В ЖЖ юзери избирают общественную Абьюзу. Ну, это - святое. Правда никто из вождей Супа кажется не высказал определенного желания сотрудничать с этим мощным плодом народного творчества, но все хорошее, как всегда, предполагается по умолчанию. Это довольно трогательно, хотя и юзерей можно понять, надежда отделаться от напасти малой кровью живет в сердце человека до последнего.
Интересно на этом фоне перечитать Мятеж Фурманова. Впрочем, его всегда перечитывать интересно.
********
http://militera.lib.ru/prose/russian/furmanov2/03.htmlСовещание в Кирбригаде открылось ровно в четыре часа. Обе стороны пришли вовремя — дорога была каждая минута. Помнится — этот маленький старенький домик с худыми, полусгнившими воротами, скучное крылечко, низкая душная комната с измазанными стеклами в окнах, голые стены, где болтались ободранные грязные обои, стол — длинный, пустой, словно под покойника. А вокруг стола — лавки, хромавшие и скрипевшие на немытом годами, дряхлеющем полу. Мы набились в комнату все разом, и разом стало там душно и тесно. Окна были приоткрыты, но вовсе открывать было нельзя: совещанье наше ведь "секретное", а по улице то и дело шмыгает народ. Поставили стражу у дверей, около домика. Но страсти могут разгореться — и никакой страже не ухранить тогда наши споры-крики. Словом, сидели в душной комнатке при закрытых окнах, в табачном дыму, словно в курной избе. Исподлобья оглядываем друг друга, хотим проникнуть взором туда — в мысли, в сердца, узнать: с чем кто пришел?
Будут слова, будут обещанья, а вот на самом-то деле — чего они ждут от этого совещанья? И кто тут у них главный? Может, вот этот же самый Печонкин? Или этот, как его — вон, что вертится и вьется ужимками, словно глиста... какое у него, однако, нехорошее лицо: подобострастно-рабское, корыстное, жестокое. Нервно прыгают зеленые хищные глаза, словно что-то высматривают. Губы сложены в ядовитую, нехорошую улыбку: такие мясистые, отвислые, сластолюбивые губы говорят о дрянности характера. Это кто? Вилецкий. Он шумит больше всех. Видно, из вожаков.
А вот — этот, небольшого роста, с застенчивым лицом — этот как будто другого склада... У него и манеры такие непосредственные и в словах ни вызывающего нахальства, ни заносчивой самоуверенности. Это Фоменко.
А тот, что сидит на окне со скрещенными руками, оглядывает бесстрастно всех немигающим, спокойным взором? И руки так у него положены крепко одна на другую, словно и не думает он их вовсе разнимать. По лицу — безмятежно пассивен. Опасность не здесь. Это Проценко.
Тот, что рядом стоит у окна и пристально нас рассматривает, — серьезен, уверен в себе, неглуп: он что-то заговорил, как вошел сюда, и речь была простая, верно построенная, свидетельствующая о том, что знает человек, что ему надо делать. Такой может быть и опасен. Даже — куда опасней гаденького Вилецкого. Это Невротов. За этим надо приглядывать и слова его взвешивать прочнее.
А другие? В общем, право, похожи друг на друга.
Мы помаленьку размещаемся, проталкиваемся кому куда любо сесть, чуточку разговариваем сторона со стороной, а больше вс„ — они меж собой, а мы тоже. Шелестение, говорок кругом, передвижка, подготовка к действию, которое все впереди. Надо открывать — чего еще медлить.
От нас выбрано было народу тоже немало: кроме меня — Позднышев, Белов, Бочаров, Береснев, Павлов и Сусанин (командиры), Аборин, Пацынко, Муратов. Впрочем, осталось нас потом всего несколько человек. Иные и вовсе не пришли, разными спешными поглощены были делами, а иные ушли с заседанья, увидев, как оно проходит, и сообразив, что в другом месте им быть полезней. Открывая заседанье, пришлось агитнуть в том смысле, что:
...интересы и цели у нас, собравшихся, само собой разумеется, одни и те же. Надо только кой о чем договориться в мелочах... Мы же борцы... революционеры... Мало ли какие могут быть и у нас разногласия в своей среде. Но мы всегда договоримся, так как лозунг у нас общий: "вся власть трудящимся" и т. д. и т. д.
В этом роде была построена короткая речь. Цель у нее единственная: ослабить их подозрительность; наиболее слабых — психологически, хоть в малой доле, привлечь на свою сторону; заявить сразу и определенно, что не смотрим на них, как на врагов, и пытаемся договориться...
Затем стали избирать президиум.
