|
|
Пишет Юлий Давидов Жюльен Давидье Ta6y (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} pharisee)@ 2004-08-20 17:47:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
чтение после выноса мусора с разбитым градусником
Будучи (считая себя) гедонистом, он вообще-то
стремится к комфорту; но это сложнее, чем тот домашний
комфорт, элементы которого фиксируются нашим
обществом: это такой комфорт, который он должен себе
устроить, обустроить сам (так мой дед Б. в конце жизни
соорудил у себя в комнате небольшой помост вдоль окна,
чтобы во время работы лучше видеть сад). Такой
личностный комфорт можно было бы назвать удобством
Удобство может обрести и теоретическое достоинство
(«По отношению к формализму нам следует не
дистанцироваться, а просто расположиться поудобнее»,
1971,I)1, а также и этическую силу: это добровольная
утрата всякого героизма, даже в наслаждении.
А для него — аналогия.
«Аналогические» искусства (кино, фотография),
«аналогические» методы (например, университетская
критика) дискредитированы. Почему? Потому что
аналогия подразумевает действие Природы, делает
источником истины «естественность»; это проклятие
аналогии подкрепляется еще и тем, что она неистребима
(Re, 1637, II) — как только мы видим некую форму, она
обязательно на что-то походит; человечество как бы
обречено на Аналогию, то есть в конечном счете на
Природность. Оттого-то художники и писатели так
стараются ее избежать. Каким образом? Посредством двух
противоположных эксцессов или, если угодно, двух видов
иронии, позволяющих высмеивать Аналогию, — либо
выказывая ей демонстративно плоскую почтительность
(это Копия — в ней нет греха), либо регулярно, по
правилам, деформируя объект подражания (это
Анаморфоза, CV, 44, II).
Будучи (считая себя) гедонистом, он вообще-то
стремится к комфорту; но это сложнее, чем тот домашний
комфорт, элементы которого фиксируются нашим
обществом: это такой комфорт, который он должен себе
устроить, обустроить сам (так мой дед Б. в конце жизни
соорудил у себя в комнате небольшой помост вдоль окна,
чтобы во время работы лучше видеть сад). Такой
личностный комфорт можно было бы назвать удобством
Удобство может обрести и теоретическое достоинство
(«По отношению к формализму нам следует не
дистанцироваться, а просто расположиться поудобнее»,
1971,I)1, а также и этическую силу: это добровольная
утрата всякого героизма, даже в наслаждении.
А для него — аналогия.
«Аналогические» искусства (кино, фотография),
«аналогические» методы (например, университетская
критика) дискредитированы. Почему? Потому что
аналогия подразумевает действие Природы, делает
источником истины «естественность»; это проклятие
аналогии подкрепляется еще и тем, что она неистребима
(Re, 1637, II) — как только мы видим некую форму, она
обязательно на что-то походит; человечество как бы
обречено на Аналогию, то есть в конечном счете на
Природность. Оттого-то художники и писатели так
стараются ее избежать. Каким образом? Посредством двух
противоположных эксцессов или, если угодно, двух видов
иронии, позволяющих высмеивать Аналогию, — либо
выказывая ей демонстративно плоскую почтительность
(это Копия — в ней нет греха), либо регулярно, по
правилам, деформируя объект подражания (это
Анаморфоза, CV, 44, II).
