|
|
Пишет plucer (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} plucer)@ 2009-02-07 00:51:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Александр Бренер. НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПЛУЦЕРЕ И О МИРОВОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИТУАЦИИ В ЦЕЛОМ. Часть 1
По просьбе юзера homecomer выкладываю еще один текст Бреннера, написанный им в качестве предисловия к моему второму тому Словаря русского мата.
Я, Александр Бренер, познакомился с Алексеем Плуцером примерно в 1957 году, в Ташкенте. Мы тогда были дети и встретились на большой железной карусели в парке. Это была высоченная карусель на цепях и с одиночными сиденьями. Так уж случилось, что наши сиденья оказались одно за другим. Алексей сидел спереди, и когда карусель набрала скорость, его затошнило. Он начал блевать. От скорости и ветра блевотина не просто падала на землю, но спиралью закручивалась вокруг карусели. В результате все, в том числе и я, оказались заблёваны с головы до ног. Когда карусель остановилась, многие не знали, как реагировать. Некоторые плакали, другие морщились от отвращения и ненависти. Я только что выучил слово «пизда» и сказал Алексею: «Ты, гад, пизда.» Я хотел драться. Но он вдруг ответил печально и таинственно: «Сам ты пизда!» Это на меня подействовало отрезвляюще. Я внезапно осознал, что действительно всю свою жизнь выглядел (и вёл себя) как пизда. Так мы и познакомились.
Есть один настоящий писатель, который тоже выглядел, как пизда. Это – Жан Жене. Посмотрите внимательно на его фотографии – напряжённая могущественная пизда. Он написал несколько потрясающих книг о тюрьме и криминалах, но самая главная его книга – о палестинской революции. Жене провёл много лет с палестинскими беженцами и сопротивленцами в Иордании и в Ливане. Там он понял, что такое палестинская революция: поиск подлинной политической методологии в борьбе с мировым империализмом и колониализмом. Тревожное зависание между исламом и марксизмом. Бездомная полувооружённая война против навязчивого фашизоидного комфорта. Да, да! Одним из важнейших последствий этой революции стало широкое и абсолютно подлое использование слова «терроризм». Израиль, американцы и многие другие начали специально обзывать палестинцев террористами, чтобы поставить их вне закона. Чтобы выдать их за бешеных псов, которых всякий может убить. На самом деле терроритами являются более или менее все, и в первую голову – правители США, Европы, России... Однако, как известно, сильные мира сего терроризируют не своими голыми руками, а штыками своих солдат и бомбами своих бомбардировщиков. В этом их отличие от простых палестинцев, орудующих рогатками и устаревшими гранатами. Мы, авторы этой статьи, на стороне рогаток, это очевидно... Хотя одними рогатками, разумеется, не обойдёшься... Необходимо разрабатывать новые антитехнологии сопротивления. Антитехнологии – это странные и парадоксальные способы борьбы со властью. Нужно учиться в этом смысле у Ганди и «чёрных пантер».
Ещё один пример подлого идеологизированного использования лексики – словосочетание «невинные жертвы». После атаки на Нью–Йорк и Вашингтон 11 сентября 2001 года средства массовой информации заверещали о гибели «невинных жертв». Чепуха, ложь! Невинными бывают только младенцы, да и то Лакан поставил это под сомнение. А люди, работавшие в Пентагоне и в близнецах–небоскрёбах, все были взрослые, хитрые и абсолютно отравленные правительственной демагогией. Так что забудьте навсегда о невинности американских служащих. Своей деятельностью они поддерживали существующую политическую систему. А лучше бы они её разрушали!
Нужно стараться точно употреблять слова! Точно и аналитично! Терроризм – это не терроризм! Невинность – это не невинность!
Следует зарубить себе на носу одно–единственное правило: ни при каких обстоятельствах нельзя доверять языку, как нельзя доверять правительствам, интеллектуалам и средствам массовой информации. Точка.
Как показала современная феминистическая теория, бинарные пары типа «локальный – глобальный», «частный – общественный», «революционный – сопротивленческий» больше не работают. Они, можно сказать, уже ничего не означают. Каждое понятие нужно артикулировать заново, исходя из наличествующих конфликтных условий, из конкретной социо–политической ситуации. Наша ситуация, если описывать её в двух словах, следующая: мы, Александр Бренер и Барбара Шурц, два активиста, действующие в поле культуры, пишем сейчас предисловие к словарю матерной лексики Алексея Плуцера. Этот словарь должен выйти в Москве, а мы сидим сейчас в Лондоне. Мы – два субъекта с очень разными биографиями и дискурсами , а Плуцер – ещё один субъект со специальной биографией и особыми дискурсами. Барбара Шурц – европейская (австрийская) белая женщина 28 лет, с художественным образованием и феминистическими интересами, занимается самоорганизованными интервенциями в международной арт–системе, старается быть на уровне радикально–левого мировоззрения, но постоянно соскальзывает в экстравагантную богемность и инфантильный негативизм. Она – писательница, тайная эротоманка и асоциальный элемент, увлекающийся татуировками и порножурналами. Ещё она – самая красивая в западном полушарии женщина и номадический отброс, часто прибегающий к оскорблениям и прямому насилию. (У неё минимальные финансовые возможности, и всё же она находится в привилегированной позиции со своим европейским статусом.) Александр Бренер – израильский гражданин 44 лет, с филологическим советским образованием, но в основном – автодидакт, неуравновешенный невротик, поэт, увлекающийся агрессивными художественными жестами. Он – убеждённый скандалист и хронический клептоман, склонный к разрушительным эротическим игрищам с Барбарой. (Материальная база полностью отсутствует.) Бренер конвульсивно пытается воспитать себя политически, но чаще всего безуспешно. Интеллектуально он – анархо¬–талиб, социально – космо–паразит.(У него нет никакого будущего.) Алексей Плуцер – москвич 40 лет, тартусский выпускник, ученик Лотмана, богемный академик, аморалист. (Имеет недурную личную библиотеку и сносную квартиру.) Плуцер – закоренелый литературный труженник и одновременно гедонистический ловелас, злоупотребляющий азиатской кухней опасный гурман и плотоядный хохотун. Уже давно он ощутил необходимость вырваться из мракобесной интеллигентской среды в молодёжную культуру – в панк, в анархистские бдения, в жизнестроительное экспериментаторство... Временами брутальный и непредсказуемый тип, он остро чувствует исчерпанность текстуальной работы, но до сих пор избегает прямого политического дествия. Злоупотребляет ресторанами и случайными собутыльниками, но после каждой оргии обматывает голову влажным полотнцем и погружается в очередное исследование.
Вопрос: как могут подобные индивиды осуществлять совместный проект?
Ответ: да никак. В лучшем случае они могут только спорить. Они могут только коллапсировать. Они могут только конфликтовать и бузить. Они могут только срываться в неартикулированный шум и мат. Они могут только антагонистически–суицидально взрываться.
Но, кто знает, может быть, это сейчас и нужно. Может быть, современная культура как раз и должна демонстрировать тупики и провалы в гладкой и лживой коммуникации. Может быть, как раз и необходимо обнаруживать чёрные зияния в умиротворённых и налаженных дискурсах. Может быть, в текущий политический момент как раз и стоит не говорить, а вопить. Сквернословить. Гундосить. Хрипеть.
Или сказать тихо и ясно, как иногда говорят умирающие: плохо.
Плохо.
Воды.
Шампанского.
Ничего неизвестно, всё нужно переформулировать заново. Захлестнувшая мир зловонная волна расизма, сексизма, языкового шовинизма, милитаризма, классового антагонизма, ксенофобии и политической реакции смыла с берега полицейской цивилизации все песчанные крепости просвещения. Посмотрите, в какой чудовищной мокрой грязи мы стоим! И стоим, заметьте, на коленях!!!
Всё крайне сомнительно.
Что такое современный либерализм?
Лицемерие.
Никто не смеет задавать вопросов.
На этом всё и держится.
Никто не имеет мужества задуматься.
Это и укрепляет власть.
Мы не хотим с этим мириться.
Кто мы?
Алексей?
Александр?
Барбара?