Избрали, впрочем, только двоих: меня председателем, Никитича (Позднышева) — секретарем. Это уже была некая победа.
— Ну, что ставить в повестку дня?
— А вот эти двенадцать пунктов и обсудить, — заявил Вилецкий, — которые у нас разработаны на всякие нужды... Чего же еще разбирать...
Пункты огласили. Голоснули: все были согласны обсуждать. Мы своего ничего не предлагали, не все ли равно: и под этими вопросами провести можно что угодно.
Открылось заседанье, пошла галиматья: с едкими вопросами, взгоряченными протестами, злобными выкриками, угрозами, дрожащим негодованием, с буйным громом по столу кулачищами...
Буря длилась четыре часа. Мы старались утихомирить страсти, сгладить колючие углы вопросов: в такой обстановке заострять их было нам вовсе невыгодно. И шли на уступки, то и дело шли на уступки, когда увидели, что на рожон переть все равно нельзя. Но многое взяли с бою. Собственно говоря, ни одно постановление не было вынесено в том виде, как предлагали его мятежники, — все постановления перестроены под нашим напором. Лишь только предлагалась какая-нибудь сногсшибательная формулировка, как мы в очередь, один за другим, брали ее под перекрестный огонь, безвыходно прижимали крепостников к стене и как-нибудь так повертывали дело, что им приходилось отвечать на вопрос:
— Революционеры вы или нет?
— Конечно, да.
— За власть вы трудовую или нет?
— О, конечно, да...
— Ну, так значит...
И мы опутывали вопрос тонкой сетью своих доводов. Из этой сети мятежникам трудно было выбраться, и волей-неволей они соглашались предложение свое изменить в духе наших требований, так как они же... "революционеры... борются за право народа... за трудовую власть... за власть Совецкую..."
Им надо было нас давным-давно посадить в тюрьму, — это было бы, с их точки зрения, — дело. А тут завязали переговоры-разговоры. Да еще на "легальной, советской платформе". Это уже была наполовину их гибель, ибо удержаться тут в равновесии было никак невозможно: или — или. Или не признаешь Советскую власть — и тогда сажай ее защитников, расстреливай, свергай; или, раз признал ее, хоть и на словах, — никак не отвертишься от убийственной логики, которую нам в нашем положении "советчиков" так просто развивать.
Мы все время и по каждому вопросу ставили крепостников в тупик и обнаруживали им же самим противоречия в их словах. Тогда они быстро пятились назад, кой-что не повторяли, кой-что уступали, кой от чего вовсе отказывались и говорили, что этого не было, что это недоразумение, оговорка и так далее.
Назвался груздем — полезай в кузов.
На примере этого безрассудного восстания вообще хорошо можно научиться тому — как не надо делать восстаний. Крепостники негодовали. Бранились, бесились. Но что ж от того: не в этом сила в конце концов.
Только вот что нас смущало: наговоримся, постановим, запишем... Ну, хорошо. А будет ли крепость-то сама всему этому подчиняться, что мы тут скажем? Ой, нет, — ох, мало надежды. Ведь и самый-то боеревком, говорят, у них только чести ради выбран, а все дела решают на общих крепостных собраниях... Так куда уж тут надеяться, что наши решенья там приняты будут "единогласно"? Пустое, пожалуй, все это... А делать все-таки надо. И мы делали усердно, настойчиво, тщательно.
***************
Вообще, Фурманов, конечно, незаурядный автор и, на мой взгляд, заслуживает всяческого уважения. Но при всем при том, интересно, что темные эти мятежники, которых так умело развели комиссары, в конечном итоге оказались правы, а просвщенные их победители были в конечном итоге сами перемолоты машиной, которую сами создали. Русского же Семиречья более не существует.
Ну, и как-то очень уместно было появление примерно в тех же местах, где происходило действие Мятежа, через восемьдесят с лишком лет, Носика с его мурлыканьем -
*********
http://krylov.livejournal.com/1383777.htmlГазета.KG открыта перед вами. Кому-то она, возможно, покажется скучной и пресной. В ней не будут больше никого из кыргызских политиков, будь то от власти, или от оппозиции, называть кровавыми псами, убийцами, мерзавцами и т.п. В ней не будут выноситься на главную страницу страстные (и зачастую нецензурные) нападки анонимных читателей на власти, редакцию и друг на друга. Зато здесь будут новости и статьи, максимально корректные, взвешенные, создаваемые по правилам европейской журналистики, с установкой на нейтралитет и равное предоставление трибуны всем сторонам в любом освещаемом споре, будь то политическом или хозяйственном.
*********