Боже, как они ее пиздили... Когда-то я даже пыталась выломать им двери
молотком, но было мало сил, и меня утащили домой. Это было за соседней
стенкой, я всё слышала, я рыдала каждую ночь, я умоляла своих сделать
хоть что-нибудь, я обещала, что буду лучше учиться, дура... Но мои
медицински грамотные родственники находили нужным удолбить меня
снотворным и уложить в комнату подальше. Ну да, положение, профком,
путевки и пайки - а тут пьяные скандалы, от которых съебывался даже
участковый и не дай бог слаткая внученька Настенька в столь юном
возрасте узнает в чём дело... Это происходило каждый июль каждого года
с 90 по 93 год, уже появлялись первые частные адвокаты. Тогда я наивно
придумала, что если я украду дома видеомагнитофон, то какой-нибудь
адвокат... Я ломилась к нему три дня, но со мной никто не стал даже
разговаривать, а больше идти было некуда. В школе на [Машу] давно
забили, она училась как и жила - без особого рвения и успехов. Моя
семья тоже от этого напрочь открестилась. На похоронах я орала, что
это они убили [Машу], но все закончилось очередной дозой.

В следующий мой приезд [Маша] стала сознательно меня избегать. Она стала
пить водку, перестала кричать по ночам. Мать с двенадцати лет водила
[Машу] на аборты, разумеется, не к врачам.
Мамаша паралитика Алика тоже бухала, и когда она перестала выносить
его на улицу, [Маша] почти исчезла со двора, приходила только ночевать.
Несколько раз я видела ее - слюнявые вонючие пенсионеры с конфетами,
пьяные солдаты с бутылкой зоси, воняющий рыбой и перегаром одноногий
грузчик гриша из продтоваров - и [Маша], с виновато улыбающимся лицом.
От нее остались только глаза и светящиеся под кожей вены.
Боже, какая она была красивая...

Как они смели к ней вообще прикасаться...
Наши дворовые друзья, как потом оказалось, были тоже не прочь
причаститься. Когда-то они шли гулять на речку, а меня не пустили. При
мне бы этого не было... Я дождалась, пока мои уснут, вылезла через
балкон и помчалась к обычной точке сборки. По дороге меня перехватил
Стасик, друган лет двенадцати. -Нэ йды туды - Почему? - Нэ трэба. -
ПОЧЕМУ??? Человек двадцать стояли в кольцо. ПОЧЕМУ???
Оказалось, в центре лежала [Маша] с блаженной идиотской улыбкой и закрытыми глазами.
[Машу] ебали все двадцать. Не по разу. Не по два. Всю ночь. Меня
пытались отправить домой, потому что я как хуёвая кошка путалась у них
под ногами, сначала дралась и оттаскивала, потом просто плакала - не
надо, [Маша], пошли отсюда, перестаньте...

Стасик носил мне в кепке воду из речки и утешал - вона сама хотила
ебацця... воны нэ довго... вона сама хотила... Как же... Бедное моё
маленькое, она никогда ничего не хотела - ни есть, ни красиво
одеваться, ни кем-то командовать, ни дружить, ни тем более ебаться...
Она хотела чтобы ее любили, но она была слишком красива для этого.
Люди - твари, как только видят что-то красивое - так его надо сразу
сожрать, или выебать, испортить, или хотя бы оскорбить... А смеялась
[Маша] только тогда, когда паралитик Алик мычал ей что-то вроде "приходи
ко мне вчера - будем радио смотреть", это была его любимая поговорка.
Под утро, когда всем как обычно в похмелье стало стыдно и неловко и
они разошлись, я лежала у [Маши] на животе и плакала. [Маша] лежала,
улыбалась, на вопросы не отвечала и гладила меня по голове. Я хотела
пойти с ней, но она оттолкнула меня и засмеялась первый раз при мне.
Тогда я поняла. [Маша] сошла с ума.

Следующий июль был короток. Я приехала на другой день после ее смерти.
Я видела кровавую полосу от порога подъезда до второго этажа. [Маша]
пролежала у своих дверей всю ночь, то ли пьяная мать не слышала, то ли
[Маша] не стучала... Она умерла в четырнадцать лет от кровотечения из-за
бешено двузначного по счёту аборта. Никто из людей, живущих рядом, не
считал себя сколько-нибудь причастным к ее смерти, зато все знали
скабрезные подробности - где, с кем, кто делал эти аборты, На
похоронах были вездесущие соседки, бормочущие "зблядувалась...", нахуй
забывшие, что это их мужья и сыновья спьяну тягали [Машу] в подвал,
пьянющая мамаша, которая и так постоянно ошивалась на кладбище и
плакала большей частью от того, что исчез последний источник доходов,
и я, охуевшая раз и навсегда. Потом приехали мои, они боялись чтоб я
"не наделала глупостей". У них до сих пор превратные представления о
глупостях, поэтому очнулась я уже в больнице.

Есть такая традиция, незамужнюю девушку должно [хоронить] в свадебном
платье. На платье, понятно, общаковых денег не хватило, и [Машу]
похоронили в простынях и тюлевых занавесках, точно по Маркесу.

Через два месяца в квартиру паралитика Алика и его мамаши алкоголички
Ксени приехали менты и труповозик. Соседи, как обычно, среагировали
только на вонь. Свихнувшаяся Ксеня развлекалась тем, что ебала
собственного сына. Она умерла по-моему от сердечного приступа и
полтора месяца пролежала на Алике. Алик умер от голода. В квартире
полтора месяца горел газ и их пришлось сливать в одну бочку.

Ну и напоследок - вспомните рекламу сникерса - весёлый ебанько в
шапочке катит снежный ком с песней "Как прекрасен этот мир,
посмотри..." - [Маша]? Приходи ко мне вчера... А то закормят, суки,
сникерсами, а я их, правда, ненавижу.