| Вредно для несовершеннолетних - Глава 9. Чего недостает? (часть 2) |
[Jan. 20th, 2012|02:25 am] |
Любовь и сексуальное желание - не одно и тоже, и любовь не всегда делает секс хорошим
Поскольку
девочки получают так много посланий, что то, чего они на самом деле
хотят, - любовь (и поэтому интерпретируют желание секса как любовь),
взрослые, которым благополучие девочек не безразлично, "должны поставить
знание о сексуальном желании девочек и понимание его в центр, а не
погребать возможность сексуального желания и субъектности девочек под
реляционными желаниями" (т.е. желаниями иметь "отношения", а не просто
секс - прим. перев.), - пишет Дебора Толман.
Проблема, конечно, в
том, что сексуальное желание погребается под реляционными желаниями не
только в теории и не только взрослыми. Для многих девочек значительную
часть времени любовь и желание секса ощущаются как перемешанные - так,
что не разгребешь. Точно так же они ощущаются и многими взрослыми
женщинами, что делает воспитание их дочерей тяжелой задачей.
"Я
понимала любовь как то, к чему всегда стремилась, - говорит Терри Рорти.
- Я не понимала секс [достаточно хорошо, чтобы он был] классным
способом иметь любовь и выражать любовь". Через двадцать пять лет после
своего первого сексуального опыта, который не принес удовлетворения в
сексуальном плане, несмотря на глубокую любовь, Терри все еще находит
трудным и болезненным разбирать, где любовь, где секс. На самом деле,
говорит она, она и Сэлли планировали тот "ужин для девочек" на
протяжении двух лет, но все откладывали. "А ведь причина-то, - говорит
Терри, - была в том, что я ждала, когда мне в голову придет что-нибудь
умное, стоящее того, чтобы мать сказала своей дочери - и чувствовала
себя полной дурой. - Ее глаза наполнились слезами. - Я до сих пор
чувствую себя дурой". Как и многие женщины, Терри бьется между
романтической тягой любви и твердым ощущением себя самой как
сексуального субъекта. Когда я спросила о вожделении, она призналась: "Я
не знаю, знаю ли я, когда, или что, или кого я вожделею - правда, даже
сейчас".
Она продолжила: "Я поняла, что после всех этих
[сексуальных] полос в моей жизни я не чувствую, что у меня есть какой-то
всеобъемлющий, дающий силы или возможности разговор, который я могла бы
провести со своей дочерью. И это был источник огорчения. Я думаю, меня
расстраивает то, что я боюсь, что моя дочь уже запрограммирована сделать
все те ошибки, которые сделала я, определяя себя в терминах любви
мужчины. - Она продолжила, делая усилие над собой: - Я все еще под
властью романтики. Что я знаю о том, где проходит граница между сексом и
любовью? Я не могу найти границу. Это меня беспокоит. Из-за этого я
оказываюсь не очень счастлива немалую часть времени".
Сэлли
наблюдала за Терри с нежностью, потом сказала: "Я думаю, это твоя
конечная цель: что сочетание и того, и другого - самое лучшее". Терри в
ответ глянула на нее с сомнением. Потом, спустя какое-то время, вид
неуверенного торжества пересек равнины ее широкого ирландского лица. "Мы
хотели что-то дать девочкам в плане того, чего ожидать, рассказать им
какие-то вещи полезные. Сэлли говорила, что требуется время, чтобы
правильно освоить секс. А я говорила, что любовь стоит того, но даже
если ты любишь кого-то, это не всегда делает секс хорошим".
Чему могут научиться мальчики
Мальчиков,
как считается, вожделение переполняет. Наблюдая за уроком секспросвета
для восьми- и девятиклассников с задней парты аудитории в закрытом
заведении для мальчиков-делинквентов, я имела возможность убедиться,
что, судя по их реакциям, это на самом деле так. Вел его талантливый
молодой педагог из "Планируемого родительства" по имени Мэтью Бушеми,
специализирующийся на работе с мальчиками. Программа на тот день была
более или менее стандартная: сведения о женской репродуктивной системе, о
менструальном цикле, о беременности и в конце фильм о деторождении. Но,
параллельно с официальным дискурсом урока, неофициальный дискурс -
дискурс вожделения - утверждал себя. От девочек Мишель Файн слышала
"прерывания шепотом". В этом же зале провозглашения мальчиками своей
похоти исполнялись фортиссимо (хотя они тоже были прерываниями). Но, как
и девочки Файн, эти мальчики также передали и нечто, что отсутствовало.