Второй раз мы встретились с Алексеем Плуцером на пляже в Тель–Авиве в 1997 году. Просто сон! Как очутились мы в этом странном и мучительном городе, построенном сионистами прямо на средиземноморском песке? Во всём опять оказалась виновата злостная идеология, на сей раз выпестованная претенциозным австрийским евреем Герцлем под влиянием хитрого английского колонизатора Сесиля Родса. Сион! Сион! Нас теперь было трое: Барбара Шурц, Александр Бренер, Алексей Плуцер. Четвёртым оказался палестинский подросток, специально заброшенный на тель–авивский пляж, чтобы мстить израильским оккупантам.
Если вы действительно хотите знать, кто стоит перед вами в данный конкретный момент, вы должны попросту плюнуть на эту персону. Реакция вашего оппонента незамедлительно покажет вам, фашист он (или она) или революционер. Полгода назад я, Александр Бренер, плюнул на известного австрийского художника Райнера Ганала, чтобы проверить, кто он такой на самом деле. Этот художник всегда выдавал себя за левого прогрессивного деятеля. Но когда я на него плюнул, он тут же бешено заорал: «Ты, кусок говна! Уёбывай туда, откуда ты приехал! Немедленно!» Так орать может, разумеется, только отъявленный фашист. Райнер Ганал – фашист.
Другой способ проверить, кто стоит перед вами – наступить на ногу этому индивиду. Так вот, палестинский подросток на тель–авивском пляже наступил своей ногой в рваном ботинке на босую ногу Барбары Шурц. Это было больно, и это была его антитехнология сопротивления. Однако Барбара не была сионисткой, а была другом палестинцев. Поэтому в ответ она моментально плянула на подростка. Таким образом оба они оказались революционерами.
Нужно действовать всегда ситуативно, по ту сторону всяких универсалистских рецептов! Нужно, как говорил Хлебников, быть изобретателями!
Позднее мы, Александр Бренер и Барбара Шурц, подружились с Алексеем Плуцером. Мы даже оказались у него в долгу, и эта статья – в некотором смысле возмещение долга. Однажды мы приехали в Москву из Австрии и поселились в его квартире. Кроме Алексея, нас вообще никто не хотел у себя приютить, и это было позорно. Ведь закон гостеприимства – самое главное, это – квинтэссенция подлинной солидарности. А Алексей нас пустил, хотя через три недели не выдержал напряжения, и выгнал.
Гнусные физиономии стареющих голливудских актёров, новые виллы, построенные на ворованные деньги под Москвой, японские сексуальные игрушки, возбуждающие вялые гениталии капиталистов, тонны бетона, призванные скрыть ужасающую бедность земли, компьютерные игры и современное визуальное искусство – всё это тупое и хихикающее разнообразие нацелено лишь на то, чтобы палестинская или любая другая революция окончательно капитулировала, разоружилась, сдалась. Старый благородный писатель–революционер Жене уже сгнил в могиле, и нигде, увы, не видно молодой воинствующей божественной пизды, которая пришла бы ему на смену. Это печально!
Это не только печально, это ещё и постыдно!
Однако не нужно унывать и тем более трусить!
Нужно думать самостоятельно и поменьше оглядываться на авторитетов!
Как говорил Варлам Шаламов, жизнь – это сплошное унижение!
Но не стоит унижаться чрезмерно, тем более беспредельно!
Не нужно упражняться в интеллектуальном холуйстве!
А также в культурном холопстве!
Унижение – это американская жевательная резина!
Следует выплюнуть эту резину в морду её производителей!
Хватит жевать эту умиротворяющую жвачку!
Когда за тебя думают и решают другие – это смертельное унижение!
Нужно думать и решать самим! За себя!
Но для этого необходимо много знать, переживать и путешествовать!
Необходимо отказаться от всякой материальной и интеллектуальной осёдлости! И собственности!
Таким образом, всё, что сейчас необходимо ¬¬– это культурная революция. Все хорошие художники, мыслители и бунтари уже в морге или на свалке. Поэтому необходимо коллективное усилие миллионов. Культурная революция включает в себя полный отказ от денег, государства, подневольного труда, искусства и вообще от всякого языка. Язык – символический инструмент доминации и подавления. В этом смысле словарь Плуцера имеет важное значение. Он показывает, как русский матерный язык подрывает и разрушает гегемониальный (нематерный) русский язык. Это, конечно, хорошо, это важная процедура. Гегемониальный язык всегда служит власти и всегда коррумпирован. Поэтому его нужно разоблачать и разрушать. Мат производит работу разрушения дьявольски изощрённо, иногда даже божественно. Временами он – как пророк Исайя. Но в то же время русский мат – кроваво–гнойная оргия. Это одновременно и революция, и деградация. Почитайте словарь Плуцера: это изощрённая гнусь. Это одухотворённый морок. Это свирепая похоть и ненасытное надругательство. Это дряблое и липкое прикосновение смерти. Это хохоток недотыкомки. Это упорное и безжалостное растление. Это как Везувий, извергающий потоки раскалённого кала. Да. Всё очень сложно. Русский мат – сучья амбивалентная вещь, это всегда подсознательно чувствовали кэгэбэшники и зэки. Не доверяйте мату. Пизда – это не пизда! Пизда – это бзда!
Впрочем, и это следует особо подчеркнуть, никакого русского мата и никакой России вообще не существует. А что тогда существует? Да очень просто: гнусное постсоветское словоблудство воров–правителей, хамски навязывающих своему изнасилованному населению очередную рабскую идеологию. Расистскую. Поповскую. Рыночно–великодержавную. Популистскую. Глубоко антидемократическую.
С этим нужно последовательно и беспощадно сражаться! Здесь и сейчас!
(Но не так, как это делают фашисты, националисты и охотнорядцы, а так, как это должны делать современные радикально–демократические сопротивленцы!)
И не дайте себя одурачить!
Вообще, нужно писать не о пизде, а о клиторе! Клитор – это антипатриархальное, непослушное и анархическое оружие! Подлинно революционный инструмент!
Да здравствует клитор, посрамляющий традиционную пизду!
Но кто, кто будет сражаться? Ведь не импотентные же нынешние культурные деятели – кураторы, художники, философы, музыкантишки, коррумпированные и слабодушные обольстители! Ведь не банкиры же, матершинники! Ведь не упившиеся же обыватели в ресторанном Храме Христа Спасителя!
Я вспоминаю, как примерно в 1975 году впервые очутился в Ленинграде. И вот художник Тимур Новиков предложил мне пойти в одну пивную на Васильевском Острове, чтобы посмотреть на местную достопримечательность. Этой скотской достопримечательностью оказался седовласый пузатый старик с выправкой кавалергарда или балерины. Он входил в переполненную пивную в своём пальто с хлястиком и оглядывал низкопробную публику, как адмирал Нельсон – вражескую армаду. Потом он подходил к какому–нибудь комсомольскому новичку, только что купившему свежую кружку пива с изобильной шапкой пены, и патриаршим испитым басом провозглашал: «А позвольте сду–уть!» Разумеется, он имел ввиду именно эту кружевную пену на кружке. Чёрт возьми! Конечно, остолбеневший новичок позволял сдуть. Исполнив свою работу, пузатый старик отходил в сторонку, но не выпускал уже свою жертву из поля своего зрения. И вот, когда у новичка оставалась в кружке последняя треть напитка, старик снова прыжком подскакивал к нему и кричал: «А позвольте допи–ить!»
Рабская процедура!
Так вот: вся российская творческая интеллигенция подобна этому старику.
И ещё раз: кто должен сражаться за новый мир? Против злобной собачьей послушности? За новую раскрепощающую культуру?
Молодёжь, юные читатели этой статьи должны сражаться. Молодые львицы и львы.
Пожалуйста, воспринимайте эти слова серьёзно. Язык, конечно, коррумпирован, но на свете, кроме языка, существуют ещё и тела.
Так вот: тела должны сопротивляться коррумпированному языку.
