| 12:21p |
ИНТЕРВЬЮ ДЛЯ Э.И. «АЭЛИТА».
Почему ты начал писать?
Моими музами были зависть и лень. Когда мне было 17, судьба свела меня с тусовкой из ростовского рок-клуба. Народ там был творческий. Кто играл, кто пел, кто рисовал, кто писал... Рисовать я не умею. Петь тоже. Для того чтобы освоить музыкальный инструмент – слишком ленивый. Поэтому начал писать стихи. Многие из них мне нравятся до сих пор. Со временем втянулся. Перешел на прозу. Уже в процессе понял, что язык - такой же требующий освоения инструмент, как та же гитара.
А как на тебя, как на писателя повлияла школа? В частности изучение литературы?
К счастью, литературу в школе я толком не изучал. Все сочинения за меня написала мама, за что ей огромное спасибо. Думаю, во многом благодаря этому я охранил способность изъясняться «человеческим» языком. Учить что-либо наизусть для меня было каторгой, так как у меня ужасная память. Сейчас я не вспомню ни одного стихотворения из школьной программы. Изучаемые произведения я тоже не читал, о чем нисколько не жалею. Львиная доля школьной программы мне до сих пор кажется полнейшей чушью, так что я ничего не потерял, отказавшись это читать. А действительно интересные книги, того же Достоевского, надо читать значительно позже. Так что писать, скорее, я научился на уроках математики, решая олимпиадные задачи. Для меня математика и сейчас является языком, на котором лучше всего обсуждать целый ряд вещей.
Когда ты почувствовал себя писателем?
С этим связана весьма забавная история. У меня есть сборник довольно-таки жестких «наркоманских» рассказов «Тринадцать историй о Широчке». Так вот, несколько лет назад я получил гневное письмо от барышни по фамилии Широчкина, которая требовала, чтобы я изменил имя главной героини. Судя по негодованию и угрозам, барышня была небольшого ума и с нулевым чувством юмора. Читая ее послание, я представил себе, как ее коллеги, почитав про Широчку, буквально застебали гражданку Широчкину. Тогда-то я и почувствовал себя впервые писателем.
Для кого ты пишешь?
Я пишу так, чтобы мне было интересно читать. Это главный оценочный критерий текста. Так что мои читатели – люди с похожим на мой литературным вкусом. Как показывает практика, это люди, предпочитающие умную, с хорошим юмором, в какой-то степени циничную литературу.
Ты считаешь себя известным?
Нет. Совсем безызвестным меня тоже не назовешь, так как куча людей в сети меня цитирует и обсуждает. Но до настоящей известности мне далеко.
Что тебе дается труднее всего?
Если говорить о написании, то определение жанра и написание синопсиса – это такое краткое описание текста. А если в более широком смысле – продавать написанное. Я весьма посредственный торговец книгами.
А может ты просто плохой писатель?
Не думаю. Дело в том, что в сети я общаюсь со многими своими читателями. Это весьма интересные, яркие люди. Они бы дрянь не читали.
Где ты берешь идеи для книг, или как они возникают?
Просто всплывают в сознании. Нередко я вижу их во сне. А сюжет романа «Габриэль» приснился маме. Причем снился ей 3 ночи подряд, по серии за ночь. Так за 3 ночи она прожила во сне жизнь шотландского дворянина, «жившего» в 18 – 19 веках.
Можешь ли ты работать без вдохновения? И чем, по-твоему, отличается художник от ремесленника?
Вдохновение – это роскошь коротких дистанций. Для написания романа или повести важнее усидчивость и самодисциплина. Особенно на стадии вычитки-шлифовки. Художник от ремесленника, на мой взгляд, отличается тем, на каком этапе возникает мысль и продаже написанного, если говорить о писателях. Так художник начинает думать о продаже уже после написания текста, а ремесленник пишет с учетом требований рынка. При этом нельзя сказать, что один подход лучше другого. Намного важнее мастерство, с каким человек выполняет работу.
Смог бы ты написать книгу на сленге, если того требовала бы идея? И как ты относишься к мату?
На сленге... не думаю. Я слишком плохо с ним знаком, а писать можно только на том языке, каким владеешь. Мат меня восхищает. Для меня мат – это разговорный аналог математического языка. Мат - очень емкий, яркий язык, позволяющий в целом ряде случаев наилучшим образом выразить свои мысли. Опять же, сами по себе матерные слова не означают ничего и наполняются смыслом только в условиях контекста речи. Одним из свойств мата является увеличение-подчеркивание мысли. И если мысль убога, использование мата сделает ее еще более убогой, что мы и наблюдаем во время речи людей с встроенным минимальным лексиконом и не обремененных интеллектом. А вот если мысль яркая, умелое использование мата сделает ее еще более яркой.
Как ты понимаешь выражение: «писатель - инженер человеческих душ»?
Для меня писатель – никакой не инженер, а «испорченный» транскодер реальности. Фактически, писатель транскодирует свой опыт в слова, искажая его воображением и живущими в его голове тараканами. И чем испорченней этот транскодер, тем более оригинальным кажется остальным результат. Что же до «инженерных» функций писателя, то они мне кажутся исключительно результатом чрезмерного развития чувства собственной важности таких «инженеров», а также готовности потакать им членов клуба фанатов-фетишистов печатного слова. А так как практически все учителя, журналисты, киношники, критики и прочие гуманитарии состоят в этом фан-клубе, они легко навязывают всем прочим свое отношение к писателям. Точно также для публики попроще абсолютными авторитетами чуть ли не во всем являются какие-нибудь футболисты и гуляющие по подиуму модели.
Что определяет сторону, которую занимает писатель в информационной войне: страна (родина, Родина), или государство?
Одно из двух: либо убеждения, а писатель это далеко не чистое зеркало, вроде просветленного мастера, а человек со своим набором тараканов в голове; либо готовность продаваться. |