В их случае это был язык, который позволял бы выражать нюансы
чувствования, в том числе сомнения по поводу сексуальности.
Стремясь
к максимальной непринужденности, Бушеми шутил, поощрял активно
участвовать более робких ребят ("Что начинает появляться у тебя на лице,
когда ты достигаешь половой зрелости?" - спросил он как-то аудиторию
шестиклассников и их отцов в другом городе в другой вечер. Один мальчик
откуда-то сзади неуверенно ответил: "Акме?" [мальчик по ошибке сказал
слово, обозначающее кульминацию, высшую точку, вместо слова "акне",
обозначающего угревую сыпь - прим. перев.]). Он отвечал на все вопросы,
не ругаясь и не морализируя.
В исправительной школе, где строго
регламентируется каждая минута, подобная вольность, соединенная с
обсуждаемым предметом, бередила нервное напряжение, которое то и дело
угрожало взорваться неистовством. В ту минуту, когда Бушеми доставал
свои диаграммы на плакатных щитах, жилистый паренек, ерзая в
металлическом кресле рядом со мной, дополнял урок своими собственными -
якобы полученными на личном опыте - познаниями, ровно с той громкостью,
чтобы его могли слышать только его соседи. Через некоторое время его пыл
стал слишком жарок для того, чтобы удовлетворяться "камерным"
выступлением, и, когда Бушеми упомянул вагину, мальчик выкинул руку
вверх и крикнул: "Это киска, правильно?"
"Правильно, вагина - это
киска", - спокойно ответил Бушеми, проясняя возможные недоразумения и
поддерживая свой непринужденный контроль над ситуацией.
Этим
вопросом и посыпавшейся затем чередой подобных мальчик, несомненно,
бросал вызов авторитету Бушеми (в конце концов это привело к тому, что
один из обычных учителей пригрозил выставить его за дверь). Также он
разыгрывал вечный конфликт секспросветовской классной комнаты,
заключающийся в том, что перед учителем стоит задача донести
необходимую, неэротическую информацию, а ученики жаждут "плотского
познания". Он грязнил очищенный клинический дискурс легко узнаваемыми
каденциями улицы.
Но также он выражал и нечто позитивное,
присущее мужскому отношению к сексу (то, что, добавлю я, часто ставят
мальчикам в упрек): его энтузиазм. Каждым своим замечанием этот мальчик
зарабатывал залп хихиканья от сверстников, сопровождающийся их
собственными комментариями, смеси одобрения и агрессии ("Уу, я бы ей
воткнул в ..."). Но проявились признаки и иного рода раздвоенности в
отношении к женщинам и их телам. Во время части урока, посвященной
беременности, один из учеников спросил с трогательным участием, не
повредит ли половое сношение беременной женщине или ее плоду. Затем во
время короткого, откровенного фильма о деторождении повалил практически
весь возможный спектр мужских реакций на женское тело, которого только
можно ожидать от тринадцати- и четырнадцатилетних. Сперва мальчики
поглумились над парочками, уставившимися друг другу в глаза и
разговаривающими о любви и детках. Потом поухали с изумлением и смаком,
когда камера показала крупным планом голую, раздвинутую промежность
женщины, выглядящую неотличимо от порнографической "киски". Уханье
быстро сменилось завываниями отвращения, или, может быть, страха, когда
киска волшебным образом трансформировалась в образовательную,
репродуктивную вагину и показалась окровавленная головка ребенка, а за
ней липко плюхнулся послед. Уютные семейные сценки, завершающие фильм,
вызвали, большей частью, кряхтение и сдавленные смешки, как будто
мальчики либо были в изнеможении от только что увиденного, либо им было
стыдно показать, что они тронуты. Я заметила, что некоторые из них
следили за родами с восторженным вниманием, впав в транс.
Мальчики
усваивают, что они должны хотеть секса, быть всегда готовы к нему и
"хороши" в нем. Они с раннего возраста учатся обращать внимание на свои
половые органы и называть хотя бы самое грубое проявление возбуждения
(задержитесь поблизости от какой-нибудь группки семилетних мальчиков, и
вы наверняка услышите слово "стояк" или его местный эквивалент). Но
взрослые не дают им почти ни малейшего намека на потенциальные
возможности их собственных тел, не говоря уже о телах женщин или других
мужчин, и еще меньше стратегий того, как разбираться в том смешении
любопытства, пыла, неловкости, страха и благоговения, которое они
чувствуют. Как я имела возможность наблюдать в школе на Лонг-Айленде,
эти чувства слишком часто вырождаются в поверхностную браваду и
сексистский жаргон.
