МАСКА Рассказ из сборника «Рассказы и сказки для взрослых». Купить книгу можно здесь:
https://ridero.ru/books/rasskazy_iskazki_dlya_vzroslyh/Он умирал. Это был вопрос нескольких часов или, может быть, даже минут. Он понял, что умирает, когда вдруг, ни с того, ни с сего, почувствовал тоску по украденному детству. Когда-то ему сказали, что чуткий человек узнает за три дня о приходе смерти. Смерть приподнимает с лица покрывало… Кто это сказал? Когда? Теперь это было не важно, как, наверно, не было важно никогда, иначе он бы запомнил, он бы обязательно запомнил. Обязательно? Сколько действительно важных вещей навсегда затерялось в недоступных глубинах памяти, и сколько всякой ерунды лежит на ее поверхности!
Два дня назад смерть показала ему свое лицо, и это было лицо украденного детства, которого у него никогда не было. Чего бы он сейчас ни отдал… А раньше он никогда не думал о детстве. Сначала он вообще не знал, что это такое, потом, когда воспитывал детей, их детство было чем-то само собой разумеющимся. Ему и в голову не могло прийти, что у него тоже могло быть детство, если не здесь, то хотя бы там, раньше.
Раньше… Он не то, чтобы совсем не помнил, что было «раньше», но его воспоминания больше походили на фрагменты сна, когда в момент пробуждения теряется самое главное: откровение, мысль, высшее значение происходящего.
Смерть… Скоро он узнает ответ на вечный, терзающий человечество вопрос…
Он не боялся смерти, так как она представлялась ему сном, который он считал часами пробуждения от отупляющей жизни. Во сне к нему приходило высшее откровение, которое оставалось с той стороны сна, стоило ему открыть глаза. Как он ни пытался, у него получалось оттуда вынести только несколько отдельных бессмысленных кадров, которые почему-то и принято считать сновидениями. Он же знал, что эти обрывки есть ни что иное, как мусор: грязь с башмаков, объедки, пролитое вино. Да и как ему не знать, если он был на этом празднике, жил им, дышал его ароматом. Ему повезло. Другим же, с их рациональным мышлением и бодрствующим сознанием вход туда был запрещен, разве что безумие иногда позволяло заглянуть в качестве непрошеного гостя на этот праздник небытия.
Раньше… Мог ли он знать, что было раньше, мог ли доверять самому ветреному из созданий - собственной памяти! Сколько раз, когда они вспоминали что-то вместе с женой, он натыкался на: «Нет, это было не так». И если два человека прожившие рядом всю жизнь… А они были вместе всю жизнь, без преувеличения. Но в мире собственной памяти каждый из них прожил эту жизнь по-своему. Так можно ли после этого доверять памяти? Или рассудку, утверждающему, что прошлое не может быть разным, что оно для всех одно и то же? Но не является ли прошлое лишь порождением памяти? Или это память является кривым отражением прошлого? В любом случае прошлое - не больше, чем миф. И кто здесь может быть судьей или свидетелем?
Раньше он жил там, в мире грез и вечного обновления. Тогда… Хотя, откуда ему знать, как было тогда, если тогда он чувствовал, видел и жил по-другому. Уже много позже, когда они смирились с потерей сразу двух сыновей, один из которых… Он попытался выведать у супруги, что она помнит о жизни до пробуждения, но она, практичная, как все женщины, напомнила, что сегодня вторник, а по вторникам он должен… А был ли тогда вторник? И был ли хоть один вторник вообще? Хотя бы один единственный вторник, общий для всех?
Это не было попыткой пустого сожаления о безвозвратном прошлом. Он давно уже смирился с пробуждением, как смирился с потерей сына, старостью и приближением смерти. Это была мучавшая его все эти годы тайна, предшествовавшая его пробуждению. Он постоянно пытался вспомнить, пытался разгадать, приподнять завесу мрака, он почти находил ответ, почти держал в руках пугливую, бьющуюся отгадку, но она каждый раз вырывалась из рук, и, шумно хлопая крыльями, устремлялась прочь. Он всегда вспоминал этот шепот, иногда лицо. Он не мог разобрать значение слов, но они и не были важны. Важным было лицо шептавшего, его голос, мимика, ужимки. Это был голос знакомого существа (в том мире могло шептать все), которое не хочет, чтобы его узнали. Что-то в этом лице было не так. Потом был крик, яростный крик старика, брызги слюны, обвинения. Что-то они тогда сделали неправильно, но он не помнил что. Потом было пробуждение. Они одновременно проснулись от холода, и попытались согреться, укрывшись листьями.
Тогда он принял эту жизнь, как данность во всех ее проявлениях, заранее смирившись со всем, что его ожидало, и даже когда случилось непоправимое… Помнится, его тогда обвинили в бездушии, и он молча проглотил оскорбления, как молча глотал свою жизнь потом год за годом. Да и могло разве быть иначе? Разве мог он рассчитывать на понимание другим человеком, если даже с самым близким из людей у него нет и пяти общих минут? Да что минут, пяти, нет, даже одного общего мгновения! Прожитое мгновение - это уже прошлое, память, обман… И мы смотрим друг на друга глазами памяти, каждый с колокольни своего прошлого, и удивляемся, что не можем договориться иногда даже в самых элементарных вещах, не понимая, что единственной точкой соприкосновения может быть только «сейчас».
Так что же произошло тогда на самом деле? Что заставляет его вновь и вновь возвращаться к той, надоевшей до тошноты истории. Какую тайну скрывает этот шепот? Говорят, смерть обостряет зрение. Сможет ли он сейчас, на смертном одре увидеть происходящее тогда, или он покинет мир, так и не познав этой тайны?
Он увидел смерть с лицом улыбающегося младенца. Она бесшумно подошла к изголовью кровати, наклонилась к самому уху и пошептала одно единственное слово. Маска! На лице у шепчущего была маска! Теперь он отчетливо вспомнил его лицо, и шепот, а потом перекошенное лицо старика. Они были рядом, эти два лица, нет, одно, это было одно лицо!
- Пойдем, - услышал он ласковый голос смерти, - пора. Пора тебе получить ответ и на последний вопрос.