Я давно не смотрю телевизор. Настолько давно, что даже и не помню, почему я перестал его смотреть. Вы мне напомнили - потому что я слишком часто видел на экране таких, как вы. Я не обращаюсь к вам на «Вы» с большой буквы, потому что так обращаются к уважаемым людям. Это «вы» с маленькой буквы знак презрения к вам лично, Малахов, и ко всем, кто находит выгоду и удовольствие в том, чтобы причинять людям боль.

Я о вас никогда не слышал, и не знал, что вы есть. Когда ваши приспешники предложили мне принять участие в вашей передаче, я по неведению легко согласился. Я охотно говорю с людьми - мне есть что сказать, и мне нечего скрывать. Конечно же, если я хотя бы немного представлял себе, какая это клоака, я никогда в жизни не согласился бы принять в этом участие. Но сейчас я в некотором смысле даже рад, что увидел, как работает подстава и лохотрон на центральном публичном канале, и теперь могу предостеречь других людей и, по возможности, оградить их от таких, как вы.
Целясь в Бориса Гребенщикова, вы выбрали самый низкий способ, рассчитывая на поддержку его старых друзей, с которыми у него могли быть противоречия, и на унижение несчастной Людмилы Шурыгиной, которую вы самым подлым способом заманили на позорное публичное осмеяние, но вы промахнулись – в первую очередь вы унизили самого себя.

Тридцать лет прошло с тех пор, как происходила вытащенная вами на всеобщее обозрение в сущности романтическая история двух молодых людей, влюбленных в одну девушку. И вот на этом вы решили развести свой отвратительный желтый кисель, увидев в ней привычную для вас клюкву.
Я счастлив тем, что я был одним из тех юношей, которые были любимы этой девушкой. Нет стыда в том, что в какой-то момент я был ею отвергнут. Я был рад, что ею восхищался мой близкий друг, который увидел в ней то же, что в ней увидел и я. Он предложил ей руку и сердце и смог построить с ней семью и создать ей ту жизнь, которой она была достойна. Вы думаете, что это должно разлучать друзей? Вы ошибаетесь - мы стали еще ближе и стали еще лучше понимать друг друга. И в течение нескольких счастливых лет эта прекрасная девушка была музой для Бориса, и именно тогда были написаны лучшие песни в истории незаурядной группы. Но вы их не слышали. Вы не из тех, кто мог их услышать, иначе не занимались бы тем, что делаете, и не подняли бы руку, чтобы бросить камень в автора этих песен.

Я прожил достаточно долгую жизнь, чтобы считать себя счастливым еще и от того, что она оградила меня от таких как вы. Но я знаю всю вашу породу – такие, как вы, споили моего родного брата и убили его, завладев его комнатой в коммуналке.
Я не стану включать телевизор ради того, чтобы полюбопытствовать, как вы смонтируете свой позорный сюжет, который вы трусливо свернули, убоявшись, что вам в лицо выскажут все, что о вас думают, и ваша личина станет видна вашей клаке - этим несчастным зомбированным домохозяйкам, которые ради прибавке к нищенской пенсии по вашему сигналу бездумно рукоплещут тому, как вы унижаете другую беззащитную женщину.

Ваше шоу выйдет в эфир в прайм-тайм в канун Женского дня, и вы получите очень большие деньги за рекламу и повысите рейтинг вашей программы. Вы озолотитесь, золотарь Малахов, и сполна компенсируете 100 рублей, потраченные на водку для несчастной женщины, которую вы уловили в тот момент, когда она больше всего нуждается в помощи.
Я надеюсь, Людмилу еще удастся спасти - у нее теперь снова есть друзья, которые не отвернутся от нее. Песни Бориса Гребенщикова будут слушать независимо от того, скольких женщин он любил, а о вас и таких, как вы, забудут сразу.

18 февраля по каналу НТВ был показан сюжет о бывшей жене Бориса Гребенщикова Людмиле Шурыгиной. А 22 февраля музыканты классического состава Аквариума Михаил Файнштейн и Всеволод Гаккель были приглашены на Первый канал для участия в ток-шоу «Пусть говорят» с ведущим Андреем Малаховым.

Темой шоу должен был стать «ранний» Аквариум эпохи семидесятых-восьмидесятых годов, ведь в этом году группе исполняется 35 лет.
В телефонном разговоре один из редакторов уверил Михаила и Севу в том, что шоу не будет касаться личной жизни Бориса Гребенщикова, и обещал познакомить с кругом вопросов, которые будут затронуты. Но вопросы так и не были присланы. Причинами были названы вероятные «сбои в сети в Интернет».

Приехав в телецентре Останкино Михаил и Сева встретили Андрея Тропилло и Анну Черниговскую, вдову Андрея Романова, которые тоже были приглашены для участия в шоу, уже находясь в Москве.
Но еще при прохождении паспортного контроля в телецентр Останкино Михаил заметил, что в списках гостей значилась Людмила Шурыгина. Почувствовав неладное, он спросил у принимающих администраторов по поводу присутствия Людмилы и, глядя ему в глаза, они его клятвенно заверили, что это какая-то ошибка, и ее в программе не будет.

Когда же дело дошло до съемок, Михаила и Севу последовательно пригласили в студию, где их ждал сюрприз: их собеседницей оказалась Людмила.

Всеволод Гаккель: «Минут пятнадцать я ждал за звуконепроницаемой дверью студии, не имея ни малейшего представления о том, что там происходит. А сопровождавший меня юный провокатор с блокнотом в руке, который, как казалось, был готов записывать все, сказанное мною, загружал меня вопросами про Виктора Цоя и какой-то ерундой.
Когда меня пригласили в студию, я оказался в шоке, увидев, что это провокация и что нас просто подставили. Я не видел Людмилу почти пятнадцать лет и не был готов обсуждать с ней историю почти тридцатилетней давности.
Все вопросы были про Бориса, и я что-то отвечал явно невпопад, не понимая зачем я здесь оказался. Меня обуревало единственное желание дать по лицу человеку, который почему-то мне эти вопросы задавал. Когда же я решил просто встать и выйти, разговор мгновенно был переведен на другую тему, и съемку скоренько закончили. Людмилу быстро куда-то увели.
После этого я тщетно пытался добиться от кого-нибудь объяснений происшедшего. Все куда-то разбежались. Юный провокатор, выполнив свою грязную функцию, исчез. Я даже не запомнил его имени, но, как выяснилось, это был тот подонок, что мне звонил.
Появились какие-то девушки, которые вели на заклание новые жертвы. Все ведущие были с блокнотами, но, находясь там в течение более трех часов, я ни разу не видел, что бы они что-то в них записывали. Все выглядело как тщательно отрепетированный спектакль, в котором юные подонки играют тонко просчитанные психологами усыпляющие бдительность роли.
С нами была милая девушка Дарья, которая боязливо отвечала, что все, что она может сделать, это предоставить нам машину, чтобы мы поскорей уехали. Мне было ее жалко, она много курила, и по ее глазам было видно, что она пока еще сожалеет, что в этом участвует. Но я думаю, у нее это быстро пройдет.
Мне так никто и не дал никаких вразумительных объяснений.
Пришла еще одна миловидная дама по имени Елена Твердохлеб, вероятно психолог, которая стала меня успокаивать и отвлекать уверениями в том, что они разберутся, и чтобы я им звонил. Но, выходя из студии, я уже понимал, что это бесполезно.
На них можно подать в суд, но это будет что слону дробина.
Я просто еще раз выставлю себя на посмешище.
Я давно не видел ничего более отвратительного».