Образование мальчиков в плане вожделения
поэтому должно отличаться от образования девочек. Попросту говоря, упор
следует делать на другую сторону рубежа "любовь-похоть".
Мальчики - больше чем просто пульсирующие гормонами тела
Хотя
мальчики чувствуют позволение испытывать свои сексуальные тела, вряд ли
они ближе к знанию полного диапазона этого опыта, чем девочки. С самого
начала от них ожидают, что они всегда хотят секса. "Мальчиков со всех
сторон окружает давление к тому, чтобы превращать секс в товар. Секс -
это "вещь", нечто, что нужно добывать", - сказала Толман, когда мы
разговаривали с ней на ранних этапах ее долговременного исследования
чувств мальчиков по поводу сексуальности и маскулинности. Она
предположила, что эти требования требуют некоего отчуждения не только от
чувств, но и от тела. "Мальчики рассматриваются как сплошное тело. Но
если мы по-настоящему постараемся понять, что они испытывают, я побилась
бы об заклад, что они наблюдают сексуальность глубоко диссоциативным
способом. Они смотрят, а не чувствуют. Я не думаю, что мальчики получают
невероятное сексуальное удовольствие, хотя и принято думать, что
получают. Они, наверно, получают оргазмов больше, чем девочки. И кончить
- действительно удовольствие. Но качество исполнения - это ведь тоже
такая большая часть этого. С этим крайне неважно и у женщин, и у
мужчин".
Если мы поможем мальчикам соединить чувства с качеством
сексуального исполнения, это может поспособствовать сексуальному
равенству, дает понять гарвардский психолог Уильям Поллак в своей книге
"Настоящие мальчики: спасти наших сыновей от мифов отрочества". Чем
вменять девочкам в обязанность сопротивляться, а мальчикам -
воздерживаться от секса, нам следует признать, что мальчики - не более
"сексуальные машины", чем девочки - сексуальные подстилки, пишет Поллак.
Девочка может быть как сексуальным объектом, так и сексуальным субъектом.
То же относится и к мальчику
Видимая
сексуальная ненасытность мальчиков на самом деле не сексуальна,
подразумевает Поллак. Это прикрытие для страха мальчиков перед
сексуальным унижением: "Их поведение представляет собой компромисс между
страстным желанием быть с кем-то и страхами быть отвергнутым,
дополнительно подпитываемыми бессознательными постыдными страхами
раннего оставления [родителями? - перев.]". Ну, может быть. Может быть,
иногда.
Достижение равенства не требует, чтобы мы
десексуализировали мальчиков, как мы уже десексуализируем девочек.
Мужское самопризнание сексуальности - это нечто достойное прославления.
Наоборот, послание мальчикам об их собственной сексуальности, как и о
сексуальности девочек, должно быть таково, что она столь же изменчива,
как и люди, в которых она живет, и что от каждой конкретной девочки
можно ожидать, что иногда она хочет секса с каким-то конкретным
человеком, а иногда не хочет. Помещение девочек на пьедестал чистоты -
не то же самое, что уважение. Это лишь увековечивает разделение женского
населения на дев и блудниц - разделение, поддерживаемое с унылой
прилежностью школьниками нашей страны. Задача для мальчиков - в том,
чтобы слушать и распознавать сигналы партнера. (Эти уроки равным образом
относятся и к партнеру мужского пола, если таков выбор мальчика.
Разница в том, что другие мальчики не прибывают с вуалью загадочности,
окутывающей их со всех сторон.) Мальчики также могут ожидать от девочек,
что те будут их слушать. Таким образом ни один пол не будет назначен на
роль всегдашнего агрессора или сопротивляющегося, знатока или
невинного.
У нас есть свидетельства, что это уже происходит и что
практика в слушании со временем приносит плоды. Обнадеживающее
исследование сексуального согласия, проведенное Шарлин Мюленхард и
Сьюзан Хикман на кафедре психологии Канзасского университета, показало,
что, хотя студентки и студенты часто дают понять, что они не прочь
заняться сексом, разными способами, и те, и другие почти универсально
понимают сигналы партнера противоположного пола. И - скатертью дорога
дурным мифам - "прямой отказ (слово "нет") не воспринимался как способ
выразить согласие ни женщинами, ни мужчинами", - пишет мне Мюленхард.