В современной похабно–гибридной глобализированной культуре всё перемешано и одновременно фрагментировано, как в матершинном академическом словаре, так что ни о каком пуризме не может быть и речи: обломки гегемониальной риторики бродят в слюне угнетённых так же, как осколки рабства и сопротивления – в зловонных ртах угнетателей. Гегемониальная культура – она и попса, и элитарная слизь – старается апроприировать всё, или, точнее, почти всё, ибо некоторые опасные специфичности она всё же отказывается апроприировать. (Слово «пизда» – как оно может послужить культурной революции? Думайте, думайте!) Так вот: революционная сопротивленческая культура, присутствуя в корпусе гнилой современной культуры в виде отдельных локальных и специфических жестов, как раз и сопротивляется гегемониальной апроприации – сознательно и упорно сопротивляется. То есть мы определяем альтернативную культуру через идею локального и специфического сопротивления. (Иногда и кое¬–где «пизда» тоже сопротивляется. Действуйте, действуйте!) И сразу оговоримся: культурная революция – это не утопической проект (или революционистская программа) нового андерграунда или ещё одного «авангарда», а конституирующее действие сопротивления, которое уже существует здесь и там – в палестинском гетто или в итальянской тюрьме, в курдском изгнании или на улицах Сиэтла. Это конституирующее действие производится в специфических обстоятельствах столкновения с властью или в ячейках самоорганизации, в процессе становления и самовоспитания угнетаемых и борющихся идентичностей. Одной из важнейших характеристик этого конституирующего действия является то, что оно ни в коем случае не находится на уровне репрезентации, то есть существует не как эффект уже сложившихся практик и не как сообщение, которое должно быть передано уже наличествующей институции. Именно эта нерепрезентативность и выносит сопротивленческое действие (или слово) за границы гегемониальной культуры – в мокроту и сушь обоссанных подворотен и интеллектуальных пустынь. Конституирующее действие – это не средство для чего-то вне собственной инициативы. Напротив, это действие выступает как сила, которая неотделима от того, что она творит здесь и сейчас, в конкретных обстоятельствах существующего конфликта. Речь, таким образом, идёт о наслаждении, о действительном нелегальном наслаждении. (Не пизда, а что–то неизреченное, опасное: пизда с клыками!) Конституирующим сопротивленческим действием может быть что угодно: битьё стёкол, рисование, чёрная работа, стихотворный акт, врачевание, моментальное создание конфликта, уборка помещения, вспышка антагонизма, отказ от бесплодной дискуссии, взрыв хохота, восстание, объяснение в любви, пароксизм ненависти, интеллектуальное усилие... Однако обязательным условием конституирующего битья стёкол или конституирующего взрыва хохота является их уместность и даже необходимость в данной обстановке... Чтобы это действительно было нужно.... При этом ни в коем случае не нужно бояться каких-то необдуманных, ошибочных, пошлых, преждевременных или смехотворных поступков. Все хорошие поступки смехотворны, и ничего преждевременного не существует, а сопротивленческий субъект формируется именно в собственной рискованной инициативе, и никак иначе. Так что не трусить!
Жизнь – это не только унижение. Это ещё и усилие по преодолению постыдной униженности.
Мы, Александр Бренер и Барбара Шурц, живём сейчас в Лондоне. У нас почти нет денег, так что мы не можем снять приличную рабочую комнату. Мы живём в тёмной холодной каморке с сортиром на лестнице. Лондон – очень капиталистический и брутальный город, но здесь тоже есть очаги слабого культурно–политического сопротивения. Например, в Ист–¬Энде существует крошечное кафе, устроеное прямо в общественном туалете, и мы там читаем стихи п–английски. Мы пишем тексты на чужом языке, чтобы разрушить своё собственное культурное самодовольство и языковую коррумпированность. Мы используем английский язык, как матерную революционную лексику. Например, такое стихотворение:
Johnny Rotten is already rotten.
Pete Townshend is very rich.
Lora Logic is nearly forgotten.
Paul McCartney is a son of a bitch.
And they all fly for fun with a gun
To bomb Afghanistan!
Salman Rushdie is a pike and not writer.
The Spice Girls are simply bullshit.
Joe Strummer has never been a fighter.
Britney Spears only touches her clit.
And they all fly for fun with a gun
To bomb Afghanistan!
Raymond Pettibon is a fashionable fellow.
Julian Schnabel is fat as a swine.
Stockhausen is nothing but shallow.
Mick Jagger is just fucking fine.
And they all fly for fun with a gun
To bomb Afghanistan!
Rod Stewart is an old donkey.
Kate Moss cleans her lovely ass.
Marylyn Manson is an idiot-yankee.
Wim Wenders emits his gas.
And they all fly for fun with a gun
To bomb Afghanistan!
Kim Gordon has bought a villa.
Liam Gallagher vomits all day.
Tarantino looks like a yuppie-gorilla.
Madonna is made of shitty clay.
And they all fly for fun with a gun
To bomb Afghanistan!
Tom Cruise is a little bastard.
Georg Baselitz is a bold cock.
Eminem is stinky custard.
Alex Garland is a filthy sock.
And they all fly for fun with a gun
To bomb Afghanistan!
Или ещё такое стихотворение:
Put the rich under the bridge,
Mozambique!
Put the cars up the arse,
Uganda!
Put the mum in bubblegum,
Morocco!
Put the job out of the mob,
Mexico!
And put the queen in a burning limousine!
Ha-ha-ha-ha!
Ha-ha-ha-ha!
Put a dead cat in your bed,
Uzbekistan!
Put Tony Blair on the electric chair,
Peru!
Put a carrot in the arse of a parrot,
Sierra Leone!
Put a pie in the ear of a spy,
Indonesia!
And put the queen in a burning limousine!
Ha-ha-ha-ha!
Ha-ha-ha-ha!
Put a dog in clash with a hog,
Sudan!
Put a gun in the navel of a nun,
Bangladesh!
Put a table in Bush’s mouth – if you are able,
Rumania!
Put the Lord in a witches’ court,
Egypt!
And put the queen in a burning limousine!
Ha-ha-ha-ha!
Ha-ha-ha-ha!
Или такое:
Jacques Lacan said:
“Propaganda doesn’t exist!”
Poor people, show your navel-fist!
You are a capitalist!
Jacques Lacan said:
“Mass media doesn’t exist!”
Enemy of the state, show your nipple-fist!
You are a monarchist!
Jacques Lacan said:
“The woman doesn’t exist!”
Servants and maids, show your clitoris-fist!
You are a revisionist!
Jacques Lacan said:
“USA doesn’t exist!”
Prisoners and outlaws, show your finger-fist!
You are an opportunist!
Jacques Lacan said:
“Terrorism doesn’t exist!”
Rebels and fighters, show your belly-fist!
You are a materialist!
Jacques Lacan said:
“You, beef, do not exist!”
White supremacist scum, show your penis-fist!
You are a relativist!
Вот так! Нередуцируемая спонтанность и коллапсирующая эмоциональность, непрерывная агония и душераздирающая смехотворность культуры угнетённых трансформируются здесь во властный жест суверенности и самостояния. Но эта неожиданная властность – не подавляющая власть угнетателей, не часть их уничтожающей культуры. Эта властность – экстатическое самообладание сопротивленца... Да, да... Ибо кем ещё может быть сопротивленец, как не экстатиком самообладания, попеременно сбрасывающим маски угнетения и угнетённости, чтобы показать, что под ними – безудержное веселье новообретённого труда?!.
Да!
Необходимо превратить культуру в сплошную антитехнологию сопротивления.
Однако это бесконечно трудно.
В этом же духе, между прочим, следует использовать и немецкий язык, и арабский, и суахили, и, как уже отмечалось, матерную русскую лексику. И разные визуальные языки. Всё это нужно превратить в орудие борьбы со властью. И как можно скорее.
Но как?
Как?
Для этого нужно учиться, учиться и учиться!
И ещё: искать и находить!
Пристально всматриваясь в культурно–политическое наследие прошлого, обнаруживаешь три источника и три составных части сегодняшней (или, может быть, завтрашней) сопротивленческой культуры. Внимание!
Первый источник – институциональная прогрессивная философия и теория. Это марксизм, психоанализ, структурализм и постстуктурализм, феминизм, и так далее. Конечно, с этими вещами нужно обращаться осторожно, чтобы они тебя не оболванили и не превратили в псевдосубверсивного слабака или догматического сектанта. Но иногда Фуко, Агамбен, Джеймисон или Батлер – подходящие инструменты для революционного взлома. Так что не нужно ими пренебрегать!
