Внимание, граждане графоманы, это важно и касается если не всех поголовно, то как минимум всех, кого я читала за последние два с половиной года.

kitty_racks@lj, на днях искренне недоумевала, откуда в отзывах на конкурсный рассказ «Инцидент в Макошине» взялся пункт о «плагиате» и почему конкурсная общественность связала «Инцидент…» именно с Булгаковым, а не с Гёте и не с Конан Дойлом, которые тоже упоминаются в тексте.

Отвечаю, откуда взялся и почему так вышло.

Сперва, впрочем, о том, что не имеет прямого отношения к Булгакову.

1. На кв. см. текста очень много плеска напоследок: «напоследок щедро плеснув меди», «плеснув напоследок асфальтовой волной». Здесь же: «валится… плеснув» — это несогласованность глагольных форм. Невозможно валиться в настоящем времени и одновременно плескать в прошедшем, и невозможно валиться в несовершенном виде, плеща при этом в совершенном.

2. «Улица вильнула» — образ из «Обочины», только там виляла стена.

Теперь о сабже (то есть о том, что поленились обосновать с текстом в руках конкурсные обозреватели). Цитаты из Булгакова вставляю копипастом с Либ.ру, потому что свою книгу куда-то засунула и второй день не могу найти. Страницы поэтому не указываю, указываю главы.

Начнём с того, что тут идёт почти прямое цитирование: солнце в городских условиях «валится за». И здесь же мы видим сложную аллегорию прощания, созданную Булгаковым: в контексте фатального исхода солнечный свет плещется в стёклах, как жидкость.

Пояснение. У Булгакова эта аллегория не выпячена, она создаётся контекстом и нашим воображением, а в тексте занимает более чем скромное место, дробясь на две простые метафоры, которые служат созданию сцен. При этом по отдельности они вполне безобидны: первая создаёт образ отражённого в стёклах солнца, вторая заставляет свет семафора вести себя, подобно жидкости («брызнул… свет»). Но о семафоре мы, благодаря динамике повествования, забудем, а вот об изломанном солнце в стёклах городских домов и брызгах света навстречу Берлиозу будем помнить, пока не впадём в маразм. Два образа сольются в нашем сознании воедино, и солнечный свет, плещущий в стёклах, подобно жидкости, так и останется воплощением слова «напоследок»

Понимаете, в чём проблема, да? Все слова и даже фразы по отдельности ничего особенного собою не представляют. И даже метафоры по отдельности — это просто метафоры. Но в «Инциденте…» мы видим сразу всё: видим город, видим, как солнце по-булгаковски «валится за» и плещет в стекла (то есть констатируем бесхитростное цитирование сложной булгаковской аллегории), видим слово «напоследок» (а это вообще расшифровка аллегории в лоб) — и воленс-ноленс понимаем, что вместо экспозиции автор «Инцидента…» нечаянно создал аллюзию.

О причинах подобных конфузов я, если и напишу, то отдельный постинг.

Тему чужого фатального поворота (когда поворачивает некто посторонний, а фатальным такой поворот оказывается для героя) сопровождает указательное местоимение «этот», сталкивающее нас с семантикой определённого артикля, но опять же не абы как, а в контексте интенсивного развития повествовательной динамики: четыре простых глагольных сказуемых («подлетел», «осветился», «взвыл», «наддал» у Булгакова и «вывернулся», «не толкнул», «не задел», «подпрыгнуло» у Егоровой) распределены таким образом, что одно из них оказывается в начале фрагмента, а три других в конце (вот только у Булгакова три последних сказуемых распределены таким образом, что мы видим динамический скачок, тут автор именно что сам «наддал», а у Натальи получилась схема не «1 — 1-2», а «1 — 2-1», и это привело к тому, что динамическая амплитуда начала стремительно снижаться, так и не достигнув пика. Структурного сходства фрагментов это, впрочем, не отменяет).

Здесь имеем полную экспозиционную и почти полную композиционную идентичность: герой оскальзывается, притом не абы как, а рукою (у Натальи это подано опосредованно, через трость); автор акцентирует внимание читателя на ногах героя и характере дорожного покрытия (булыжник в «Мастере…», растрескавшийся асфальт в «Инциденте…»); затем мы слышим женский голос (в первом случае женскими голосами визжит улица, во втором женский голос представлен как есть) и видим деталь (в «Мастере…» это лицо и алая повязка вагоновожатой, в «Инциденте…» — толстый голубь с глазом); и, наконец, развязка сцены происходит в нашем воображении через описание последнего движения небесного светила (у Булгакова луна разваливается на куски, у Егоровой солнце придвигается к лицу героя) и безличную конструкцию, включающую в себя обстоятельство времени, выраженное наречием («затем стало темно» и «потом накрыло болью» соответственно).

На этом пока всё. Времени у меня сейчас негусто, и «Инцидент…» я прочла поэтому только до первых «звёздочек». Но уже здесь можно сказать, что, хотя обвинения в плагиате и неуместны, констатировать довольно топорный постмодернизм можно и нужно совершенно точно. Переклички явные, притом очевидно, что автор их не планировал.

Почему я считаю это важным и обращаю ко всей почтенной публике? Граждане графоманы, писатели и прочие к ним приравненные! Рассказ «Инцидент в Макошине» — это всего лишь один из огромного множества подобных. Более наглядный, чем большинство ваших нетленок, однако вполне типичный. Самое же прискорбное заключается в том, что очень часто вы сами не понимаете, у кого что заимствуете. Более того, нередко вы заимствуете не непосредственно, а в процессе работы с общим информационным контекстом, что, собственно, и является характерной чертой эпохи постмодернизма: человек может не прочесть ни строчки из произведения, но это не помешает ему позаимствовать оттуда образы, композицию, детали и даже целые эпизоды. На голубом глазу.

И это, мягко говоря, не комильфо (не комильфо, я имею в виду, ваше непонимание происходящего, а не сам факт заимствования, потому что бардак начинается не там, где начинается заимствование, а там, где кончается ваша способность разглядеть у себя чужое). Интуитивно вы нередко чувствуете, что с текстом «что-то не в порядке», но единственно, чем можете свои догадки обосновать, — это «тыр-пыр-кар». Понятно, что при таком подходе к аргументации догадаться о способах улучшения текста — труд непосильный. Ну и вот он, результат, см. выше. Если вы считаете, что сами избавлены от таких результатов, то флаг вам, как говорится, в руки, бог в помощь, барабан на шею и ветер в потную спину.

Оставшимся рекомендую прошерстить свои нетленки и самостоятельно отыскать в них заимствования. Результат вас должен как минимум обескуражить.