Посмотрела я тут на днях детский фильм-сказку (кто в курсе истории, того копия дожидается, ага). Так получилось, что все дети как дети познакомились с этим фильмом в своё время и со своими тараканами в голове. Ну а я, вот, в детстве как-то не удосужилась.

(Тут, по идее, должна быть длинная и душещипательная история о том, как я узнала об этом фильме, как десять лет искала его в программах телепередач и на прилавках, как мне не везло и как, в конце концов, повезло. Опущу историю, она исторической ценности не представляет.)

Теперь же я попрошу всех, кто привык смотреть этот фильм глазами ребёнка и не может отвлечься от того, детского впечатления, покинуть аудиторию. Я ваш любимый фильм буду сейчас пинать. Ногами.

«Сказка странствий» как зеркало советской интеллигенции.

Вначале сразу хочу сказать, что смотрела я «Сказку странствий» с поправками: во-первых, на собственное ожидание (когда долго чего-то ждёшь, результат, как правило, разочаровывает, и это надо учитывать), во-вторых, на 1983 год, то есть на техническую базу. Поэтому к фильму я оставалась лояльной вплоть до финальных кадров и слова «Конец».

А вот потом началось что-то очень странное.

Для начала я не смогла понять, какое у меня сложилось впечатление. Точнее, смогла, но впечатление это оказалось двойственным, не сказать бы тройственным.

Да, мне кое-что понравилось. Мне местами и временами понравилась Долина Счастья (или как там она называлась? у меня на имена собственные память воистину девичья) и Смехов в роли «местного Дон-Кихота». Мне понравился суд над Орландо — весь, полностью, а в особенности Басов в роли адвоката. Понравился зачумлённый город — от первых до последних кадров. Понравился, хотя и с оговорками, эпизод с Чумой в лесу — вплоть до смерти Орландо. Аксюта понравилась в роли Марты — она была естественна и словно бы не играла даже, а просто жила, как жила. Понравилась музыка — о, да, музыка понравилась безусловно!

Но… больше мне ничего не понравилось. И в первую очередь мне не понравилась очень поверхностная, однако весьма претенциозная идея этого фильма.

Итак, перед нами притча о том, как человек ищет в этом мире себя. Именно себя, да. Не вторую свою половинку, не любовь, не прочую морковь, а только себя. И фабула, я считаю, для отображения этого поиска выбрана беспроигрышная. Великолепная фабула, изумительная, блестящая! Фабула, которая проста, как топор, и тем гениальна. Воистину достоин памятника тот, кому пришла в голову идея разлучить сестричку с братом и заставить одного из них долго-долго искать воссоединения.

Да, Андерсен тоже.

Но не создатели «Сказки странствий». Создатели «Сказки странствий» эту фабулу угробили начисто, пробив в ней громадную дыру. У этой дыры даже имя есть — Орландо.

Образ, которого на самом деле нет.

Дело не в том, что Орландо тут неуместен. Очень уместен, более того, это движок всей притчи, его мотор, а в процессе становления Марты ещё и стартёр: фактически, его задача — научить Марту творческому поиску, и неспроста Марта ищет брата так долго, ведь и впрямь много, очень много времени требуется человеку, чтобы окончательно осознать в себе творца и самому научиться летать. Так что Орландо уместен как никто другой. Беда лишь в том, что создатели фильма заставили архетип деградировать до образа. В результате архетип умер, а образ получился не образ.

Деградировать архетип Орландо (творца и учителя, по идее) начал с того момента, когда функция двигателя перешла к Марте. Напомню: летит безлошадная повозка через лес, врезается в дерево, и остаются Орландо и Марта без повозки, зато с перспективой попасть на зуб дракону.

Закон сказки и притчи гласит: либо персонаж второго плана двигает сюжет, либо, выполнив свою миссию, уходит с дороги героя. Герой — Марта. Орландо её спас и привёз куда надо. Всё хорошо, логично и стройно. Что мы наблюдаем дальше? А дальше мы наблюдаем следующее: перейти через дракона уговаривает не Орландо Марту, а Марта Орландо. В этот момент я перестаю понимать мотивацию, во-первых, самого Орландо, а во-вторых, сценариста. Всё становится странно донельзя.

Дальше этот же фокус с поправками на обстоятельства повторяется в Долине Счастья, причём тут непонимание нарастает прямо со слов Орландо о том, что философ-де должен быть сыт. Через некоторое время Орландо меняет свою точку зрения, и степень моего недоумения нарастает: согласитесь, развитие персонажа второго плана в сказке должно иметь под собою очень серьёзный фундамент.

Немного погодя нам рисуют совсем уж непонятную картину: «творец и учитель» вдруг, ни с того, ни с сего, начинает ухлёстывать за городскими девками, начисто забыв о Марте, а чуть позже оба странника оказываются замурованными в башне по милости опять-таки Орландо. Проходит некоторое время — и вот Орландо гибнет, а замогильный вопрос: «Зачем в этом повествовании был нужен Орландо?» попросту повисает в воздухе.

«Позволь-ка! Как это зачем?! А крылья?! — воскликнете вы. — Орландо ведь научил Марту летать! По-твоему, это "незачем"?»

Что ж, летать — это действительно аргумент. Но давайте вначале разберёмся, на самом ли деле Орландо научил главную героиню летать. Итак, лес, дельтаплан, застрявший в ветвях деревьев, сироты в загаженных обносках — и Марта рвёт на клочки знаменитый плащ Орландо. «Что ты делаешь?! — кричит ей философ. — Я ведь этого уже не повторю!»

«Не повторю», да. «Не повторю». Лейтмотив отношений Марты и Орландо — вот это «не повторю», которое проходит из сцены в сцену, начиная с гибели повозки и заканчивая смертью «философа». «Не повторю».