Второй источник – патриархальная авангардистская культура (дадаизм, сюрреализм, ситуационизм, и тому подобное). Это тоже не бог весть что, а всего лишь двусмысленная полусгнившая музеифицированная культурка. Но в подходящий момент она может и должна пригодиться. Особенно стоит восхищаться диссидентами авангарда – Краваном, Арто, Батайем, Фридой Кало, Аной Мендиетой... Они со своим нетерпением – великолепны.
И, наконец, третий источник – самоорганизованный внеинстициональный политический активизм (РАФ, чёрные пантеры, анархисты, палестинцы, сапатисты). Это – наше всё. Посмотрите, сколько в этих неспокойных телах эротизма, опасных вывертов и железной необходимости! Это бесконечно круто, у этого стоит учиться. Тут мы имеем дело не просто с участниками дешёвого масс–медиального спектакля, но с могучими и бесшабашными работниками. Это – ослепительные и тяжёлые вехи. Активисты, воспитавшие (или перевоспитавшие) себя и протянувшие руку помощи униженным и угнетённым – это то, что нам нужно. Браво!
Необходимо всё это использовать, как острый дееспособный инструмент! Как раскрашенное суданское копьё, как древний наконечник, как последний кусок хлеба! Но иногда кажется, что два первых источника окончательно уже захарканы, замусорились. А третий, живой и питательный источник, гнусная власть похоронила под бетоном – в глубоких и надежных казематах.
Будьте бдительны!
Недавно мы встретились с Алексеем Плуцером в Уганде. Уганда – это та самая восточно–африканская страна, где в семидесятые годы правил ужасный диктатор Иди Амин. Он захватил власть военным путём, с помощью британских и израильских спецслужб, хотя позднее они от него отреклись. Известно, что в его личном холодильнике хранились отрезанные головы его политических оппонентов. Одна такая голова украшала обеденный стол генерала Амина, и западные дипломаты не смели даже пикнуть. Он уничтожал своё собственное население с такой же лёгкостью, как его министры отстреливали болотных бегемотов. Сейчас, правда, в Уганде правит уже не этот кровожадный тип, а просто банда мелких недееспособных бесов. (Эпигоны всюду торжествуют.)
Так вот, основное наше время в Уганде мы проводили на большом нищем базаре, больше некуда было пойти. Там тусовались исключительно бедные люди, потому что Уганда – это разорённая колониализмом и деспотизмом страна. Некоторые из бедняков приносили на базар свои старые башмаки и обменивали их на грязное одеяло, другие старались продать почтовые марки и купить на вырученные медяки лапшу или сахар. Один парень предложил носорожий порошок в обмен на русский паспорт Плуцера (принял его за цитатник Мао). И, глядя на всё это печальное столпотворение, мы подумали, что в общем–то торговля и обмен – очень естественные, нормальные для людей занятия. Конечно, суетные, конечно, смехотворные, но в общем–то естественные, повторяем, занятия. Ведь надо же как–то людям выживать, чёрт возьми. Однако это отнюдь не означает, что современный корпоративный капитализм – это тоже естественная вещь. Ничего подобного!
Отнюдь!
Нынешние коммуникационные системы и культурные институции (современное интернациональное искусство, а также кино и литература, институциональные критические дискурсы, всевозможные культурные конференции, симпозиумы, выставки, а также масс-медиа и интернет) – это не что иное, как функции капиталистического консенсуса. Книги Ирвина Уэлша или Салмана Рушди, фильмы Данни Бойла или Дэвида Финчера, перформансы Ванессы Бикрофт или Романа Сигнера структурируют символическое поле имматериального рынка идей и имиджей, где всё обменивается на всё, где вещи друг друга дополняют, как предметы макияжа, обувь и одежда в модном бутике. Культура ни в коем случае не понимается здесь как война, в ходе которой разные позиции сталкиваются друг с другом во имя нового политического порядка или новой культурной гегемонии. Нет, здесь, как уже было сказано, происходит обмен мнениями, информацией, сплетнями, здесь репродуцируются всё новые и новые культурные имиджы и нарративы. А мы-то как раз понимаем культуру как войну, как поле сражения! Как тупиковую и опасную ситуацию, раскрывающую глаза на сложность и беспросветность бытия. Акмеист Осип Мандельштам когда-то сказал: поэзия – это война. Абсолютно правильно. И это вовсе не значит, что культура редуцируется здесь на столкновение двух государственных армий. Нет, речь идёт опять–таки о необходимости культурной революции. Давайте–ка потолкуем об этом заново и более основательно.
Начнём с азов: социо-революционная культурная политика всегда внеинституциональна. Она формируется и осуществляется не в наличествующих аппаратах капиталистического государства и не в поддерживающих это государство культурных институциях, а в самоорганизованных формах праксиса, в децентрализованных союзах и микрогруппах. Эти последние автономны и сознательно противостоят всем доминантным структурам и механизмам. Именно в микроколлективах разрабатываются альтернативные формы культурного продуцирования и локальные стратегии противостояния гегемониальной культуре. Освобождение от эксплуатации не происходит в государственно-бюрократических формах и отвергает те средства, которыми пользуется власть. Необходимо прямое и практическое участие всех-всех-всех, а не каких-то элит или банд. Культурная революция означает, что люди сами смогут определить свой образ жизни. И более того: революционная культурная политика направлена на радикальное изменение всех общественных структур и политической ситуации вцелом, она не удовлетворяется частичными изменениями и небольшими улучшениями. (Это, впрочем, не значит, что мы грезим об «универсальной» или «тотальной» революции. Мы утверждаем лишь, что неудовлетворённость любыми частичными изменениями и личными достижениями имеет принципиальную ценность).
Революционные процессы и изменения должны произойти прежде всего в доминирующих формах работы и разделения труда, а также в сфере общественного потребления ценностей, в социальных отношениях и в «приватной сфере». Должны быть пересмотрены самые понятия культуры, искусства, интеллектуальной собственности... И это потому, что капитал, государство и власть не находятся вовне по отношению к субъектам (в том числе и к так называемым «художникам», «интеллектуалам», «учёным»), но пронизывают всё, что люди делают и репродуцируют, все их отношения, интенции и мысли. Поэтому культурная революция означает не просто переворот в социальной макроструктуре, но сальто–мортале на уровне микробытия, на уровне желаний и снов индивидуумов. Маркс сказал: «Изменить социальный мир!», Рембо провозгласил: «Изменить повседневную жизнь!». Оба лозунга как нельзя злободневны и ныне, но добавим: изменить нужно всё до последнего атома.
Но возможно ли это?
Да разумеется!
Разумеется!
А теперь на минуту забудьте всё это словоблудие и вглядитесь внимательно в актуальную политическую ситуацию. После 11 сентября 2001 года кое–что изменилось на земном шаре, это очевидно. В известном смысле пришёл конец хихикающему международному либерализму, воплощённому в Клинтоне и массажных заведениях в Сохо. Объявленная Бушем–младшим «война с терроризмом» – это атака на все существующие формы сопротивления и неповиновения, не только на исламский фундаментализм. Антикапиталистическое движение, начатое в Сиэтле, тоже сейчас под угрозой. Все милитантские революционные группы будут теперь рассмативаться властью, как террористические, и жестоко подавляться. Паучья идеология сетевой интерконтинентальной власти восторжествовала. Путинская Россия включилась в глобальную сеть и помогла американцам и Тони Блэру одержать позорную победу в Афганистане. Дуальная оппозиция мировых супермонстров времён холодной войны окончательно отменена. От всех разноцветных куколок и пупсиков требуется ныне полная и безраздельная лояльнось тотальной гнуснодышащей империи. Да, да! Чудище огромно, стозевно, обло и лаяй!
Наш ответ на это: разрабатывайте антитехнологии сопротивления! Сражайтесь на локальных фронтах!
Обороняйтесь!
Объединяйтесь!
Не забывайте девиз чёрных пантер: народная самозащита побеждает!
