над мостами черными, над островом, зеленым над васькиным
песнею строевую взмывается в небо, моя седеющее детство
беспомощное, школьное, первое детство городское, иным
перевертышем все преобразовывается, беснуется кадетство
скачут менты поганые в шинелях оттороченых мехом мамонта
пьет из лужи собачка, цвета непонятного, гниет, плачет
животные хнычут, дома, надежда и квартиры, тени Бальмонта
множество отражений, сонная ванная комната значит
безмолвие, если четыре стены то разлука обязательно, зачем
перестаете верить образам и партии, советским пасынкам
что линии меняют на рубли, в нагих парадняках, о чем
поют на витебке ржавеющие поезда, синеньким косынкам
накинутым на бледное старущечье мясцо, частицам мертвого
я очередь займу, постой, старик, стекляшка, гастроном
пойдем в страну забытую, несуществующую, калача тертого
хотели, а получили, сатанинский город, хитрющие замки, о том
молчат газеты, не поют об этом не Хиль не Вишня, не играют
малиновые девочки в классики на бесконечном поле, инфинити
пространство четырех, а над невой спускается туман, что знают
корабли, потертая баржа, потертые билетчики, ландкснехты, ай-ти
нас зазывают в жерло Петергофа, над станцией, фонтанов радость
болоневая курточка скрипит, играет ветер, чухонский, рукав не оторвешь
всего не заберешь, не разберешь, не разольешь, а если гадость
сделаешь кому-то в классе, побьют ведь, пузырится что-то, вошь
окопная, блокадное мурло, лопаты, трупы, для Жданова пайки
пайки для деда моего, плохое утро, доходит маленький, доходит век
страна дошла, издохла, вышла вся, тело страны смердит, с руки
кормить дурацких голубей, гонять в футбольчик, был человек
барышничал травою на Сенном, плевался семечкой, теперь он далеко, там
где совсем все по-другому, нет, не у бога, ровно посредине
палил буржуйку, совращал застенчиво двух неуклюжих дам
читал античных, прятался в углу, Иосифом чтоль звали, иней
в окне трамвайном милое лицо, черезвычайка, город Роттердам
нездешние торгуют колбасой, черны лицом. жиды? устал я, братцы
и этот город мерзкий, с его чудовищной опричниной и ложью
прижат, низложен, словно нет меня, на волосах чуть маслица, признаться
надобно я ненавижу все эти петровы выкрутасы, предпочитаю праздность, бездорожью
безумству, стенам в ржавчине, ведерку и окну, где шпингалеты это тоже вечность
над головою нимб, нешуточные книжечки в шкафу, Наташка и очки, безденежье
поэты пьют вино, на Марка Болана заточены ножи, и девушек беспечность
забывчивость. в конце концов какая разница с кем просыпаться утром
и уточек кормить в Таврическом саду и песни голосит, портвейновы пары
немного бублика, немного маковой соломки, икры, их икры тяжелы, мудрым
все посвящение, Ахматовой могилка, Цветаевой внематочность, той карточной игры
сарайчика, смазливых цыганят, шмелей, улиток, нет, есть несколько проворных хазарян
нет не евреев, больше половинок, они располовинили тебя, болотного урода
кровавый город, дурачек в плаще, хихикающий, левушка, тот в пятнышках диван
в углу, соседкино белье, четырнадцать ступеней, дожить бы до семнадцатого года