Новые русские доски


Замечено, что люди замирают перед этими странными досками, хранящими память о первом русском авангарде и обратной перспективе, замолкают, шевелят губами, будто молятся. А почему бы им и не помолится? Тем более, если время есть. Тем более, если всё ещё впереди.
Я снимал эти артефакты этим летом. Первая доска, которая ещё ждёт своего Костаки, была сфотографирована в подъезде жилого дома на Серпуховке, где теперь квартирует "ЧасКор"; последняя - возле подъезда, в котором убили Анну Политковскую.
За красотой не надо ездить в дальние страны; красота - в глазах смотрящего. Кстати, мой самый первый текст, опубликованный в столичной печати, назывался "Город как объект".

























Бонус
Глава (№ 17) из моего первого романа "Семейство паслёновых" (1999)

— Но разве на этих плёнках не было нашей эротической коллекции, которую мы так и не пристроили ни в один журнал из-за их излишней радикальности? — Тане нравилось выпевать длинные слова.
Так она чувствовала себя взрослой.
— Я уж и не помню. — Ингвар решил переменить тему. — Кстати, после Тулузы нам обязательно нужно быть в Авиньоне, там сейчас выставка скульптур Джакометти из собрания Мегт.
— Не тот ли это сухопарый дядька со связкой сушеных лещей, фотографию которого, «эпиграфом», вы хотели печатать в первом альбоме?
— Ну, что-то типа. Просто с него всё и началось…
— Что всё?
— Ну этот альбом, трещины… Когда я увидел его худые фигурки, я поразился точности его открытия: оказывается, это может быть так просто…
— Что просто?
— Вот так точно показать последнюю ступеньку перед полным исчезновением человека. Для скульптора Джакометти важно не то, что есть, но то, чего нет. Трещины в асфальте. Сгусток-молния…
— Про молнию мы в курсе.
— Я тебе правда уже про это рассказывал?
— Дамир рассказывал… Хорошо, тогда вторая книжка — здесь ведь тоже не обошлось без художественного прототипа. Ты же сам всё время говоришь, что в искусстве всё уже было, было… Тогда, может быть, Фрэнсис Бэкон?
Таня обожала говорить умные фразы с умным видом. Ведение интеллектуальных бесед возвышало её в собственных глазах.
— В Бэконе слишком много плоти. — Ингвар причмокнул от Таниной адекватности. — Там вообще, кажется, одна плоть и есть.
— Плоть это не твоё?
— Меня интересует почти полное исчезновение. Жизнь за форточкой жизни. За скобками.
— Ну и?
— Скорее это мог бы быть художник в духе Калдера. Ты когда-нибудь видела его выставки?
Таня молча покрутила головой.
— Изрешечённое мобилями пространство — жадный до движения кислород просто клубится вокруг всех этих лесок и шариков на них…
- Я помню, твой младший братик рассказывал, однажды, когда ты делал утреннюю гимнастику, он просто поразился твоему пустому, ничего не выражающему взгляду…
— Ты о чём?
— Словно тебя не было. — Таня решила не слышать собеседника. — Только оболочка. На каком ты свете? И есть ли ктонибудь рядом? Пустыня, пустыня вокруг.
— Ну и? — Ингвар передразнил её интонации.
— Просто вспомнилось. У тебя часто бывает такой взгляд. Уставишься в одну точку, и ни одной мысли, ни одного облачка.
— А у тебя?
— Это же ты говоришь, что больше всего любишь лениться и пукать себе под одеяло…
— Так и есть. — Ингвар гордо рассмеялся. — Пукать — это и есть моё самое крутое искусство.
— Ты сейчас мне наплетёшь с пол¬короба…
— Я на полном серьёзе тебе это говорю. Бескорыстие — это, видишь ли, и есть настоящее современное искусство…
— Нет, не понимаю. Давай включим лучше радио. Здесь есть, то есть должна быть, классическая музыка…
— Понимаешь, красота, она разлита везде. Но она — бескорыстна. Она как пар, который — одна из ипостасей воды, самая лёгкая и непрочная…
— А вода?
— Во¬да мгновенно становится чем-то иным — льдом, если только утрачивает бескорыстный интерес к себе… Как только утрачивает.
— Что ты хочешь этим сказать? Успокаиваешь себя после пропажи этих наших плёнок?
— …А то и вовсе испаряется. — Ингвар медитировал, глядя на горы. — Поэтому красоты так мало, потому-то её так трудно удержать — в себе или рядом с собой.
— Кажется, я поняла, что я люблю в тебе более всего — твоё отсутствие. Тебя так мало, что контуры твои я могу заполнять своим собственным содержанием. Что я и делаю. Сначала я тебя придумала, затем оживила…
— А по-моему, ты говоришь красивые и пустые фразы…
— А по-моему, я тебя не интересую. Тебя ничто не интересует по-настоящему. Ты потому и носишься с фотоаппаратом, что ничего не можешь создать сам. Ты только фотографируешь…
- По-моему, ты хочешь поссориться…
— Ты думаешь, ты такой классный, незаменимый, думаешь тебе нет никакой альтернативы?
— Чего ты хочешь? По-моему, ты хочешь поссориться, да? Давай, да? Я знаю, что…
— А я знаю, что ты потихоньку меня предаёшь, да?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты знаешь.
— Нет.
— Ты знаешь. Земфира не верна.
— Пожалуйста, не жадничай. Почему я должен отвечать на твои вопросы, по какому праву ты их задаёшь?
— Ну ты и гад!
- Пожалуйста, не ругайся. И, вообще-то, учитывай ситуацию на дорогах. Я за рулём, дорога трудная, путаная, горная… А потом, разве ты время от времени не спишь с Дамиром?