Крепите звенья самозащиты!
Думайте о концепте самозащиты!
Думайте!
Продолжение в следующем посте.
По просьбе юзера homecomer выкладываю еще один текст Бреннера, написанный им в качестве предисловия к моему второму тому Словаря русского мата.
Я, Александр Бренер, познакомился с Алексеем Плуцером примерно в 1957 году, в Ташкенте. Мы тогда были дети и встретились на большой железной карусели в парке. Это была высоченная карусель на цепях и с одиночными сиденьями. Так уж случилось, что наши сиденья оказались одно за другим. Алексей сидел спереди, и когда карусель набрала скорость, его затошнило. Он начал блевать. От скорости и ветра блевотина не просто падала на землю, но спиралью закручивалась вокруг карусели. В результате все, в том числе и я, оказались заблёваны с головы до ног. Когда карусель остановилась, многие не знали, как реагировать. Некоторые плакали, другие морщились от отвращения и ненависти. Я только что выучил слово «пизда» и сказал Алексею: «Ты, гад, пизда.» Я хотел драться. Но он вдруг ответил печально и таинственно: «Сам ты пизда!» Это на меня подействовало отрезвляюще. Я внезапно осознал, что действительно всю свою жизнь выглядел (и вёл себя) как пизда. Так мы и познакомились.
Есть один настоящий писатель, который тоже выглядел, как пизда. Это – Жан Жене. Посмотрите внимательно на его фотографии – напряжённая могущественная пизда. Он написал несколько потрясающих книг о тюрьме и криминалах, но самая главная его книга – о палестинской революции. Жене провёл много лет с палестинскими беженцами и сопротивленцами в Иордании и в Ливане. Там он понял, что такое палестинская революция: поиск подлинной политической методологии в борьбе с мировым империализмом и колониализмом. Тревожное зависание между исламом и марксизмом. Бездомная полувооружённая война против навязчивого фашизоидного комфорта. Да, да! Одним из важнейших последствий этой революции стало широкое и абсолютно подлое использование слова «терроризм». Израиль, американцы и многие другие начали специально обзывать палестинцев террористами, чтобы поставить их вне закона. Чтобы выдать их за бешеных псов, которых всякий может убить. На самом деле терроритами являются более или менее все, и в первую голову – правители США, Европы, России... Однако, как известно, сильные мира сего терроризируют не своими голыми руками, а штыками своих солдат и бомбами своих бомбардировщиков. В этом их отличие от простых палестинцев, орудующих рогатками и устаревшими гранатами. Мы, авторы этой статьи, на стороне рогаток, это очевидно... Хотя одними рогатками, разумеется, не обойдёшься... Необходимо разрабатывать новые антитехнологии сопротивления. Антитехнологии – это странные и парадоксальные способы борьбы со властью. Нужно учиться в этом смысле у Ганди и «чёрных пантер».
Ещё один пример подлого идеологизированного использования лексики – словосочетание «невинные жертвы». После атаки на Нью–Йорк и Вашингтон 11 сентября 2001 года средства массовой информации заверещали о гибели «невинных жертв». Чепуха, ложь! Невинными бывают только младенцы, да и то Лакан поставил это под сомнение. А люди, работавшие в Пентагоне и в близнецах–небоскрёбах, все были взрослые, хитрые и абсолютно отравленные правительственной демагогией. Так что забудьте навсегда о невинности американских служащих. Своей деятельностью они поддерживали существующую политическую систему. А лучше бы они её разрушали!
Нужно стараться точно употреблять слова! Точно и аналитично! Терроризм – это не терроризм! Невинность – это не невинность!
Следует зарубить себе на носу одно–единственное правило: ни при каких обстоятельствах нельзя доверять языку, как нельзя доверять правительствам, интеллектуалам и средствам массовой информации. Точка.
Как показала современная феминистическая теория, бинарные пары типа «локальный – глобальный», «частный – общественный», «революционный – сопротивленческий» больше не работают. Они, можно сказать, уже ничего не означают. Каждое понятие нужно артикулировать заново, исходя из наличествующих конфликтных условий, из конкретной социо–политической ситуации. Наша ситуация, если описывать её в двух словах, следующая: мы, Александр Бренер и Барбара Шурц, два активиста, действующие в поле культуры, пишем сейчас предисловие к словарю матерной лексики Алексея Плуцера. Этот словарь должен выйти в Москве, а мы сидим сейчас в Лондоне. Мы – два субъекта с очень разными биографиями и дискурсами , а Плуцер – ещё один субъект со специальной биографией и особыми дискурсами. Барбара Шурц – европейская (австрийская) белая женщина 28 лет, с художественным образованием и феминистическими интересами, занимается самоорганизованными интервенциями в международной арт–системе, старается быть на уровне радикально–левого мировоззрения, но постоянно соскальзывает в экстравагантную богемность и инфантильный негативизм. Она – писательница, тайная эротоманка и асоциальный элемент, увлекающийся татуировками и порножурналами. Ещё она – самая красивая в западном полушарии женщина и номадический отброс, часто прибегающий к оскорблениям и прямому насилию. (У неё минимальные финансовые возможности, и всё же она находится в привилегированной позиции со своим европейским статусом.) Александр Бренер – израильский гражданин 44 лет, с филологическим советским образованием, но в основном – автодидакт, неуравновешенный невротик, поэт, увлекающийся агрессивными художественными жестами. Он – убеждённый скандалист и хронический клептоман, склонный к разрушительным эротическим игрищам с Барбарой. (Материальная база полностью отсутствует.) Бренер конвульсивно пытается воспитать себя политически, но чаще всего безуспешно. Интеллектуально он – анархо¬–талиб, социально – космо–паразит.(У него нет никакого будущего.) Алексей Плуцер – москвич 40 лет, тартусский выпускник, ученик Лотмана, богемный академик, аморалист. (Имеет недурную личную библиотеку и сносную квартиру.) Плуцер – закоренелый литературный труженник и одновременно гедонистический ловелас, злоупотребляющий азиатской кухней опасный гурман и плотоядный хохотун. Уже давно он ощутил необходимость вырваться из мракобесной интеллигентской среды в молодёжную культуру – в панк, в анархистские бдения, в жизнестроительное экспериментаторство... Временами брутальный и непредсказуемый тип, он остро чувствует исчерпанность текстуальной работы, но до сих пор избегает прямого политического дествия. Злоупотребляет ресторанами и случайными собутыльниками, но после каждой оргии обматывает голову влажным полотнцем и погружается в очередное исследование.
Вопрос: как могут подобные индивиды осуществлять совместный проект?
Ответ: да никак. В лучшем случае они могут только спорить. Они могут только коллапсировать. Они могут только конфликтовать и бузить. Они могут только срываться в неартикулированный шум и мат. Они могут только антагонистически–суицидально взрываться.
Но, кто знает, может быть, это сейчас и нужно. Может быть, современная культура как раз и должна демонстрировать тупики и провалы в гладкой и лживой коммуникации. Может быть, как раз и необходимо обнаруживать чёрные зияния в умиротворённых и налаженных дискурсах. Может быть, в текущий политический момент как раз и стоит не говорить, а вопить. Сквернословить. Гундосить. Хрипеть.
Или сказать тихо и ясно, как иногда говорят умирающие: плохо.
Плохо.
Воды.
Шампанского.
Ничего неизвестно, всё нужно переформулировать заново. Захлестнувшая мир зловонная волна расизма, сексизма, языкового шовинизма, милитаризма, классового антагонизма, ксенофобии и политической реакции смыла с берега полицейской цивилизации все песчанные крепости просвещения. Посмотрите, в какой чудовищной мокрой грязи мы стоим! И стоим, заметьте, на коленях!!!
Всё крайне сомнительно.
Что такое современный либерализм?
Лицемерие.
Никто не смеет задавать вопросов.
На этом всё и держится.
Никто не имеет мужества задуматься.
Это и укрепляет власть.
Мы не хотим с этим мириться.
Кто мы?
Алексей?
Александр?
Барбара?
