чтение после гейзера из унитаза
Единственный документ, в котором имеются небиблейские сведения о Моисее, - это история Египта некоего Манефона, текст которой пересказывается Иосифом Флавием в его трактате “Против Апиона”. Манефон, “египтянин по происхождению”, эллин по образованию, как характеризует его Иосиф, жил за три века до еврейского историка и, по-видимому, фиксировал египетские представления о древних событиях.
Манефон (в пересказе Иосифа) сообщает, что во время царствования фараона Тимаоса страну завоевал народ гиксосов, которые жестоко правили нижним Египтом в течение 510 лет. По мнению Манефона, гиксосы были евреями, чье иго кончилось после того, как египетский царь Туммос изгнал их из Египта. Гиксосы покинули страну и - цитирую дальше Иосифа - “по условию договора, со своими семьями и имуществом числом не менее двухсот сорока тысяч направились через пустыню в Сирию. Но, испытывая страх перед могуществом ассирийцев (а они тогда господствовали над Азией), в месте, называемом теперь Иудея, они основали город, способный вместить великое множество жителей, и назвали его Иерусалим”. И далее Иосиф приводит еще одну цитату из Манефона: “Говорят, что тот самый жрец, который основал их государство и написал законы, происходил из Гелиополя и звался Осарсифом по имени тамошнего бога Осириса, но, оказавшись среди них, он изменил свое имя и стал называться Моисей”.

В рассказе Манефона больше всего поражает совершенная противоположность библейской версии. То, что в Библии выглядит как пленение, рабство, нестерпимые муки и наконец - бегство, исход, у Манефона предстает как завоевание, владычество и наконец изгнание. Особенно странно, что первая версия принадлежит евреям, а вторая – египтянину, хотя мы, пожалуй, вправе ожидать от евреев рассказа о владычестве, а от египтянина – рассказа о рабстве и унижениях евреев.
Историки не очень знают, что делать с гиксосами, и хотя обычно идентификация евреев с гиксосами сегодня на признается наукой, гиксосы незримой тенью висят над библейской историей - ну, например, как объяснение триумфа Иосифа в Египте - мол возвеличил его не египетский, а гиксоский фараон, так сказать, брат-семит.

Но меня в данном случае мало интересует многовековые попытки “научных интерепретаций” истории гиксосов. Версия Манефона волнует мое воображение почти исключительно в силу своей абсолютной противоположности библейской.

Как может случиться так, чтобы одно и то же событие получило настолько несогласующуюся фактографию?
Мне представляется, что рассказ об Исходе - событии основания - сам должен был иметь исток. И Иосиф указывает на этот исток. Приведу цитату из “Против Апиона”: “«Все их племя называлось Гиксос, то есть «цари-пастухи», потому что «ГИК» на священном языке означает «царь», а «СОС» - «пастух» и «пастухи» в просторечном языке. Если же составить их вместе, получается «ГИКСОС». Некоторые говорят, что они по происхождению арабы.» В другом же списке слово «ГИК» обозначает не «цари», а «пленники», и получается совсем наоборот -- «пленные пастухи», поскольку слово «ГИК» на египетском языке, так же как и «ГАК» с густым придыханием, имеет значение «пленники»”.

Трудно сказать, о каком “другом списке” идет речь у Иосифа? Другая ли это версия Манефона, или какой-то текст, о котором мы не догадываемся? Это, впрочем, не так существенно. Важно, то, что в одном случае гиксосы понимались как “цари-пастухи”, а в другом как “пленные пастухи”. Похоже, что обе версии исхода прямо разворачивают в сюжет две возможные интерпретации смысла этого слова.

Французский филолог, живущий в Америке, Майкл Риффатер, как-то высказал мысль о том, что рассказ является развертыванием смысла слова, лежащего в его основе. Риффатер остроумно утверждал, что стоит рассказчику употребить в качестве ключевого слова “маркизу”, и весь сюжет пойдет по накатанному руслу. Похоже, что две версии смысла слова “гиксос” породили каждая свой рассказ буквально по модели Риффатера.

Все случилось так, как если бы сама потребность создать повествование об Исходе была вызвана двусмысленностью слова Гиксос. Событие основания, так же как и его исток, должно, по-видимому, обладать фундаментальной двусмысленностью. Именно неясность самого слова-истока порождает потребность в его прояснении, то есть в относительно развернутом повествовании, проясняющем смысл этого слова. Рассказ не просто возникает из риффатеровской “маркизы”, он возникает из такой маркизы, смысл которой невнятен.