Рассказывают, что среди попавших в руки В.Н. Топорова записок, адресованных блаженной Ксении Петербургской, была такая: «Ксеньюшка, вразуми моего мужа или дай мне нового».

Суур-Мунамяги — самая высокая гора в Эстонии (318 метров над уровнем моря). Рассказывают, что завистливые латвийские националисты каждый год снаряжают экспедицию отборных головорезов с лопатами, чтобы срыть семь метров Суур-Мунамяги и сделать самой высокой горой Балтии свой смехотворный Гайзинькалнс (311,6 метра).
Но на границе их неизменно ловит эстонская полиция безопасности, отбирает лопаты и депортирует в Латгалию.
А вот стихи, которые я сегодня посвятил горе Суур-Мунамяги.

юноше, обдумывающему, ком бы жениться на,
не указывай ни на Дзержинского, ни на Солженицына

У имени в рифменной позиции, если рифма — редкая (составная, каламбурная, стилистически маркированная), почти всегда просыпается древнее значение дразнилки.

***
Премия Прилепина
помогла понять:
нет ничего нелепей — на
зеркало пенять.
***
Мир холоден и бестолков. С кого
спросить? Наверное, с Галковского.
***
и Пелевин не Прилепин
и Прилепин не Пелевин
и один неблаголепен
и другой не белопенен
***
Что безбрежнее — Нева
или брови Брежнева?
***
ура, на «эхе» снова -
ликуй, лошара! -
программа шаргунова
«говно клошара»
***
и там, в девятом ада круге, я на
чугунной сковородочке «Тефаль»,
внезапно обнаружил Кургиняна,
плюющегося маслом, как кефаль.
***
да будь я хоть негр в лиловом манто,
хоть даже старик-черногорец,
я русский бы выучил только за то,
что мориц и мориц и мориц

У маминой подруги тети Люды И. (замечательной актрисы, между прочим, хотя это обстоятельство к делу не имеет отношения) был папа. Папу звали дед Сережа, и он был глубокий старец, немногим младше Ленина. Только Ленин умер в 1924 году, а его младший современник, совершенно лысый и глухой дед Сережа сидел, как огурчик, в кресле  пятьдесят лет спустя и читал газету «Известия».
Иногда дед Сережа отрывался от газеты и комментировал прочитанное.
— Этот. Горемыка. В Париж поехал, — иронически заметил однажды дед Сережа.
Муж тети Люды И. (и тоже замечательный актер) дядя Юра С. поправил тестя:
— Громыко!
— Э? — переспросил дед Сережа.
— Громыко, дед Сережа! — в самое ухо крикнул ему дядя Юра.
Дед Сережа посмотрел снисходительно и ответил:
— Вот я и говорю — горемыка.

Только недавно я понял, что дед Сережа просто повторял в недрах алюминиевых и целлофановых семидесятых шутку времен премьерства Ивана Логгиновича Горемыкина.

Я когда-то посвятил эпиграмму поэтам Анатолию В. и Андрею Д.
Смысл был в том, что первые две строчки были совершенно пусты семантически (смело можно представить их, например, так: «Обоим вам, друзья, скажу я:/ Всегда вы те же и везде»), а две финальные стилизовали издание какого-нибудь Пушкина: «Вы оба ……../ И оба ………..»).
Эпиграмма не имела успеха у современников.

P.S.
Сказал мне матрос-черноморец
кудрявый и стройный, как тополь:
«………………………….Юнна Мориц
…………………………..Севастополь».

Ходил в клинику разъяснять свою печень.
Там надо сидеть и ждать, пока позовут, в таком закутке, где кроме трех стульев есть еще туалетные двери. И в туалеты все время стоят очереди, причем они все состоят из пожилых мужчин на каталках в сопровождении пожилых женщин без каталок. Под конец пришла пожилая женщина без мужчины и без каталки, но с костылем. Она вышла из туалета, а потом сказала:
— Вот так и бы и пошла! — и вернулась в туалет за костылем.
Я, желая приободрить женщину, сказал ей:
— Ну, значит, можете и без него!
Она обиделась и отвечала:
— А все равно забрать надо.
Тут меня позвали в кабинет. Там женщина-врач велела мне лежать и терла аппаратом мой живот, намазав его предварительно слизью. Временами она говорила:
— Не дыши, Роман!
А потом так:
— Дышите, Роман.
Мне понравилось думать, что «не дыши» требует единственного числа, потому что это запрет, а «дышите» можно уже и вежливо сказать, потому что куда же я денусь, все равно буду дышать, как миленький.
— Какой у вас был фиброз? — спросила женщина.
— Третий, — ответил я.
— Вот видите, как хорошо, — сказала женщина, — а теперь уже почти второй. Это потому что вы не пьете. У меня есть один пациент, у него тоже гепатит прошел, но он пьет, и теперь у него уже четвертый фиброз.
— То есть, цирроз, — педантизма ради уточнил я.
— То есть, цирроз, — согласилась радиолог. — Он уже старый и скоро, я думаю, совсем умрет, или от цирроза или от рака печени. Посмотрим.
Тут мы распрощались, и я пошел прочь, размышляя о скоротечности жизни, многообразии выбора и медицинской тайне. Хотел кофе выпить в киоске, но увидев меня, пожилая женщина-продавец отчего-то немедленно влезла на стремянку и повернулась ко мне спиною.
Не очень красиво получилось.

Тут вот нежные души интересуются: почему у меня в дневниковых записях так много про неприятное?
Я сейчас поясню на примере.
Вот мне твиттер прислал только что уведомление: оказывается там начал проявлять активность один коллега. Тонкий специалист по поэзии Тютчева. Приятный человек. Жительствующий в отдаленных губерниях, в автономной области с неправильным названием, где комаров гораздо больше, чем евреев.
И что же делает первым делом в твиттере тонкий специалист по поэзии Тютчева? Он рекомендует мне прочитать статью Захара Прилепина о том, как этот Захар лично ознакомился с полной галереей татуировок на телах новоросских ополченцев и не обнаружил там ни Мизеса, ни Ксении Собчак, ни Ельцина.
Согласитесь, неприятно представлять себе русского писателя, пусть даже такого скверного, рассматривающего татуировки.
Вот поэтому у меня так много про неприятное.

Николай Семенович смотрит на ополченца -
у того на груди татуировка с паханом.
Он похож на представителя какой-то кавказской народности
и пахнет не очень приятно.

Николай Семенович, однако, в испуге не бежит,
не дрожит в экстазе, не начинает истошно орать.
Подумаешь, представитель, да будь хоть сын Израилев,
после того, что мы видали — это не так уж и пугает.

Николай Семенович много видал и писал толково,
подковал легионы насекомых невидимым молотком.
А Захар Прилепин просто работал языком.
Языком работал в инсценировке Великой Отечественной по версии Никиты Михалкова.

Мимо ока Саурона я без шуток не хожу, то бревно в него засуну, то соломки подложу.

Курс рубля преодолел психологически важную отметку «всем уже насрать».

людей неинтересных в мире нет
поэт в россии меньше чем поэт
в рулон он свернут согнут пополам
пока с него не требует ответок
какой-нибудь текущий аполлон
а там уж да уж там он аквилон
мелькает в тучах скачет как волан
над дачной сеткой и под сенью веток
где тьма и свет и щебет сеголеток