Не создать, воспроизвести — вот что по-настоящему заботит Орландо, и нужно быть слепым, чтобы за этим «не повторю» видеть в Орландо творца. Воспроизводство — это не творчество. Это — технология. И если знать заранее финал (а я его уже знаю), остаётся предположить, что девочка наша, Марта, искала себя как технолога. Ей не нужно было летать, ей достаточно было уметь сконструировать летательный аппарат. Именно этому она и научилась, и лучшее тому доказательство — её похищенный братец Май, её искомая часть, которая перевоплощается под конец в Орландо. Причём подмена творчества воспроизводством доведено создателями фильма до абсурда: даже само перевоплощение выглядит именно как дежа-вю Марты (а заключительным аккордом гимна технологии становится финальный эпизод, в котором Май, рисуя крылья, не творит, а… да, воспроизводит по памяти ту же самую схему).

Вот такой, получается, у крыльев размах, и вот такая получается у полёта траектория…

Что же здесь не так? А вот что. По логике сказки и притчи, не Марта должна была тащить за собой Орландо, а Орландо подталкивать к цели Марту. Главный герой — Марта, это ей положено развиваться по ходу повествования, это она должна совершать ошибки, вляпываться в неприятности, выкарабкиваться из них, учиться быть твёрдой в своих намерениях, стойкой, целеустремлённой. Это она должна была испугаться дракона, прельститься сытостью Счастливой Долины, увлечься красивым парнем в городском кабаке, потому что в противном случае теряет смысл и самая смерть Орландо — тот главный урок, который он должен был преподать молоденькой, неопытной девчонке.

В фильме же Орландо — та часть Марты, к которой она так долго шла, — фактически, не заслуживает того, чтобы быть найденным. Марта изначально гораздо более цельный, внятный и сильный тип, чем потерянный, найденный ею по пути и не распознанный, но вновь обретённый в финале Орландо. Ей, Марте, некуда развиваться с помощью Орландо.

Она и не развивается. Она в конце фильма остаётся такой же, как и была в начале, несмотря на, казалось бы, пунктуальное соблюдение создателями картины правил построения образа. Всё, что она приобрела в процессе своего поиска, — это технологические навыки. Такое вот среднее техническое образование, длившееся десять лет.

Это — главная пробоина «Сказки странствий». Заделать её невозможно ничем, и остальные на её фоне просто не смотрятся, поэтому я остановлюсь на них буквально мимоходом.

Подбор актёра на роль Орландо. Тут, чтобы не провоцировать полемику, сразу скажу, что терпеть не могу Андрея Миронова. Он не актёр, он паяц. Он умеет кривляться, но играть он не умеет. Можете пока списывать эту «дыру» на субъективизм, полемизировать не готова и не стану.

Смазанный финал. Я не верю, что Марте удалось открыть Маю глаза на пустопорожность его существования. Не убедили меня в этом ни сценарист, ни режиссёр, ни актёры. Да, грохоту было много, Шнитке остался Шнитке (это я о музыке, если кто не понял), истерика (о ней я ещё скажу) удалась на славу. Но ни грохот, ни истерика, ни Шнитке не заставили меня поверить в то, что Май прозрел, а главное — в то, что, прозрев, Май победил себя. Не верю. Нет для этого оснований.

Упомянутая уже истерика. Фактически, она длится ровно столько, сколько длится сам фильм. Всё на надрыве, остальное вытягивается музыкой. В музыке отпадает необходимость, только когда фокус смещается на действительно классных актёров, которым не требуется суеты и крика для того, чтобы сыграть (на вскидку: Смехов, Басов, а ещё вот та актриса, которая играла Чуму, не знаю, как её зовут, — вот в этих эпизодах музыка действительно становится фоном и даже не запоминается). Музыкой и истерикой вытягиваются эпизоды в башне (а ведь это, по сути, кульминация фильма, кульминация, я считаю, загубленная совершенно); на музыке и суете выстраивается вообще вся линия творца (а ведь это, на самом деле, и должно было стать тем, что искала в себе наша Марта, и вот уж, казалось бы, где простор для актёрской игры); музыка — и только музыка! — делает запоминающейся финальную сцену (обретение Орландо-Мая). И создаётся, в конце концов, такое впечатление, что композитор, пока актёры бились в истерике, заткнул за пояс всю съёмочную группу оптом.

Почему они не сняли балет?

Резюме. Фильм получился очень эмоциональным и в целом пафосным, но — он не тронул меня глубоко, хотя слезу выжимал профессионально. А самое главное я поняла во время первой встречи Орландо с Чумой (помните, да? городская нищенка ползает на коленях и просит Марту помочь ей подняться). Так вот, в тот момент, когда Чума протянула к Марте руку, я вспомнила.

Я уже видела этот фильм.

В детстве. Как и все дети как дети.

И он не оставил по себе никаких воспоминаний, за исключением вот этого демонически сильного и притягательного своей завораживающей и неприглядной на вид красотой (да простится мне этот оксюморон) образа Смерти.

Вот такая история. И мне остаётся только поблагодарить человека, который хотел, чтобы я увидела «Сказку странствий», — поблагодарить искренне и от всего сердца. Её, эту «Сказку…», действительно надо было увидеть, обязательно и непременно. Во что бы то ни стало. Этот фильм — один из самых наглядных и ярких примеров того, как стремление к бесконечной рефлексии на грани нервного срыва и демонстративному, манерному, но такому мелочному умствованию убивает в сказке притчу и превращает её в слезливое, бесхребетное месиво — расплывчатые пятна воспоминаний, которые так и не сложились в единую картину впечатления.