Купе
Рогожин расплатился за чай, вывалив на столик горсть мелочи, перемешанной с лузгой и прочим сором.
Подъезжали к Петербургу. Замелькали уже за окном отвратительные синеватые портреты певца Эдуарда Хиля.
Мышкин свою постель сложил аккуратнейшим образом, озаботившись даже выворачиванием наволочки лицевой стороной наружу. Лебедев, глядя на старания князя, иронически проговорил: "Вы, ваше сиятельство, зря - они ведь потом все равно бельишко того-с... на пол в кучу бросают!"
Рогожин же вовсе не стал собирать постели, а взглянувшего на него недовольно проводника проводил кратким русским словом. "Вот народ, - пробурчал он, - ведь знает, что сам должен убирать, подлец, но нарочно заглядывает!"
"Как приедем, - продолжал он, - айда ко мне, князь. И ты, строка, тоже не тушуйся!"

А я вот подумал, едучи недавно в автобусе - никакой транспорт все-таки так не сближает, как железная дорога. Казалось бы, трансатлантический рейс, восемь часов лету.
Но неохота там с попутчиками разговаривать совсем.
Человек, воткнувшийся в чужой диалог в городском автобусе, будет воспринят враждебно. Мы тут с другом едем и разговариваем, нечего наши беседы подслушивать. Та же ситуация в поезде будет встречена дорожелательно - как установление контакта.
Это, кажется, не распространяется на электрички и вообще сидячие вагоны. Зато в обычных не зависит от дальности поездки и класса.

Виртуальность попутчика сочетается тут с домашностью обстановки. Это как бы дом, где мы все как бы в гостях. Ср. также феномен "гостевых книг".