А запишу-ка сон
Во сне была какая-то странная опять не то конференция, не то летняя школа. Где-то в Латвии, но не в Резекне.
В основном - молодые люди, а я там болтаюсь на каких-то промежуточных ролях, ни в городе Богдан, ни черту кочерга.
Вот я сижу перед аудиторией, но занятие провожу не я, а какая-то суровая коллега, помещающаяся посреди аудитории на небольшом возвышении. Строгая молодая дама. В очках.
Она спрашивает у юноши урок - о французской революции 1848 года - и тут же начинает юношу запутывать какими-то совершенно дикими дополнительными вопросами: "А сколько приезжих было в это время в Париже? Каковы были правила регистрации приезжих? Как июльская монархия относилась к перхоти?"
Я вступаюсь за отвечающего, попутно выяснив, что в этом моя функция и состоит. Между тем, наши все собирались куда-то идти, но я не могу к ним присоединиться и вынужден сидеть в этой огромной аудитории.
И вот занятие закончилось. Я оказался одинок в толпе студентов и молодых ученых, которые, впрочем, проявили ко мне гуманные чувства. Один юноша сказал, что сейчас мы пойдем послушаем знаменитого рижского поэта Сарикова, а потом все-таки поедим - у него есть Настоящая Киевская Колбаса: в стеклянной банке.
Знаменитый рижский поэт Сариков - черноволосый молодой человек. Он стоит на кафедре и монотонно читает длинные стихи о том, как он посетил местность, в которой проживал, будучи ребенком.
Нет, нет. Надо идти на улицу - там сейчас выступает Какулин!
Как, - говорит мой спутник, хозяин Колбасы, - вы не видели Какулина? Какулин - это круто. Это наше все.
Какулин выступает перед публикой прямо на траве, там протянута веревка от дерева к дереву, за нею публика, а по другую сторону - ведущий.
Ведущий долго объявляет Какулина. Наконец, тот выходит, вихляя бедрами и кокетливо помахивая левой рукой. Молодой тоже человек в двубортном пиджачке.
Ведущий объявляет первый номер: Наказанный Робот.
Какулин начинает изображать робота, который специальным прибором ввинчивает воображаемые штыри в воображаемые стены. Это пантомима, неплохая, на уровне клубной самодеятельности большого областного центра. Завершается номер тем, что пройдя круг, робот задницей нечаянно насаживается на один из своих штырей и дальше идти не может.
Публика отчего-то неистовствует, и по восклицаниям вокруг меня, я понимаю, что в этой пантомиме есть какой-то скрытый от меня смысл.
Ведущий говорит: "Вчера-то вообще никто из нормальных людей Какулина не видел! Второй номер - Шерстяной Всадник. Но его увидят не все".
Ведущий отбирает какую-то элиту, чтобы смотреть следующий номер, и запускает ее (я тоже там) за веревочку.
Оказывается, ведущий - это министр Шойгу. Под правым глазом у него выразительный синяк. "В чем дело?" - спрашиваю я министра. "В чрезвычайную ситуацию попал", - говорит он.
Шойгу призывает всех ехать на снегоходе куда-то, но я вместо того иду по Тарту с Татьяной Георгиевной Д. и беседую с ней о трудностях жизни.
Мне надо за русской визой, Татьяна Георгиевна меня провожает. Мы заходим во двор, навстречу нам идут две женщины средних лет.
Одна из них говорит: "Татьяна Георгиевна! Я же вас, голубушка, предупреждала. Зачем вы опять выпивали?"
"Я капельку, Анна Андреевна", - жалобно говорит Татьяна Георгиевна.
"Я же сказала - ни капельки больше. А этот молодой человек, - Анна Андреевна смотрит на меня медицинским взглядом, - о нем вообще уже и говорить нечего".
Анна Андреевна поворачивается и догоняет свою подругу. Татьяна Георгиевна объясняет: Анна Андреевна - великолепный терапевт и очень милая дама. Она считает, что у всех болезней есть три причины: во-первых, сердечно-сосудистая, во-вторых - желудочная и, в-третьих - семиотическая.

Проснулся от сердцебиения и боли в животе. Думаю теперь: что все это значит?