"Они, судя по всему, были согласны, что "нет" означает "нет"".
Это,
несомненно, хорошая новость. Следующей задачей для мальчиков будет
слышать "да" и, что еще сложнее, выражения сексуального желания между
абсолютным "нет" и абсолютным "да".
"Грязные слова" не обязаны быть чем-то унизительным
Поскольку
мальчики чувствуют позволение "разговаривать грязно", а девочки такого
позволения не чувствуют, мальчики являются хозяевами сексуального
сленга, во всяком случае в государственных школах с совместным
обучением. Наученные, что сексуальность девочек одновременно горячо
желанна и отталкивающа и что их собственная сексуальность должна быть
доминантной и "крутой", мальчики (и мужчины) используют "непристойные"
слова, чтобы выражать вожделение и в то же время отрицать силу этого
вожделения, донося до слушателей презрение к той девочке (или женщине),
которая его внушает. Подобного рода двойственность может играть свою
роль и в употреблении феминизированных непристойностей вроде "суки" или
"киски" для оскорбления мальчиков, сочтенных недостаточно маскулинными
или "крутыми". Подозревая, что для молодых людей грязные слова являются,
главным образом, способом попонтоваться и лексиконом враждебности,
большинство учителей, встретив слово "киска", будут его критиковать и
запрещать к употреблению.
Тем не менее в уединении своих спален
те же учителя и учительницы могут произносить то же слово со страстью,
юмором и нежностью. Сексуальные слова, будь то "официальные" или
сленговые, свое значение приобретают в контексте. "Для меня слово
"шлюха" является комплиментом, - говорит психотерапевт Кляйн. - Оно
просто обозначает женщину, которая любит секс и не стыдится его".
Имеет
смысл не очищать лексикон мальчиков от "непристойности", а расширить
значения, которые они могут вкладывать в привычный им эротический язык.
Этого можно достичь только если контекст, в котором этот язык
употребляется - секс и отношения, - станет более эгалитарным, что
является гораздо более тяжелым и долговременным проектом, чем вычищение
"плохих слов" из языка. А пока учителям, может быть, не следует делать
поспешных выводов о намерениях, с которыми употребляются те или иные
слова. Тем, что он перевел "киску" в "вагину" без дальнейших
комментариев, Мэт Бушеми, возможно, сумел передать послание, что
сексуальный сленг можно употреблять нейтрально.
Секс делает уязвимым. А уязвимость имеет свои преимущества в сексе
Жесткое
и "прозаичное" отношение мальчиков к сексу, возможно, защищает их от
глубоких обид, но оно также является и непреодолимой преградой для
глубокого удовлетворения. Процесс открытия самого себя начинается с
вожделения. Конечно, мальчики тоскуют по любви и по конкретным объектам
любви, и, когда они честны, признают, что в своем поиске имеют меньше
попаданий, чем промахов. О своем первом (и, как он полагал, сильно
запоздавшем) сексуальном опыте, который он получил в 1960-х годах, один
мой знакомый рассказывал мне так: "О, я много думал о грудях, годами - годами. Но мне никогда не представлялось в самом буйном воображении, что я получу к ним доступ".
Эта мужская тревожность по поводу того, что "мне никто не даст"
удовлетворить вожделение, едва ли куда-то исчезла и в якобы развратные
2000-е.
И все же, пока от мальчиков ожидают, что они будут
культивировать и выражать установку "черт возьми, почему бы нет" каждый
раз, когда им выпадает сексуальная возможность, они могут упустить
возможность научиться различать, чего они на самом деле хотят, и в этом
процессе не воспринимать тот сексуальный опыт, который они получают, во
всей его яркости. Хотеть большего - или хотеть чего-то или кого-то
конкретного - означает возможность потерять больше. Но потенциально
большее можно и приобрести. Уязвимость, неизбежно таящаяся в подлинном
вожделении, дает свои преимущества.
"Мы любим пересказывать
историю о Фетиде и Ахиллесе", - говорит Ники Феделе, психотерапевт,
вместе со своей коллегой Кейт Дули возглавляющая проект "Мать-сын" в
Учебном институте имени Джин Б. Миллер при Колледже Уэллсли в
Массачусетсе. Как повествует миф, мать Фетида опускает своего сына
Ахиллеса в реку Стикс, чтобы сделать его неуязвимым в грядущих боях. Но
при этом она держит его за пятку, и именно в эту Ахиллесову пяту в конце
концов попадает стрела Париса, смертельно раня героя.
