| 8:37p |
Давно хотел найти текст этого стихотворения Константина Левина. Как я понимаю, оно имело широкое хождение в литературных кругах, в устной транскрипции. До меня же, где-то в семидесятых, оно донеслось цитатой в одну строфу -
И там, по мановенью Файера,
взлетают стаи лепешинских.
И фары плавят плечи фрайеров
И шубы дамские в пушинках.
Это были чьи-то мемуары о послевоенном Литинституте. Строфа фигурировала в эпизоде, который иллюстрировал то, какие разные люди собрались тогда в Литинституте. Вроде того, что вот читает пронзительные строки раненый фронтовик, и тут же вот это, про Файера и фрайеров. И как после такого поэты схватывались в рукопашную и гремел по полу уроненный костыль. Такой конфликт студентов-фронтовиков и студентов пришедших в институт из школы. Может я чего не так прочитал, но прочлось так, так и запомнилось. Ну, мемуары эти были написаны технично, так что я вполне мог не сообразить, что этот упавший костыль как раз и принадлежит раненому на фронте Левину.
Во время перестройки стих был напечатан, мне он как-то попался, запомнился уже в новом качестве и как-то снова канул.
И вот сегодня сначала по радио его прочел редактор Вопросов Литературы Лазарев, а через час, сжигая на огороде ненужные бумаги, я наткнулся в ошметках Дружбы народов за 86, что ли, год на подборку Левина с предисловием Владимира Соколова, и там был этот стих, в другой, очевидно, поздней редакции.
Лазарев датирует текст 45-46 годом. В его редакции последние пять строф отсутствуют.
А в публикации из Дружбы народов нет четвертой и седьмой, той самой, где Файер, строфы.
Ну, мне кажется текст сильнее в первой редакции. Лазарев сказал, что нынче он входит во все антологии. Однако те антологии мне не попадались, потому запощу я его.
*****************************************************
Нас хоронила артиллерия.
Сначала нас она убила.
Но не гнушаясь лицемерия,
теперь клялась, что нас любила.
Она выламывалась жерлами,
Но мы не верили ей дружно
Всеми обрубленными нервами
В натруженных руках медслужбы.
Мы доверяли только морфию,
По самой крайней мере - брому.
А те из нас, что были мертвыми, -
Земле, и никому другому.
За нас молились леди Англии
И маркитантки полковые.
А нас интересовали б ангелы,
Когда бы были таковые.
Тут все еще ползут, минируют
И принимают контрудары.
А там - уже иллюминируют,
Набрасывают мемуары…
И там, вдали от зоны гибельной,
циклюют и вощат паркеты.
Большой театр квадригой вздыбленной
Следит салютную ракету.
И там, по мановенью Файера,
взлетают стаи лепешинских.
И фары плавят плечи фрайеров
И шубы дамские в пушинках.
Бойцы лежат. Им льет регалии
Монетный двор ночной порою.
Но пулеметы обрыгали их
блевотиною разрывною!
Один из них, случайно выживший,
В Москву осеннюю приехал.
Он по бульвару брел, как выпивший,
И средь живых прошел, как эхо.
Кому-то он мешал в троллейбусе
Искусственной ногой своею.
Сквозь эти мелкие нелепости
Он приближался к Мавзолею.
Он вспомнил холмики размытые,
Куски фанеры по дорогам.
Глаза солдат, навек открытые,
Спокойным светятся упреком.
На них пилоты с неба рушатся,
Костями в тучах застревают…
Но не оскудевает мужество,
Как небо не устаревает.
И знал солдат, равны для Родины
те, что заглотаны войною,
И те, что тут лежат, схоронены
В самой стене и под стеною.
@ Константин Левин
********************************* |