Немемуар для Еремея
Ваня П., литературовед и сын Мирона П., известного литературоведа же, говорил мне сто тысяч лет назад: "Когда я впервые прочитал структуралистов... мне хотелось все подвергнуть структурному анализу... шпингалеты, русановские каналы...".

С точки зрения структуры, Киев устроен крайне рационально. Изначально - по бинарному плану: Перуну поклонялись на горе, Волосу-Велесу - под горой, у реки. Впоследствии вышли из этого Город и Подол. Наверху - варяжская власть, государство, князь с дружиной, внизу - купеческий народишко, ремесленники, греки-армяне-евреи оседлые.
Для читавших книжку Успенского о культе Николы: на Подоле - две Никольских церкви и один монастырь Флора и Лавра. Правда, и Ильинская церковь имеется - но это реликт языческих времен, она стоит на месте, где еще до Крещения византийцы Ильинский храм построили.
Потом функции несколько перераспределились (когда Печерская Лавра стала играть заметную роль). Но и Печерск - район на Горе. Кстати, у Бердяева в воспоминаниях есть момент, который меня всегда трогал: он вспоминает о монастырско-военном колорите Печерска. Я точно то же помню с детства: монахов, правда, Хрущев повывел, но церкви в сочетании с бесконечными офицерами запомнились.
Между прочим, "Белая гвардия" - роман довольно строго продуманный в смысле пространственной композиции. В этом смысле Булгаков, конечно, - внимательный читатель "Петербурга". Андреевский спуск (у Булгакова - Алексеевский) - посредник между "верхним" городом (поданным с западно-самостийнически-старорежимным колоритом) и босяцким Подолом. При этом Подол одновременно - Восток (соответствует топографии), место, откуда приходят большевики. Основная идея - промежуточности времени - отлично воплощается в топографическом расположении жилища Турбиных.
На Печерске я родился, на Подоле заканчивал школу.
Подол причесали к юбилею города, превратив в конце концов в довольно пристойный туристический район. Я же застал его в баснословные года. Окна нижних этажей домов на центральной улице (тогда - Жданова, ныне П. Сагайдачного) были заколочены фанерой. Возле бочек с пивом выстраивались колоритные очереди. Работал еще старый Житний рынок, где можно было приобрести коврик с русалкой и специальную иголку для производства таких ковриков. Во Фроловском женском монастыре (он действовал при Советах) в зимних ранних синих сумерках бородатые старухи шептались о каких-то недавно явленных чудесах. Трамваи громыхали на поворотах. В глубинах Подола таилась Синагога (Подол вообще считался еврейским районом давно, как, впрочем, и нереспектабельная часть Печерска - в том же романе Булгакова незадачливый еврей спешит якобы к повивальной бабке, а на самом деле - к своей смерти, по улице, на которой я и провел младенчество).
Военных на Подоле не было, зато были какие-то сомнительные моряки. Они, впрочем, погоды не делали.
От ремесленного Подола остался протезный завод. Андрей Н., сын районного прокурора, имевший на этом заводе какие-то связи, притаскивал в школу фальшивые глаза и резиновые страшные оболочки для ручных протезов - омерзительно-красного цвета, со множеством издевательских линий судьбы на ладони и мягкими псевдоногтями. Если такую квазируку положить девочке, сидящей на передней парте, на плечо, то будет весело.
Прямо напротив школы располагался дом с колоннами, бывшая городская усадьба, сохранившаяся странным образом после многочисленных пожаров. Дальше - Покровская церковь (запущенная и очень милая в смысле архитектурном). Над ними - горка, увенчанная Андреевским собором.
В ограде Покровской церкви все время что-то копали, черепа и кости веселые школьники катали по улице.
Если пройти проходным двором на ул. Жданова и свернуть налево, найдешь точку, где разливают портвейн.
По крайней мере, когда я уезжал из Киева, еще разливали. Мы с Киркой туда зашли и накатили по два стакана.
Такое у меня было прощание с Родиной.