Классическая
интерпретация этого мифа возлагает на Фетиду вину за гибель Ахиллеса:
материнская любовь делает мужчину слабым, а не сильным; ею объясняется
его фатальный изъян. Но Феделе и Дули пропускают его через феминистскую
интерпретацию. "Она дала своему сыну дар, - объяснила Феделе группе
матерей на воскресном семинаре по воспитанию сыновей. - Она позволила
ему быть человеческим (смертным). Мы говорим: дайте мальчикам быть
уязвимыми и стать полностью человеческими".
Хотя Феделе и Дули
задачу воспитания нежности мальчиков возлагают на матерей, отцы также
определенно могут ее выполнять. Маурисио Вела, молодежный работник
сальвадорского происхождения из Сан-Франциско, беспокоился по поводу
давления, которое испытывали на себе его сыновья, недавно ставшие
старшеклассниками, к тому чтобы быть мачо. В качестве противоядия он
предложил пример нежного и мягкого, тем не менее сильного, мужчины. "Я
целую моих мальчиков и постоянно их обнимаю. Я стараюсь говорить им, что
я их люблю, как можно больше". И он говорит им в буквальном смысле
нежным языком. "Я разговариваю с моими сыновьями на испанском,
потому что в нем больше кариньо". "Кариньо" значит "любящая забота", в буквальном переводе "дороговизна".
Эмили
Файнштейн, женщина-скульптор, ездящая в своем видавшем виды пикапе
"Тойота" по муниципальным округам Нью-Йорка, чтобы преподавать
разрешение конфликтов учащимся средних классов, видит их жесткость
скорее как уловку, нежели как глубоко укоренившуюся личностную
реальность. Ее истоки, особенно у более бедных мальчиков, с которыми она
работает, - социальные и политические, по ее словам. "Я вижу этих
невероятно мягкосердечных людей, которые хотят что-то изменить, которые
хотят любить друг друга и которых систематически учат не показывать
этого, - говорит Файнштейн. - Их постоянно "опускают" школа и культура.
Они не хотят быть уязвимыми перед тем, что на них набрасывается ... [а]
если ты не хочешь чувствовать, что тебя критикуют, принижают и унижают,
ты принимаешь эту позу, что для тебя ничто не имеет значения". Взрослые,
говорит она, часто ошибочно принимают позу безразличия за цинизм и
универсальное презрение ко всему. Она считает, что на самом деле все
ровно наоборот. "Они чувствуют слишком много, нет места, чтобы это
показать, поэтому поза говорит: "Меня ничто не возьмет". У них есть
определенные вещи, которые им страстно небезразличны, где [вся
потребность в принадлежности и в том, чтобы тебя ценили] и засела.
Одежда, музыка, волосы: эти вещи отчаянно важны для них. Именно в них
они имеют возможность показать, что хотят быть любимы".
Одно из
главных упражнений, которые Файнштейн проводит с классом, - открытое
выражение любящих чувств к друзьям - то, что она называет
"подниманиями", антонимом "опусканий". Гомофобия стоит насмерть на пути к
тому, чтобы мальчики выражали нежные чувства друг к другу. Но Файнштейн
упорствует, и поднимания приближаются к намеченной цели. "Сначала
мальчики подумают-подумают и скажут что-нибудь вроде: "У тебя хорошо
получается заниматься спортом"". В конце концов, тем не менее, они
начинают использовать это упражнение не только для того, чтобы выразить
позитивную оценку другого человека, но для того чтобы признать наличие отношений.
"Они все чаще и чаще будут говорить такие вещи, как: "Ты помог мне с
математикой, Ты хороший друг"". Файнштейн думает, что гомофобные
ограничения на мужскую нежность могут быть барьером для игривости и
нежности мальчиков и в гетеросексуальном сексе - и что обучение
открытому выражению близости может, наоборот, поспособствовать их
проявлению.
Толман вторит этому утверждению, более недвусмысленно
в отношении секса. "Мальчикам дают так мало инструментов для того,
чтобы осознавать связь между сексом и любовью, что они тоже
запутываются с этой связью". И все же она не теряет надежды. "Я просто
должна верить в то, что часть человека - быть глубоко связанным с другим
человеком. А это одно из того, что мы получаем в сексуальности".