Второй раз мы встретились с Алексеем Плуцером на пляже в Тель–Авиве в 1997 году. Просто сон! Как очутились мы в этом странном и мучительном городе, построенном сионистами прямо на средиземноморском песке? Во всём опять оказалась виновата злостная идеология, на сей раз выпестованная претенциозным австрийским евреем Герцлем под влиянием хитрого английского колонизатора Сесиля Родса. Сион! Сион! Нас теперь было трое: Барбара Шурц, Александр Бренер, Алексей Плуцер. Четвёртым оказался палестинский подросток, специально заброшенный на тель–авивский пляж, чтобы мстить израильским оккупантам.
Если вы действительно хотите знать, кто стоит перед вами в данный конкретный момент, вы должны попросту плюнуть на эту персону. Реакция вашего оппонента незамедлительно покажет вам, фашист он (или она) или революционер. Полгода назад я, Александр Бренер, плюнул на известного австрийского художника Райнера Ганала, чтобы проверить, кто он такой на самом деле. Этот художник всегда выдавал себя за левого прогрессивного деятеля. Но когда я на него плюнул, он тут же бешено заорал: «Ты, кусок говна! Уёбывай туда, откуда ты приехал! Немедленно!» Так орать может, разумеется, только отъявленный фашист. Райнер Ганал – фашист.
Другой способ проверить, кто стоит перед вами – наступить на ногу этому индивиду. Так вот, палестинский подросток на тель–авивском пляже наступил своей ногой в рваном ботинке на босую ногу Барбары Шурц. Это было больно, и это была его антитехнология сопротивления. Однако Барбара не была сионисткой, а была другом палестинцев. Поэтому в ответ она моментально плянула на подростка. Таким образом оба они оказались революционерами.
Нужно действовать всегда ситуативно, по ту сторону всяких универсалистских рецептов! Нужно, как говорил Хлебников, быть изобретателями!
Позднее мы, Александр Бренер и Барбара Шурц, подружились с Алексеем Плуцером. Мы даже оказались у него в долгу, и эта статья – в некотором смысле возмещение долга. Однажды мы приехали в Москву из Австрии и поселились в его квартире. Кроме Алексея, нас вообще никто не хотел у себя приютить, и это было позорно. Ведь закон гостеприимства – самое главное, это – квинтэссенция подлинной солидарности. А Алексей нас пустил, хотя через три недели не выдержал напряжения, и выгнал.
Гнусные физиономии стареющих голливудских актёров, новые виллы, построенные на ворованные деньги под Москвой, японские сексуальные игрушки, возбуждающие вялые гениталии капиталистов, тонны бетона, призванные скрыть ужасающую бедность земли, компьютерные игры и современное визуальное искусство – всё это тупое и хихикающее разнообразие нацелено лишь на то, чтобы палестинская или любая другая революция окончательно капитулировала, разоружилась, сдалась. Старый благородный писатель–революционер Жене уже сгнил в могиле, и нигде, увы, не видно молодой воинствующей божественной пизды, которая пришла бы ему на смену. Это печально!
Это не только печально, это ещё и постыдно!
Однако не нужно унывать и тем более трусить!
Нужно думать самостоятельно и поменьше оглядываться на авторитетов!
Как говорил Варлам Шаламов, жизнь – это сплошное унижение!
Но не стоит унижаться чрезмерно, тем более беспредельно!
Не нужно упражняться в интеллектуальном холуйстве!
А также в культурном холопстве!
Унижение – это американская жевательная резина!
Следует выплюнуть эту резину в морду её производителей!
Хватит жевать эту умиротворяющую жвачку!
Когда за тебя думают и решают другие – это смертельное унижение!
Нужно думать и решать самим! За себя!
Но для этого необходимо много знать, переживать и путешествовать!
Необходимо отказаться от всякой материальной и интеллектуальной осёдлости! И собственности!
Таким образом, всё, что сейчас необходимо ¬¬– это культурная революция. Все хорошие художники, мыслители и бунтари уже в морге или на свалке. Поэтому необходимо коллективное усилие миллионов. Культурная революция включает в себя полный отказ от денег, государства, подневольного труда, искусства и вообще от всякого языка. Язык – символический инструмент доминации и подавления. В этом смысле словарь Плуцера имеет важное значение. Он показывает, как русский матерный язык подрывает и разрушает гегемониальный (нематерный) русский язык. Это, конечно, хорошо, это важная процедура. Гегемониальный язык всегда служит власти и всегда коррумпирован. Поэтому его нужно разоблачать и разрушать. Мат производит работу разрушения дьявольски изощрённо, иногда даже божественно. Временами он – как пророк Исайя. Но в то же время русский мат – кроваво–гнойная оргия. Это одновременно и революция, и деградация. Почитайте словарь Плуцера: это изощрённая гнусь. Это одухотворённый морок. Это свирепая похоть и ненасытное надругательство. Это дряблое и липкое прикосновение смерти. Это хохоток недотыкомки. Это упорное и безжалостное растление. Это как Везувий, извергающий потоки раскалённого кала. Да. Всё очень сложно. Русский мат – сучья амбивалентная вещь, это всегда подсознательно чувствовали кэгэбэшники и зэки. Не доверяйте мату. Пизда – это не пизда! Пизда – это бзда!
Впрочем, и это следует особо подчеркнуть, никакого русского мата и никакой России вообще не существует. А что тогда существует? Да очень просто: гнусное постсоветское словоблудство воров–правителей, хамски навязывающих своему изнасилованному населению очередную рабскую идеологию. Расистскую. Поповскую. Рыночно–великодержавную. Популистскую. Глубоко антидемократическую.
С этим нужно последовательно и беспощадно сражаться! Здесь и сейчас!
(Но не так, как это делают фашисты, националисты и охотнорядцы, а так, как это должны делать современные радикально–демократические сопротивленцы!)
И не дайте себя одурачить!
Вообще, нужно писать не о пизде, а о клиторе! Клитор – это антипатриархальное, непослушное и анархическое оружие! Подлинно революционный инструмент!
Да здравствует клитор, посрамляющий традиционную пизду!
Но кто, кто будет сражаться? Ведь не импотентные же нынешние культурные деятели – кураторы, художники, философы, музыкантишки, коррумпированные и слабодушные обольстители! Ведь не банкиры же, матершинники! Ведь не упившиеся же обыватели в ресторанном Храме Христа Спасителя!
Я вспоминаю, как примерно в 1975 году впервые очутился в Ленинграде. И вот художник Тимур Новиков предложил мне пойти в одну пивную на Васильевском Острове, чтобы посмотреть на местную достопримечательность. Этой скотской достопримечательностью оказался седовласый пузатый старик с выправкой кавалергарда или балерины. Он входил в переполненную пивную в своём пальто с хлястиком и оглядывал низкопробную публику, как адмирал Нельсон – вражескую армаду. Потом он подходил к какому–нибудь комсомольскому новичку, только что купившему свежую кружку пива с изобильной шапкой пены, и патриаршим испитым басом провозглашал: «А позвольте сду–уть!» Разумеется, он имел ввиду именно эту кружевную пену на кружке. Чёрт возьми! Конечно, остолбеневший новичок позволял сдуть. Исполнив свою работу, пузатый старик отходил в сторонку, но не выпускал уже свою жертву из поля своего зрения. И вот, когда у новичка оставалась в кружке последняя треть напитка, старик снова прыжком подскакивал к нему и кричал: «А позвольте допи–ить!»
Рабская процедура!
Так вот: вся российская творческая интеллигенция подобна этому старику.
И ещё раз: кто должен сражаться за новый мир? Против злобной собачьей послушности? За новую раскрепощающую культуру?
Молодёжь, юные читатели этой статьи должны сражаться. Молодые львицы и львы.
Пожалуйста, воспринимайте эти слова серьёзно. Язык, конечно, коррумпирован, но на свете, кроме языка, существуют ещё и тела.
Так вот: тела должны сопротивляться коррумпированному языку.
