В раннедревнерусских памятниках письменности употребляются два варианта форм 3-го лица одного из прошедших времен (имперфекта): с добавочным -ть и без него (скажем, бяше и бяшеть), причем правила их распределения, выявленные лингвистами лишь недавно, чрезвычайно сложны и зависят от нескольких разных факторов. В "Слове" эти формы распределены как раз так, как употреблялись в памятниках XII века.
        В древнерусском языке существовала частица ти — ее значение было отчасти схоже со значением современных частиц ведь и то. Начиная с XIV века она уже выступала только в застывшем виде в составе сложных союзов типа то ти, а в XII-XIII веках еще употреблялась свободно, то есть в сочетании с произвольным словом. Этот факт был выявлен недавно, в 1993 году, самим А. А. Зализняком, о чем гипотетический фальсификатор знать никак не мог. В "Слове" мы находим правдоподобные древнерусские фразы как раз со свободным употреблением частицы ти: а мои ти готови осuдлани у Курьска на переди; тяжко ти головы кромu плечю, зло ти тuлу кромu головы.
        В древности слово дружина требовало множественного числа в сказуемом, и автор "Слова" так и писал: Не ваю ли храбрая дружина рыкаютъ аки тури.
        В тексте "Слова" мы встречаем слова галица (а не галка), чайца (а не чайка), лжа (а не ложь), ужина (а не ужинъ), завтрокъ (а не завтракъ ), запалати (а не запылати ), успити (а не усыпити), полудние (а не полдень) и так далее. То есть они представлены в том облике, который существовал в древности, а позже исчез. Есть слова, которые за протекшие века изменили свой смысл, а в тексте памятника они употреблены как раз с архаичными значениями: полк — поход, былина — действительное событие, быль, жадный — жаждущий, жалоба — горе, жестокий — крепкий, сильный (о теле), жизнь — достояние, богатство, жиръ — богатство, изобилие, задний — последний по времени, крамола — междоусобица, мостъ — гать, похоть — желание, стремление, похитить — подхватить, поддержать, сила — войско, на судъ — на смерть, тощий — пустой, щекотать — петь (о соловье) и т. д.
        Противники подлинности "Слова", как пишет А. А. Зализняк, часто утверждают: "Такое-то слово в тексте не подлинное, а взято из современного языка или из говоров, из других языков, просто выдуманное и так далее, потому что ни в одном древнерусском памятнике его нет". Однако ежегодные находки новгородских берестяных грамот, в которых постоянно обнаруживаются слова, не встречавшиеся ранее никогда или известные только из памятников на 300-400 лет более поздних, чем берестяные грамоты, полностью опровергают этот самый распространенный аргумент в рассуждениях о поддельности памятника.

(окончание ниже)

        Примечательно и то, что в ряде случаев в недавно найденных берестяных грамотах XII века обнаруживаются редкие слова и выражения, дотоле в древнерусских текстах не встречавшиеся, но употребленные в "Слове"! Так, в значении "этой (прошлой) ночью" в тексте памятника встречаем выражение си ночь с неясным си вместо ожидаемого сию. Но в 1998 году в Новгороде была найдена грамота XII века № 794, где встретилось сочетание зиму си — "этой зимой", что, конечно, не решило трудный вопрос о том, как объяснить си вместо сию, но полностью подтвердило подлинность сочетания си ночь из "Слова".
        А. А. Зализняк приводит и целый ряд других неоспоримых аргументов лингвистического характера, которые свидетельствуют о подлинности текста, и делает вывод: если бы "Слово" было создано неким мистификатором XVIII века, то он должен был быть гением науки. Ведь такой мистификатор обязан был бы знать историческую фонетику, морфологию, синтаксис и лексикологию русского языка, историческую диалектологию, особенности орфографии русских рукописей разных веков, многочисленные памятники древнерусской литературы, а также современные русские, украинские и белорусские диалекты разных зон. Другими словами, получилось бы, что этот мистификатор опередил весь остальной ученый мир, сотни талантливых филологов, которые все вместе потратили на собирание перечисленных знаний еще два века. Причем мистификатор, если бы он существовал, трудился бы в эпоху, когда научное языкознание еще не родилось, когда огромным достижением была бы уже сама догадка о том, что языковая сторона литературной подделки требует особого труда.
        Первую часть своей книги А. А. Зализняк заключает такими словами: "Желающие верить в то, что где-то в глубочайшей тайне существуют научные гении, в немыслимое число раз превосходящие известных нам людей, опередившие в своих научных открытиях всё остальное человечество на век или на два и при этом пожелавшие вечной абсолютной безвестности для себя и для всех своих открытий, могут верить в свою романтическую идею. Опровергнуть эту идею с математической непреложностью невозможно: вероятность того, что она верна, не равна строгому нулю, она всего лишь исчезающе мала. Но несомненно следует расстаться с версией о том, что "Слово о полку Игореве" могло быть подделано в XVIII веке кем-то из обыкновенных людей, не обладавших этими сверхчеловеческими свойствами" (с. 179).
        А. А. Зализняк дает и интерпретацию ряда темных мест "Слова", причем в результате анализа обнаруживаются еще два элемента (частица нъ в свободном употреблении и наречие окони со значением 'как бы', 'как будто'), которые были актуальны лишь для памятников раннедревнерусского периода, употреблялись крайне редко и о которых не знали филологи не только XVIII века, но и XIX-XX веков.
        Книга А. А. Зализняка практически закрывает длившуюся два столетия дискуссию о подлинности или поддельности "Слова о полку Игореве". Рассмотрение лингвистической стороны проблемы оказалось достаточным для решающих выводов. Как справедливо заключает ученый, "любой новый сторонник поддельности текста памятника, какие бы литературоведческие или исторические соображения он ни выдвигал, должен прежде всего объяснить, каким способом он может опровергнуть главный вывод лингвистов".
 

Да, выглядит весьма разумно.