Скомкано все, сплошные порезы, банальщина, метафоры чистилища. Пьем что-то, вечер легкий, чудный, северотайский. Племенная принцесса, маленькая, смешная, похожая на лисичку, девочка Лису жмется ко мне, шепчет, хочет спать со мной, говорит. Личико детское совсем, нежное, не раскоса, нет, скорее индоарийского типа личико, красивая девка, спорная. Одета в пошлое, народные промыслы какие-то, бисер и мишура. Одергивает юбку длинную, на нежной ручке что-то изображено иглою, - знаки солнца? Нордические руны? Растерян я, шатаюсь, опоры аскаю. И к чему тело мое, стареющее, пятнадцатилетней дикарке? Я вжался в стены, я ушел. К ним ушел.

К Валлоу, семидесятишестилетнему хиппи, чей сарказм великолепен, чьи волосы - сталь, речь чиста, глаза чистые, юношеские. Янн, африканер, берроузовский эстет, тело - тромбы, тромбы, вмятины, вен не осталось ничегошеньки, но он замечателен конечно. Он и жена его - глухонемая тайка. Ох эта истинная любовь, когда небеса качаются и в горле нехорошо. Мне светло как-то и мило по-особенному наблюдать как сточенный бур и безумная азиатка объясняются на языке знаков. Ну очень красиво. Ник, ирландская душа, страдающая и безумная. Связан как-то с "ирландской освободительной", неуравновешен, качает всего, сплошные шарниры а не человек. Я видел его утром, он страшен, безобразен своим тремором, гримасами, ужимками, кататонией. Однако литр пива и валиум превращают его удивительным образом в "Спейс Кадета", тянущего свой "грув" с неподражаемым драйвом. Стильный малый с разбитым лицом.

Пьем всю ночь, по дороге в сказочную Бурму, им нужно визу обновить, для этого следует страну покинуть и въехать вновь. Я же как туда попал, до сих пор не понимаю. По наитию, друзья, по чистому наитию. Паспорта друзей моих новоиспеченных - как страницы гримуаровы, ни одного чистого листа, все дьявольские иероглифы да штампы люциферовы. Едкие загогулины, Смешно мне. Едем в хиппивене Валлоу, а он со сплиффом не растается ни на секунду, что достаточно стремно в моем разумении и "дудки" сии размеров нереальных. Двадцать лет тайской, чалится. Ну к черту. Валлоу спокоен, дышит тяжело так, с присвистом. Гарсиа истый, красив очень старик. Завораживает. "Fuckin' Yell, ну что они мне сделают? Хаха." Яанн говорит непереставая, слова его сладки, убаюкивают, мурлыкаю, вникаю, безумно интересно все. В словах его дорожная пыль, дым костра, чарасовые плантации, кока, алжирские дилеры, светлые девочки хипповые, долгая и несчастливая.

Останавливаемся в небольшой деревушке. Вотчина каких-о там удивительных этноменьшинств. Странные личности, озлобленные дикари, персонажи Дефо. Десятилетние дети с сигарами щерятся гнилыми ртами. В гости направляемся к австралийской гериатрии местной, он много лет вот так, здесь. Борется за права меньшинств. Тайцы прессуют нещадно. Какие меньшинства, боже, у него три жены, младшей - шестнадцать, дети мал мала, мазанки, свиньи, ганджа цветет. Говорит однако - плохо все, дела ни к черту. Миссионеры, гладкие, американские падонки, угрожают, в ад отправить хотят раньше назначенного. Они - стана, говорит, истинный сатана. Да я наблюдал сиих бесов, посреди грязи и смрада, белые рубашки, проборы, мерзостный прищур. Sing Hallelujah, Praise the Lord! Praise Jesus! Агенты из "Матрикса", истые. И Джо, австралийская душа, бесстрашный борец за традиционализм, белый воин на коне. Дугин, где же твои три жены и трубка, набитая свежей ганджей? Дугин молчит. Впрочем как всегда.

Маянмар, тобишь Бурма. я шизею, с каждым шагом. Пограничники, полуголые, зрачки огромны, без верхней одежды, махновщина сплошная, сидят лузгают семечки. Зубы багровые, жуют какую-ту дрянь. Янн совсем плох. Тремор злой, говорит пограничникам что забыл очки и я за него бланки заполню. Дабы подписаться исполняет невероятные па и гримасничает, наконец - чиркает загогулину синюю и расслабляется.

Граница - небольшой мост. За мостом - Гуляйполе. Люди нечеловеческие совсем обступают, суют пакеты с опиумом, хииию всевозможную, красную индийскую виагру, видеокассеты с порнухой, ганджу, "ханку", по обочинам девки молодые, все это кружится, вальсирует, трудно удержаться. Трезвеешь мгновенно. Оружием торгуют, винтари, "пушки" всевозможные, гранаты, мины. Анархия Неба. Безногая старуха ползает кругами, паучиха, пахнущая мочой и кари, алчет денег таиландских. Дети застенчивы но своего не упустят. Подростки предлагают себя, впрочем не удивляюсь, в Азии не первый месяц чай.

К вечеру начинается что-то невообразимая. Вакханалия мяса, танцы в вечности. Пограничная речушка кишит людьми, тени мечутся.
Переправляют в Сиам огромные рюкзаки с "яббой", жуткими грибами, - одна порция и вечный апрель, Кащенко и аминазиновый крест. Опиум, героин, амфетамины, китайское барахло. Ездят непонятные личности на джипах с гранатометами, маски-шоу, зубья золотые, армия Власова. Отчаянные. Единственная власть - анархические батальоны суровых местных убийц - опиумных варлордов.

Пьем в местном барчике. Там шныряют подростки забавные, на амфетаминах все. кто-то блюет, кто-то трахается в сортире, вспыхивает драка, затихает. Десятилетний мальчик с глазами аддикта с двадцатилетним стажем.Гирлянды красные высвечивают что-то такое запредельное, должное именоваться человеческими лицами, однако нет. Стоны, шепот, крики, пальба.

Пьем. Собутыльники мои задумчивы. Там, говорят они, в перехлестах дорожных - жемчужина декаданса. Чистое сумасшествие. Странный город посреди ничего. Пулеметы по периметру, внутри за колючей проволокой, казино, где ставка - жизнь твоя, маленький. Жирный клубный дизайн, мрамор и жемчуг, дикие оргии, двенадцатилетние куртизанки, чистейший кокаин. Наркобароны, китайские магнаты ширпотреба, колумбийцы, нигерейцы, мутят сделки свои. Эльдорадо, светлая мечта, там свобода, говорят они, выстраданная свобода вечных барыг, грустных торговцев смертью