В современной похабно–гибридной глобализированной культуре всё перемешано и одновременно фрагментировано, как в матершинном академическом словаре, так что ни о каком пуризме не может быть и речи: обломки гегемониальной риторики бродят в слюне угнетённых так же, как осколки рабства и сопротивления – в зловонных ртах угнетателей. Гегемониальная культура – она и попса, и элитарная слизь – старается апроприировать всё, или, точнее, почти всё, ибо некоторые опасные специфичности она всё же отказывается апроприировать. (Слово «пизда» – как оно может послужить культурной революции? Думайте, думайте!) Так вот: революционная сопротивленческая культура, присутствуя в корпусе гнилой современной культуры в виде отдельных локальных и специфических жестов, как раз и сопротивляется гегемониальной апроприации – сознательно и упорно сопротивляется. То есть мы определяем альтернативную культуру через идею локального и специфического сопротивления. (Иногда и кое¬–где «пизда» тоже сопротивляется. Действуйте, действуйте!) И сразу оговоримся: культурная революция – это не утопической проект (или революционистская программа) нового андерграунда или ещё одного «авангарда», а конституирующее действие сопротивления, которое уже существует здесь и там – в палестинском гетто или в итальянской тюрьме, в курдском изгнании или на улицах Сиэтла. Это конституирующее действие производится в специфических обстоятельствах столкновения с властью или в ячейках самоорганизации, в процессе становления и самовоспитания угнетаемых и борющихся идентичностей. Одной из важнейших характеристик этого конституирующего действия является то, что оно ни в коем случае не находится на уровне репрезентации, то есть существует не как эффект уже сложившихся практик и не как сообщение, которое должно быть передано уже наличествующей институции. Именно эта нерепрезентативность и выносит сопротивленческое действие (или слово) за границы гегемониальной культуры – в мокроту и сушь обоссанных подворотен и интеллектуальных пустынь. Конституирующее действие – это не средство для чего-то вне собственной инициативы. Напротив, это действие выступает как сила, которая неотделима от того, что она творит здесь и сейчас, в конкретных обстоятельствах существующего конфликта. Речь, таким образом, идёт о наслаждении, о действительном нелегальном наслаждении. (Не пизда, а что–то неизреченное, опасное: пизда с клыками!) Конституирующим сопротивленческим действием может быть что угодно: битьё стёкол, рисование, чёрная работа, стихотворный акт, врачевание, моментальное создание конфликта, уборка помещения, вспышка антагонизма, отказ от бесплодной дискуссии, взрыв хохота, восстание, объяснение в любви, пароксизм ненависти, интеллектуальное усилие... Однако обязательным условием конституирующего битья стёкол или конституирующего взрыва хохота является их уместность и даже необходимость в данной обстановке... Чтобы это действительно было нужно.... При этом ни в коем случае не нужно бояться каких-то необдуманных, ошибочных, пошлых, преждевременных или смехотворных поступков. Все хорошие поступки смехотворны, и ничего преждевременного не существует, а сопротивленческий субъект формируется именно в собственной рискованной инициативе, и никак иначе. Так что не трусить!
Жизнь – это не только унижение. Это ещё и усилие по преодолению постыдной униженности.
Мы, Александр Бренер и Барбара Шурц, живём сейчас в Лондоне. У нас почти нет денег, так что мы не можем снять приличную рабочую комнату. Мы живём в тёмной холодной каморке с сортиром на лестнице. Лондон – очень капиталистический и брутальный город, но здесь тоже есть очаги слабого культурно–политического сопротивения. Например, в Ист–¬Энде существует крошечное кафе, устроеное прямо в общественном туалете, и мы там читаем стихи п–английски. Мы пишем тексты на чужом языке, чтобы разрушить своё собственное культурное самодовольство и языковую коррумпированность. Мы используем английский язык, как матерную революционную лексику. Например, такое стихотворение:
Johnny Rotten is already rotten.
Pete Townshend is very rich.
Lora Logic is nearly forgotten.
Paul McCartney is a son of a bitch.
And they all fly for fun with a gun
To bomb Afghanistan!
Salman Rushdie is a pike and not writer.
The Spice Girls are simply bullshit.
Joe Strummer has never been a fighter.
Britney Spears only touches her clit.
And they all fly for fun with a gun
To bomb Afghanistan!
Raymond Pettibon is a fashionable fellow.
Julian Schnabel is fat as a swine.
Stockhausen is nothing but shallow.
Mick Jagger is just fucking fine.
And they all fly for fun with a gun
To bomb Afghanistan!
Rod Stewart is an old donkey.
Kate Moss cleans her lovely ass.
Marylyn Manson is an idiot-yankee.
Wim Wenders emits his gas.
And they all fly for fun with a gun
To bomb Afghanistan!
Kim Gordon has bought a villa.
Liam Gallagher vomits all day.
Tarantino looks like a yuppie-gorilla.
Madonna is made of shitty clay.
And they all fly for fun with a gun
To bomb Afghanistan!
Tom Cruise is a little bastard.
Georg Baselitz is a bold cock.
Eminem is stinky custard.
Alex Garland is a filthy sock.
And they all fly for fun with a gun
To bomb Afghanistan!
Или ещё такое стихотворение:
Put the rich under the bridge,
Mozambique!
Put the cars up the arse,
Uganda!
Put the mum in bubblegum,
Morocco!
Put the job out of the mob,
Mexico!
And put the queen in a burning limousine!
Ha-ha-ha-ha!
Ha-ha-ha-ha!
Put a dead cat in your bed,
Uzbekistan!
Put Tony Blair on the electric chair,
Peru!
Put a carrot in the arse of a parrot,
Sierra Leone!
Put a pie in the ear of a spy,
Indonesia!
And put the queen in a burning limousine!
Ha-ha-ha-ha!
Ha-ha-ha-ha!
Put a dog in clash with a hog,
Sudan!
Put a gun in the navel of a nun,
Bangladesh!
Put a table in Bush’s mouth – if you are able,
Rumania!
Put the Lord in a witches’ court,
Egypt!
And put the queen in a burning limousine!
Ha-ha-ha-ha!
Ha-ha-ha-ha!
Или такое:
Jacques Lacan said:
“Propaganda doesn’t exist!”
Poor people, show your navel-fist!
You are a capitalist!
Jacques Lacan said:
“Mass media doesn’t exist!”
Enemy of the state, show your nipple-fist!
You are a monarchist!
Jacques Lacan said:
“The woman doesn’t exist!”
Servants and maids, show your clitoris-fist!
You are a revisionist!
Jacques Lacan said:
“USA doesn’t exist!”
Prisoners and outlaws, show your finger-fist!
You are an opportunist!
Jacques Lacan said:
“Terrorism doesn’t exist!”
Rebels and fighters, show your belly-fist!
You are a materialist!
Jacques Lacan said:
“You, beef, do not exist!”
White supremacist scum, show your penis-fist!
You are a relativist!
Вот так! Нередуцируемая спонтанность и коллапсирующая эмоциональность, непрерывная агония и душераздирающая смехотворность культуры угнетённых трансформируются здесь во властный жест суверенности и самостояния. Но эта неожиданная властность – не подавляющая власть угнетателей, не часть их уничтожающей культуры. Эта властность – экстатическое самообладание сопротивленца... Да, да... Ибо кем ещё может быть сопротивленец, как не экстатиком самообладания, попеременно сбрасывающим маски угнетения и угнетённости, чтобы показать, что под ними – безудержное веселье новообретённого труда?!.
Да!
Необходимо превратить культуру в сплошную антитехнологию сопротивления.
Однако это бесконечно трудно.
В этом же духе, между прочим, следует использовать и немецкий язык, и арабский, и суахили, и, как уже отмечалось, матерную русскую лексику. И разные визуальные языки. Всё это нужно превратить в орудие борьбы со властью. И как можно скорее.
Но как?
Как?
Для этого нужно учиться, учиться и учиться!
И ещё: искать и находить!
Пристально всматриваясь в культурно–политическое наследие прошлого, обнаруживаешь три источника и три составных части сегодняшней (или, может быть, завтрашней) сопротивленческой культуры. Внимание!
Первый источник – институциональная прогрессивная философия и теория. Это марксизм, психоанализ, структурализм и постстуктурализм, феминизм, и так далее. Конечно, с этими вещами нужно обращаться осторожно, чтобы они тебя не оболванили и не превратили в псевдосубверсивного слабака или догматического сектанта. Но иногда Фуко, Агамбен, Джеймисон или Батлер – подходящие инструменты для революционного взлома. Так что не нужно ими пренебрегать!