Незнание не является чем-то "недостойным мужчины". Оно способно открывать ключи к вожделению
"Если
среднестатистическому мужчине трудно спросить, как проехать куда-либо
[когда он за рулем], можно представить себе, чего ему стоит отбросить
свою браваду и эго, чтобы спросить что-либо насчет секса", -
комментировал Элвин Кохолл, директор Гарлемского центра содействия
развитию здравоохранения при факультете общественного здравоохранения
Колумбийского университета, выступая на конференции "Планируемого
родительства" в конце 1990-х годов.
Несколькими месяцами позже,
разговаривая со мной в маленьком кабинете клиники для молодых мужчин
нью-йоркской Пресвитерианской больницы ("базовая больница", или
университетская клиника, Колумбийского и Корнелльского университетов -
прим. перев.), коллега Кохолла Брюс Армстронг с ним согласился. "Мы так
мало разговариваем друг с другом", - сказал этот врач, вздыхая. Это еще
мягко сказано. Проведенный в середине 1990-х годов опрос тинейджеров,
имевших сексуальный опыт, показал, что лишь треть из них разговаривали
со своими партнерами (партнершами) о контрацепции и 40 процентов
разговаривали о безопасном сексе, но каждый пятый ждал того момента,
когда уже все случилось, прежде чем начать разговор. "Мы едва ли когда
получаем возможность выслушать друг друга в ненапряженной атмосфере", -
говорит Армстронг. Очевидно, атмосфера постели в момент полового
сношения не является ненапряженной для многих подростков.
Клиника,
которой руководит Армстронг, дает такую атмосферу. "Одна из на самом
деле замечательных особенностей нашей клиники - в том, что, когда парни
хотят поговорить с женщиной об их телах, наш женский персонал всегда
готов к этому. Они хотят знать, на что похожи ощущения при женском
оргазме, как ощущаются беременность и роды. - Он прервался, чтобы
обсудить что-то с одной из практиканток, составляющих дополнительный
персонал, с молодой американкой пакистанского происхождения, затем
вернулся к нашему разговору. - Это не какие-то особо "чувствительные"
парни. Это типичные такие мачообразные ваши парни в мешковатых штанах из
Вашингтон-хайтс и Северного Гарлема" - низкодоходного района Верхнего
Манхэттена, населенного, в основном, американцами африканского и
доминиканского происхождения, обслуживаемого больницей. Он сделал паузу,
восхищаясь этими молодыми людьми, которых он называет "наши ребята".
"Однако они задают такие пронзительные вопросы".
Эти молодые
люди, очевидно, нашли не многих взрослых, с кем можно было бы откровенно
поговорить о сексе, и меньше всего это могли бы быть их семьи. Как я
уже отмечала, семей, имеющих для этого желание и способности, мало. Но
они есть. Для одной из таких семей суть подхода ко всему - в том, чтобы
создать атмосферу, в которой не знать - нормально. Та семья -
невероятное домохозяйство, растящее Джереми Перголезе, которому было
одиннадцать лет, когда я познакомилась с его родителями. В двух
отдельных, населенных однополыми парами домах мать Джереми Кэроль и ее
партнерша Бет Стайн воспитывают Джереми совместно со своими друзьями (а
теперь и юридическими соопекунами) Джедом Марксом и его партнером
Дэвидом Бутом. Трое из этих четырех родителей имеют профессии, связанные
с сексом: Кэроль и Джед работают в одной клинике репродуктивного
здоровья, а Дэвид - психотерапевт и профессор сексологии. Ввиду
необычности их семьи и того, что они лесбиянки и геи, эти матери и отцы
находят необходимым - и более или менее естественным - воспитывать
эмоционально выразительного и сексуально информированного мальчика.
Главное правило, говорит Джед: "Какие бы вопросы он ни задавал, мы
говорим ему правду. А также мы говорим ему вещи, про которые он не
спрашивает".
