| |
[Mar. 11th, 2012|09:39 pm] |
Когда Петръ былъ въ Англiи, его собесѣдникомъ по вопросамъ церкви былъ епископъ Солсберiйскiй Гилбертъ Бёрнетъ (1643–1715), довольно видная фигура съ хорошей боевой репутацiей. Два оставленныхъ имъ документа, съ опредѣленной хронологической дистанцiей:
Письмо отъ 9/19 марта къ доктору Фаллю, начальнику пѣвческой капеллы въ Йоркѣ
Дорогой сэръ! После вашего отъѣзда царь прiѣзжалъ однажды въ Ламбетъ, видѣлъ таинство причащенiя и рукоположенiя и остался очень доволенъ. Я часто бываю съ нимъ. Въ прошлый понедѣльникъ я провелъ у него четыре часа. Мы разсуждали о многихъ вещахъ; онъ обладаетъ такой степенью знанiя, которой я не ожидалъ видѣть въ немъ. Онъ тщательно изучилъ Св. Писанiе. Изъ всего, что я говорилъ ему, онъ всего внимательнѣе слушалъ мои объясненiя объ авторитетѣ христiанскихъ императоровъ въ дѣлахъ религiи и о верховной власти нашихъ королей. Я убѣдилъ его, что вопросъ о происхожденiи Св. Духа есть тонкость, которая не должна была бы вносить раскола въ церковь. Онъ допускаетъ, что иконамъ не слѣдуетъ молиться и стоитъ лишь за сохраненiе образа Христа, но этотъ образъ долженъ служить лишь какъ воспоминанiе, а не какъ предметъ поклоненiя. Я старался указать ему великiя цѣли христiанства въ дѣлѣ усовершенствованiя сердца человѣческаго и человѣческой жизни, и онъ увѣрилъ меня, что намѣренъ примѣнить эти принципы къ самому себѣ. Онъ начинаетъ такъ сильно привязываться ко мнѣ, что я едва могу отъ него оторваться... Царь или погибнетъ, или станетъ великимъ человѣкомъ.
Изъ «Исторiи моего времени»
Я упомянулъ въ разсказѣ о прошломъ годѣ о прибытiи царя изъ его страны; объ этомъ я скажу теперь подробнѣе. Онъ прiѣхалъ въ ту зиму въ Англiю и пробылъ у насъ нѣсколько мѣсяцевъ. Я часто его посѣщалъ, и мнѣ было поручено какъ королемъ, такъ, съ другой стороны, архiепископомъ и епископами быть къ его услугамъ и давать ему тѣ объясненiя относительно нашей религiи и конституцiи, которыхъ онъ пожелаетъ. У меня были хорошiе переводчики, такъ что я могъ разсуждать съ нимъ вполнѣ свободно. Онъ — человѣкъ весьма горячаго нрава, очень вспыльчивый и крайне жестокiй въ своей страстности; свою природную горячность онъ возбуждаетъ еще тѣмъ, что пьетъ много водки (въ оригиналѣ brandy), которую съ большимъ прилежанiемъ самъ приготовляетъ; онъ подверженъ конвульсивнымъ движенiямъ во всемъ тѣлѣ, и его голова также поражена этимъ; у него нѣтъ недостатка въ способностяхъ, и онъ обладаетъ даже болѣе широкой мѣрой познанiй, чѣмъ можно было бы ожидать по его воспитанiю, которое было очень недостаточнымъ; недостатокъ сужденiя съ непостоянствомъ нрава проявляются въ немъ слишкомъ часто и слишкомъ очевидно; онъ имѣетъ наклонность къ механическимъ работамъ, и, кажется, природа скорѣе предназначила его быть корабельнымъ плотникомъ, чѣмъ великимъ государемъ. Это было его главнымъ занятiемъ и упражненiемъ, пока онъ былъ здѣсь; онъ много работалъ собственными руками и заставлялъ всѣхъ окружавшихъ его изготовлять модели кораблей. Онъ разсказывалъ мне, что онъ имѣетъ намѣренiе завести большой флотъ въ Азовѣ и съ нимъ напасть на Турецкую имперiю; но онъ не казался способнымъ провести такое большое мѣропрiятiе, хотя съ тѣхъ поръ его образъ дѣйствiй въ его войнахъ обнаружилъ въ немъ большiй генiй, чѣмъ казалось въ то время. Онъ выражалъ желанiе уразумѣть наше ученiе, но не казался расположеннымъ исправить положенiе въ Московiи. Онъ, дѣйствительно, рѣшилъ поощрять ученiе и дать внѣшнiй лоскъ своему народу, посылая нѣкоторыхъ изъ своихъ подданныхъ въ чужiе страны и приглашая иностранцевъ прiѣзжать и жить среди нихъ. Онъ все еще опасался замысловъ своей сестры. Въ его характерѣ была смѣсь страсти и жестокости. Онъ рѣшителенъ, но мало смыслитъ въ военномъ дѣлѣ и, кажется, вовсе не любознателенъ въ этомъ отношенiи. Часто съ нимъ видаясь и много съ нимъ бесѣдуя, я не могъ не преклониться предъ глубиной провиденiя Господа, что оно возложило на такого свирѣпаго человѣка такую неограниченную власть надъ весьма большой частью мiра.
<…> Человѣкъ кажется очень ничтожнымъ въ видахъ господнихъ, когда такое лицо, какъ царь, можетъ держать у себя какъ бы подъ ногами такое множество народа, подвергая его своей ненасытной подозрительности и дикому нраву. Отсюда онъ отправился къ вѣнскому двору, гдѣ предполагалъ остаться нѣкоторое время, но былъ вызванъ домой скорѣе, чемъ думалъ <…>. Онъ далъ волю своей ярости по отношенiю ко всѣмъ, кого подозрѣвалъ: несколько сотъ ихъ было повѣшено вокругъ Москвы; говорили, что нѣсколько головъ онъ орубилъ собственной рукой, и онъ такъ далекъ былъ отъ раскаянiя или проявленiя какой-либо мягкости, что, казалось, даже услаждался этимъ. Какъ долго будетъ онъ бичомъ этой нацiи или своихъ сосѣдей, одинъ только Господь знаетъ.
Господи, какой самовлюбленный дуракъ! Онъ всерьезъ, вмѣсто чтобы полюбопытствовать и понять, кто передъ нимъ и кого представляетъ, началъ тотчасъ закидывать свои англиканскiя удочки — даже не развѣдавъ предварительно, на что ловятся православные (у iезуитовъ въ Польшѣ могъ поспрашивать), принялъ вѣжливыя паузы и кивки за согласiе и страшно обидѣлся, когда понялъ, что Петръ и не думалъ обращать въ англиканство свою варварскую Московiю…
|
|
|