Второй источник – патриархальная авангардистская культура (дадаизм, сюрреализм, ситуационизм, и тому подобное). Это тоже не бог весть что, а всего лишь двусмысленная полусгнившая музеифицированная культурка. Но в подходящий момент она может и должна пригодиться. Особенно стоит восхищаться диссидентами авангарда – Краваном, Арто, Батайем, Фридой Кало, Аной Мендиетой... Они со своим нетерпением – великолепны.
И, наконец, третий источник – самоорганизованный внеинстициональный политический активизм (РАФ, чёрные пантеры, анархисты, палестинцы, сапатисты). Это – наше всё. Посмотрите, сколько в этих неспокойных телах эротизма, опасных вывертов и железной необходимости! Это бесконечно круто, у этого стоит учиться. Тут мы имеем дело не просто с участниками дешёвого масс–медиального спектакля, но с могучими и бесшабашными работниками. Это – ослепительные и тяжёлые вехи. Активисты, воспитавшие (или перевоспитавшие) себя и протянувшие руку помощи униженным и угнетённым – это то, что нам нужно. Браво!
Необходимо всё это использовать, как острый дееспособный инструмент! Как раскрашенное суданское копьё, как древний наконечник, как последний кусок хлеба! Но иногда кажется, что два первых источника окончательно уже захарканы, замусорились. А третий, живой и питательный источник, гнусная власть похоронила под бетоном – в глубоких и надежных казематах.
Будьте бдительны!
Недавно мы встретились с Алексеем Плуцером в Уганде. Уганда – это та самая восточно–африканская страна, где в семидесятые годы правил ужасный диктатор Иди Амин. Он захватил власть военным путём, с помощью британских и израильских спецслужб, хотя позднее они от него отреклись. Известно, что в его личном холодильнике хранились отрезанные головы его политических оппонентов. Одна такая голова украшала обеденный стол генерала Амина, и западные дипломаты не смели даже пикнуть. Он уничтожал своё собственное население с такой же лёгкостью, как его министры отстреливали болотных бегемотов. Сейчас, правда, в Уганде правит уже не этот кровожадный тип, а просто банда мелких недееспособных бесов. (Эпигоны всюду торжествуют.)
Так вот, основное наше время в Уганде мы проводили на большом нищем базаре, больше некуда было пойти. Там тусовались исключительно бедные люди, потому что Уганда – это разорённая колониализмом и деспотизмом страна. Некоторые из бедняков приносили на базар свои старые башмаки и обменивали их на грязное одеяло, другие старались продать почтовые марки и купить на вырученные медяки лапшу или сахар. Один парень предложил носорожий порошок в обмен на русский паспорт Плуцера (принял его за цитатник Мао). И, глядя на всё это печальное столпотворение, мы подумали, что в общем–то торговля и обмен – очень естественные, нормальные для людей занятия. Конечно, суетные, конечно, смехотворные, но в общем–то естественные, повторяем, занятия. Ведь надо же как–то людям выживать, чёрт возьми. Однако это отнюдь не означает, что современный корпоративный капитализм – это тоже естественная вещь. Ничего подобного!
Отнюдь!
Нынешние коммуникационные системы и культурные институции (современное интернациональное искусство, а также кино и литература, институциональные критические дискурсы, всевозможные культурные конференции, симпозиумы, выставки, а также масс-медиа и интернет) – это не что иное, как функции капиталистического консенсуса. Книги Ирвина Уэлша или Салмана Рушди, фильмы Данни Бойла или Дэвида Финчера, перформансы Ванессы Бикрофт или Романа Сигнера структурируют символическое поле имматериального рынка идей и имиджей, где всё обменивается на всё, где вещи друг друга дополняют, как предметы макияжа, обувь и одежда в модном бутике. Культура ни в коем случае не понимается здесь как война, в ходе которой разные позиции сталкиваются друг с другом во имя нового политического порядка или новой культурной гегемонии. Нет, здесь, как уже было сказано, происходит обмен мнениями, информацией, сплетнями, здесь репродуцируются всё новые и новые культурные имиджы и нарративы. А мы-то как раз понимаем культуру как войну, как поле сражения! Как тупиковую и опасную ситуацию, раскрывающую глаза на сложность и беспросветность бытия. Акмеист Осип Мандельштам когда-то сказал: поэзия – это война. Абсолютно правильно. И это вовсе не значит, что культура редуцируется здесь на столкновение двух государственных армий. Нет, речь идёт опять–таки о необходимости культурной революции. Давайте–ка потолкуем об этом заново и более основательно.
Начнём с азов: социо-революционная культурная политика всегда внеинституциональна. Она формируется и осуществляется не в наличествующих аппаратах капиталистического государства и не в поддерживающих это государство культурных институциях, а в самоорганизованных формах праксиса, в децентрализованных союзах и микрогруппах. Эти последние автономны и сознательно противостоят всем доминантным структурам и механизмам. Именно в микроколлективах разрабатываются альтернативные формы культурного продуцирования и локальные стратегии противостояния гегемониальной культуре. Освобождение от эксплуатации не происходит в государственно-бюрократических формах и отвергает те средства, которыми пользуется власть. Необходимо прямое и практическое участие всех-всех-всех, а не каких-то элит или банд. Культурная революция означает, что люди сами смогут определить свой образ жизни. И более того: революционная культурная политика направлена на радикальное изменение всех общественных структур и политической ситуации вцелом, она не удовлетворяется частичными изменениями и небольшими улучшениями. (Это, впрочем, не значит, что мы грезим об «универсальной» или «тотальной» революции. Мы утверждаем лишь, что неудовлетворённость любыми частичными изменениями и личными достижениями имеет принципиальную ценность).
Революционные процессы и изменения должны произойти прежде всего в доминирующих формах работы и разделения труда, а также в сфере общественного потребления ценностей, в социальных отношениях и в «приватной сфере». Должны быть пересмотрены самые понятия культуры, искусства, интеллектуальной собственности... И это потому, что капитал, государство и власть не находятся вовне по отношению к субъектам (в том числе и к так называемым «художникам», «интеллектуалам», «учёным»), но пронизывают всё, что люди делают и репродуцируют, все их отношения, интенции и мысли. Поэтому культурная революция означает не просто переворот в социальной макроструктуре, но сальто–мортале на уровне микробытия, на уровне желаний и снов индивидуумов. Маркс сказал: «Изменить социальный мир!», Рембо провозгласил: «Изменить повседневную жизнь!». Оба лозунга как нельзя злободневны и ныне, но добавим: изменить нужно всё до последнего атома.
Но возможно ли это?
Да разумеется!
Разумеется!
А теперь на минуту забудьте всё это словоблудие и вглядитесь внимательно в актуальную политическую ситуацию. После 11 сентября 2001 года кое–что изменилось на земном шаре, это очевидно. В известном смысле пришёл конец хихикающему международному либерализму, воплощённому в Клинтоне и массажных заведениях в Сохо. Объявленная Бушем–младшим «война с терроризмом» – это атака на все существующие формы сопротивления и неповиновения, не только на исламский фундаментализм. Антикапиталистическое движение, начатое в Сиэтле, тоже сейчас под угрозой. Все милитантские революционные группы будут теперь рассмативаться властью, как террористические, и жестоко подавляться. Паучья идеология сетевой интерконтинентальной власти восторжествовала. Путинская Россия включилась в глобальную сеть и помогла американцам и Тони Блэру одержать позорную победу в Афганистане. Дуальная оппозиция мировых супермонстров времён холодной войны окончательно отменена. От всех разноцветных куколок и пупсиков требуется ныне полная и безраздельная лояльнось тотальной гнуснодышащей империи. Да, да! Чудище огромно, стозевно, обло и лаяй!
Наш ответ на это: разрабатывайте антитехнологии сопротивления! Сражайтесь на локальных фронтах!
Обороняйтесь!
Объединяйтесь!
Не забывайте девиз чёрных пантер: народная самозащита побеждает!
Крепите звенья самозащиты!
Думайте о концепте самозащиты!
Думайте!
Продолжение в следующем посте.
