Ух, - подумал Котельников
Глянул на творения автора нашумевшей истории про арабов, выгребавших багеты в одни свои грязные руки и затем укрощенных русскими мужиками к вящей радости французских обывателей.

Ну, *овнофантастика, она и есть *овнофантастика. Пархатый сверхчеловеческий казак-самурай против всего плохого и за все хорошее. В союзе с безобидным тов. Сталиным.

Однако многое в помянутой истории о русском резистансе становится яснее после знакомства с творчеством г-на В. Давыдова:

-- Что с ранеными делать?
-- Какими ранеными? -- удивился Гурьев. -- Ничего про раненых не знаю. И знать не хочу. Ещё вопросы?
-- Никак нет, -- Котельников чуть привстал на стременах, лицо его пошло красными пятнами.
-- С бандитами не воюют, -- тихо проговорил Гурьев, не сводя глаз с казака. -- Бандитов режут, как паршивых овец. Делай, как я!
Он спешился, вынул "люгер" из притороченной к передней луке седла кобуры, загнал патрон в ствол и, подойдя к одному из шевелившихся партизан, выстрелил почти в упор. Пуля подействовала, как сверхскоростное сверло в сочетании с паяльной лампой, разворотив череп и выплеснув кровь и ошмётки мозговой ткани на мокрую гальку. А Гурьев, беззаботно что-то насвистывая, двинулся дальше. Второй выстрел. Третий. Ух ты, подумал Котельников.
<...>
Это был даже не бой -- резня. Гурьев тоже -- рубил, колол. Не противники, не воины -- мясо для фарша. Тупые, неповоротливые, налитые самогоном мешки с дерьмом. Они даже не успевали его увидеть. Умирали много раньше. Не долетев до земли.
Зато шлыковцы увидели Гурьева. В рубке настоящей, лицом к лицу -- первый раз. Тот бой, в долине, без рукопашной обошёлся. Ух, подумал Котельников, чувствуя, как дрожь доходит до костей. Да кто ж он таков-то, Господи?!

Там еще есть брутальные эротические сцены ровно в том же духе (цитировать не стану, меня девушки читают!).

Сам автор по совершенно другому поводу трогательно проговаривается и цитирует Аверченко: "И все заверте..."