китайцев) исполнил какую-то пьесу, в которой азиатской фактуры было чуть больше.
Да и то, она была аккуратно настругана и разбавлена "Пьяцоллой".
За это У Вэю хлопали ещё сильнее. Надо сказать, что сегодняшний концерт оказался самым густонаселённым - как на сцене, так и в зале. Лишние билеты спрашивали даже в антракте. Несмотря на дождь.
Обобщили программу компактной хореографической поэмой Мориса Равеля "Вальс", посвящённой семейству Штраусов, закату венской культуры, тем не менее, тронутой тленом ираспадом деконструкцией.
Нарезка, очень по духу и по исполнению похожая на вальс из Седьмой симфонии Прокофьева, закипала знакомыми пассажами, которые тут же опадали и распадались на составляющие, унисон сменялся правильно подобранным разбродом и шатаниями.
Но публике, услышавшей знакомые мотивы, разложенные на составляющие, эта трагическая деконструкция, постепенно нараставшая к финалу, крайне нравилась.
Равель обобщил те принципы и приёмы, на которых Мюнг Вун Чунг построил всю программу - с её неброской другой красотой, состоящей из плавных восхождений к апофеозам и апогеям, на которые и Мессиан и Дебюсси были большими мастерами.
Музыка французских модернистов, с их инакопологанием и поисками иных гармоний, как нельзя лучше пришлась для высокотехнологичного восточного коллектива.
Понятно почему выбор пал именно на них - не вполне типичных, но и не лишённых техничности, позволяющей продемонстрировать замечательные особенности Сеульского филармонического.
Другое дело, что катарсиса такими незаезженными путями не заработаешь. А вот текст об этих ненатянутых проводах и полупроводниках оттенков, написать, как оказалось, можно.
Самый нормальный и правильный концерт фестиваля, а написать о нём практически нечего. Странное дело.
Южная Корея привезла прекрасную, выстроенную программу (чей строй оказался нарушенным только вторым, попсовым, бисом) и продемонстрировала высокое качество исполнение, и школу и выучку, дисциплину и темперамент.
Дирижёр Мюнг Вун Чунг выше всяких похвал, держит группы и каждого музыканта в отдельности, а выходит как с Гекубой. Почему?
Играли, в основном, бесхребетных французов, купали в полутонах и оттенках, которых, тем не менее, могло бы быть и более.
Зачётный Дебюсси (сюита "Пеллеас и Мелизанда", достаточно объёмный кусок из "Моря" на бис), но не эталонный - выделаннее видали (слушали) - это когда в Станиславского и Немировича-Данченко оперой "Пеллиас и Мелизанда" дирижировал Марк Минковский.
Сюита оказалась полуденной и не отбрасывающей теней. Корейская девочка, сидевшая на руках у своего корейского отца, в соседнем кресле, уснула, разморённая этим еле подслащённым лимонадом.
Для того, чтобы показать "раненное море" с разных сторон, на бисы сыграли "шторм" или же непогоду, де, мы и вот так тоже, с темпераментом и даже страстью может. Можете, молодцы.
Сюита Дебюсси оказалась главным блюдом концерта, вокруг которого образовались обслуживающие его спутники; гарнир.
Начали с "Забытых приношений" Мессиана, самим автором определенных как "симфоническая медитация", промелькнувшая, впрочем, одним куском, несмотря на плавный и медленный вход с обязательным трепетом смычковых, слегка оттенённых медным фоном, из-за чего казалось, будто бы скрипки выступают на фоне электрооргана.
Двойной, можно сказать, контур.
Всё было как надо - и трепетное пробуждение и солнечные лучи, потягивающиеся после пробуждения и по-балетному вытягивающие носочки и неожиданное трам-та-ра-бам, после которого проследовал динамичный и агрессивный эпизод, проглоченный одним куском и сменённый новой порцией медитативности.
Потом давали концерт для шэна с оркестром "Шу" Ынсук Чин, современное, абстрактное произведение, состоящее из противоположных, будто бы начал: внутреннего центростремительного тяготения и овнешнённого, с помощью ударных и всяческих гремелок-шумелок, выстроенного каркаса, внутри которого дрожало креветочное желе; дробные, острые колючие куски чередовались с рассеянностью, впрочем, не лишённой рассыпанности, свойственной современной музыке - всё, что звучало, было стянуто канатами к невидимому центру.
Ничего особенно восточного в этой музыке не происходило. Национальный инструмент шэн оказался трубой из бамбуковых тростей, торчащей наподобие стоящего хобота, по звуку похожий на пьяцоллообразный аккордеон. Р
оссыпями шэна в полной тишине сочинение Ынсук Чин началось, им, точно красной нитью, оказалось проложенным.
Этот текст был не о дисгармонии современного мира, про которую говорят, кричат или нашептывают 99,99% западных авангардных опусов, но, скорее, про сложность этого мира, его неоднозначность.
Разнобойное колыхание инструментов создавало будто бы голографические экраны и внутренние какие-то пространства, вроде электрических полей, внутри которых из мглы и суеты звуков, начинали возникать и тут же рассеиваться какие-то призраки.
Пики чередуются с провалами, крики с шепотами и ритмизованными обрывками.
Такую музыку легко представить саундтреком к "Солярису" или же к "Космической одиссее" - в ней много, нет, не техногенного, но чего-то живого (хотя и неуловимо мутирующего) выросшего поверх техногенных покрытий, отдающих железнодорожной (в лучшем случае водой).
Удобоваримый, умеренный авангард, не лишённый ни нарративности, ни порционной суггестии.
Концерт этот был написан для виртуоза У Вэя, который после аплодисментов, переходящих в овацию (корейское землячество оказалось самым дисциплинированным и слаженным, такого количества земляков исполнителей не было на концертах ни турков, ни китайцев) исполнил какую-то пьесу, в которой азиатской фактуры было чуть больше.
Да и то, она была аккуратно настругана и разбавлена "Пьяцоллой".
За это У Вэю хлопали ещё сильнее. Надо сказать, что сегодняшний концерт оказался самым густонаселённым - как на сцене, так и в зале. Лишние билеты спрашивали даже в антракте. Несмотря на дождь.
Обобщили программу компактной хореографической поэмой Мориса Равеля "Вальс", посвящённой семейству Штраусов, закату венской культуры, тем не менее, тронутой тленом и
Нарезка, очень по духу и по исполнению похожая на вальс из Седьмой симфонии Прокофьева, закипала знакомыми пассажами, которые тут же опадали и распадались на составляющие, унисон сменялся правильно подобранным разбродом и шатаниями.
Но публике, услышавшей знакомые мотивы, разложенные на составляющие, эта трагическая деконструкция, постепенно нараставшая к финалу, крайне нравилась.
Равель обобщил те принципы и приёмы, на которых Мюнг Вун Чунг построил всю программу - с её неброской другой красотой, состоящей из плавных восхождений к апофеозам и апогеям, на которые и Мессиан и Дебюсси были большими мастерами.
Музыка французских модернистов, с их инакопологанием и поисками иных гармоний, как нельзя лучше пришлась для высокотехнологичного восточного коллектива.
Понятно почему выбор пал именно на них - не вполне типичных, но и не лишённых техничности, позволяющей продемонстрировать замечательные особенности Сеульского филармонического.
Другое дело, что катарсиса такими незаезженными путями не заработаешь. А вот текст об этих ненатянутых проводах и полупроводниках оттенков, написать, как оказалось, можно.
