Барабанер и Анна Ивановна. Драматическая фантазия
Посв. писателю Сорокину и всем феминисткам

Анна Ивановна: Что это вы, Антон Авдеевич, опять за собою посуду не моете?
Барабанер: М?
Анна Ивановна: Что "м"? Кто будет посуду мыть, я спрашиваю? Пушкин?
Барабанер: А при чем тут Пушкин?
Анна Ивановна: При том, что посуда опять скопилась немытая, я вам уже...
Барабанер: Я спрашиваю, Пушкин тут при чем?
Анна Ивановна: Пушкин, может быть...
Барабанер: Пушкин, не "может быть". Пушкин - величайший русский поэт, основоположник русского литературного языка. При чем тут Пушкин, я спрашиваю?
Анна Ивановна: Пушкин ни при чем, я...
Барабанер: "Я" - последняя буква алфавита. Ты зачем Пушкина приплела? При чем тут Пушкин? Какое Пушкин отношение к этой вонючей тарелке имеет? А?
Анна Ивановна: Пушкин...
Барабанер: Не смей даже имени его произность после этого! Ты оскверняешь имя гения! Баба! Ты понимаешь, что ты сказала вообще? Ты - дура, Анна Ивановна! Молчи! Жалкая дура, мещанка! Ты поганым языком своим треплешь имена, священные для всякого сына отечества, бля. Не хлюпай носом, идиотка. Быстро помыла тарелку и ушла. На счет "три". Я сказал - и ушла. А то сейчас полетишь дальше, чем видишь! Пушкин... она о Пушкине тут рассуждает. Дура, идиотка несчастная. Она пельменей не может приготовить так, чтобы они лягушками не расползались, во рту склизко все после этих пельменей. Стой, куда пошла? Слушай, когда я с тобой разговариваю, чувырла. Вчера в магазине сдачу забыла, сегодня опять чулок у нее порван, а она, дура, будет мне тут о Пушкине рассуждать! Пушкин - это наше все, поняла? Наше, а не твое. Поняла, дура? Пушкин - это жизнерадостное свободомыслие, высокая духовность, так необходимая всем сегодня. А еще Пушкин - это доброта и лучистая сказка, и свет поэзии. Именно на этой духовности Пушкин акцентирует все внимание и, кроме всего прочего, подчеркивает свою личную близость, свою неразрывную связь с тем далеким временем. Бессмертные творения Пушкина, наравне с произведениями Шекспира, Данте, Гете, Бальзака, навсегда останутся живым неисчерпаемым источником духовности для настоящих и будущих поколений человечества. "Евгений Онегин", "Полтава", "Медный всадник", "Капитанская дочка", "Руслан и Людмила", "Пиковая дама" и сотни других произведений Пушкина будут жить, как драгоценное свидетельство блистательной мысли, как выражение чувства подлинного благородного вдохновения.
Пушкин – загадка для всего культурного мира.Но есть другая загадка для всего мира, и не только в культурном – в широком смысле. Есть такая загадочная вещь – она называется “русская духовность”. Весь мир знает, что у России какая-то “особая” духовность (“загадочная русская душа”). Что это такое – никто толком определить не может. Нам довольно понятно, что такое, скажем, японская духовность, британская, итальянская, германская – все это можно охарактеризовать как-то более или менее предметно. Но что такое “русская духовность”? Какое-то облако, которое толком никто не охарактеризовал.
(Анна Ивановна уходит к Петру Сергеевичу)
И вот я прихожу к выводу, что есть некоторая аналогия между этой непонятностью Пушкина для всего мира и таинственностью русской духовности для всего мира. Все, кто занимается Пушкиным, говорят, что его черты трудно определить. Можно сказать: Лермонтов – мятежность, Тютчев – космизм, пантеизм, Толстой – диалектика души, психологизм. Есть “чеховские интеллигенты”, “тургеневские девушки”, “гоголевские типы”… Ничего подобного у Пушкина нет: нет “пушкинских типов”, нет, скажем, “пушкинских дворян” или “пушкинских мужиков”. Его трудно ухватить. Гоголь, обожавший и превозносивший Пушкина, говорил, что у него нет личности. Но ведь и русская духовность в мире признается несколько аморфной. Один человек много лет назад сказал: “Мы, грузины, оформленная нация, а вы – неоформленная”. И это не он один так думает. Что-то такое растекающееся, что-то не затянутое в корсет внутренней формы, лишенное внутреннего скелета. Но примерно то же самое говорили и говорят о Пушкине: “поэт вообще”.
Или, скажем, “всемирная отзывчивость” Пушкина, о которой сказал Достоевский. Ведь тот же Достоевский говорит, что всемирная отзывчивость характерна для русского человека вообще, для России. Здесь опять-таки Пушкин похож на вот эту русскую духовность. Одним словом, явление Пушкина и явление русской духовности, русской культуры, России – это явления из очень близких рядов.
Замечательно вот еще что. Эта самая духовность, о которой мы говорим, имеет в мире этническое определение – “русская”. Понятно почему: видимо, для всего мира это качество сосредоточено именно в Росси, ассоциируется именно с Россией. Но если внимательно читать Евангелие, если хорошо вникнуть в учение Православной Церкви, то мы увидим, что та духовность, которую называют русской духовностью,– это есть и Православие. Православие – это не конфессия, как нам навязывают. Православие – это изначальное христианство, христианство до схизмы, собственно христианство. A конфессии – это все остальное. Митрополит Иларион в своем “Слове о законе и благодати” говорит, что иудеи соделывают свое оправдание при свете свечи закона, а христиане соделывают свое спасение под солнцем Христовой благодати. То есть иудейское оправдание не распространяется за пределы этноса, а христианство светит всему миру.
Стало быть, тот факт, что православная духовность получила название “русской” случился в мире, как говорится, не от хорошей жизни. Мир вынужден был квалифицировать изначальное свойство православного христианства как этническое качество одной только России. В этом сказалась трагедия мира. Трагедия, которая совершилась формально во время схизмы, разделения христианства на “восточное” и “западное”…
K чему сейчас такой широкий контекст? Я не буду останавливаться на различиях между нашим христианством и западным. Просто, когда я рассказываю это менее квалифицированной аудитории, я говорю: посмотрите на два распятия, православное и католическое: ведь на нашем распятии руки Христа раскинуты почти горизонтально, это символ объятия, а на западном – провисшее тело, то есть главное – телесная мука. Вспомним также: на западе исчезла икона, а появилась картина. Картина, на которой изображен Спаситель, святые, является моим объектом, я на них смотрю, они предо мною предстоят. A перед иконой – ты предстоишь. И это условно называется “обратной” перспективой (а та – вроде “прямая”). Это не частность и не случайность, тут коренное различие духовных установок. В чем оно?
На Западе главный праздник – Рождество.
(Застывает в задумчивости)
В фантазии использована работа пушкиниста Непомнящего и другие материалы международной компьютерной сети INTERNET.