Какие вопросы он задает? "Я слышал, что можно
заниматься сексом больше чем с двумя людьми одновременно. Как это
делается?" (Ответ Джеда: "Представь себе трех мужчин, шесть рук, три
пениса". Джереми: "Оохх, понял".) В других, менее прямых, вопросах
проявились тревожности Джереми по поводу сексуальности его отцов. "Папа,
у тебя есть СПИД?" - спросил он Джеда в пиццерии, когда ему было семь
лет. "Это был первый раз, когда он сам заговорил о нашей
гомосексуальности", - говорит Джед, объясняя свою версию того, почему
это был первый такой вопрос: Джереми приучился ассоциировать гейский
секс с презервативами, которые его папы держат на виду, чтобы мальчик
привык к ним и рассматривал как нормальную часть жизни. Но в школе
единственная вещь, которую Джереми узнал о презервативах, - что они
предотвращают СПИД. И он узнал от своих приятелей, что геи болеют
СПИДом. Хотя Джеда удивило и опечалило то, что он и Дэвид упустили
возможность донести это до Джереми раньше и что Джереми пришлось
сомневаться и беспокоиться, он заверил своего сына, что как он сам, так и
его партнер здоровы.
Сидя со мной в ресторане, Кэроль
рассказала, что семья Джерри предлагает ему идеи того, как жить и
любить, также и в более обычном смысле. "В наших двух домах он видит две
радикально различные модели, - объяснила она. - Мы с Бет совершенно
домашние. А там у них [у Джеда с Дэвидом] - свобода и независимость.
Джереми не хочет, чтобы мы с Бет разошлись. Он думает, что пара - это
нормально". Она благодарна "парням" за то, что те более откровенны в
разговоре о сексе, который у нее вызывает больше смущения. Но, добавляет
она, "я хотела бы, чтобы он был готов к эмоциональной части. Что если
девочка влюбится? Что если ты влюбишься? Ты просто хочешь "делать это",
или это в рамках постоянных отношений? Жестокий факт состоит в том, что
он не будет ждать, когда будет готов. Большинство людей начинают
заниматься сексом, когда они не готовы".
Просто быть сыном
родителей - уже репетиция для мальчика в комедии и трагедии любви,
думает Кэроль. "Вся сила, любовь и страх - те элементы, из которых потом
вещи делаются сексуальными - уже есть, когда родители есть". При этих
словах ее лицо смягчилось, как у женщины при мысли о любимом или у
матери при мысли о сыне. "У нас "экзотические" взаимоотношения, но мы,
должно быть, что-то делаем так, как надо. Или, может, нам просто
повезло. Джереми - смешливый, обнимчивый, поцелуйчивый, забавный,
интересный малыш. Он не боится чувствовать".
Дэвид ставит это в
заслугу Кэроль и Бет, Джеду и себе в большей мере, чем просто стечению
обстоятельств. У него ведь тоже были родители, напомнил он мне, а он не
вырос столь же открытым для целого диапазона чувств, как это выглядит в
случае Джереми. Доступность родителя для любых вопросов о сексе имеет
отношение к чему-то гораздо большему, чем просто к сексу, настаивает
Дэвид. "Если ребенок узнаёт, что не нормально спрашивать про секс, он
переводит это в "не спрашивай про другие не-нормальные вещи, которые
могут возникнуть", - говорит он. - Это идет гораздо дальше секса. Это
позволяет поддерживать открытую коммуникацию о том, что известно, и о
том, что не известно. Ребенок усваивает, что нормально не знать, "терять
лицо", быть озадаченным, испытывать двойственные чувства".
Растущий
в домах, где маргинализированное вожделение "нормально", и в то же
время посещающий школу, где оно "ненормально", Джереми, вероятно, уже
сейчас более спокойно чувствует себя в отношении двойственности и
конфликтов, чем большинство детей. ("Твой отец - гей", - как-то раз
язвительно заметил другой мальчик на детской площадке. "Да, я знаю, -
ответил Джереми. - Ну и что?") Видя разные сексуальные стили и способы
выражения среди друзей своих родителей и зная, что он сам может как
последовать по стопам своих отцов, так и не последовать, он учится тому,
что вожделение непредсказуемо, лично, изменчиво и обширно в своих
возможностях.
Гендер дает фиксированные точки отсчета и
оборонительные средства против неоднозначностей и неизвестного
сексуального будущего. Нетрудно понять, почему большинство ребят крепко
цепляются за строго конформистские стили маскулинности и фемининности.
Бросать вызов определенностям гендера - может приводить юных в
замешательство на короткое время, но способно обогащать их жизнь на
дальнюю перспективу. Спокойное отношение к неизвестному, быть может, -
самый важный союзник в том, чтобы с пристрастием допрашивать вожделение и
удовлетворять его на протяжении всей жизни.
Читать далее>> |
|
|
