Те, кто читают мой журнал давно, знают, что первые два года я уделяла очень пристальное внимание графоманам — молодёжи, игравшей на сетевых литературных конкурсах и пытавшейся «выбиться в писатели». Со временем эти люди стали мне как общность неинтересны, и я перестала уделять им внимание.

Многие спрашивали меня, а на что я, собственно, рассчитывала, когда пыталась наладить с ними отношения: вроде бы, дилетанты не самого высокого уровня развития, а порой и профаны, плохо владеющие русским языком, не отличающие метафору от склонения, а падеж от эпиграммы. Мне казалось, что косвенным образом я уже неоднократно ответила на этот вопрос, но теперь отвечу на него прямо, поскольку этого требует контекст: я надеялась, что этих людей интересует (или как минимум должен заинтересовать) собственно литературный процесс и что с ними можно будет пообщаться на темы, которые интересны мне самой. Меня не смущал низкий образовательный и даже общекультурный уровень пишущей молодёжи, потому что эти пробелы при желании и планомерной работе вполне восполнимы. И мне казалось, что чем активней я буду способствовать развитию «молодых талантливых авторов», тем быстрей мы заговорим на одном языке, тем лучше поймём друг друга и тем интересней и плодотворней окажется наше общение в будущем.

Я была не права. Этих людей мало волновал собственно литературный процесс, и даже результат их интересовал не слишком. Гораздо больше они заботились о том, как выглядят в глазах себе подобных и сколь велика их аудитория. Они стремились сбиться в стаю для более эффективной самообороны от критиков и более быстрого получения гарантированно положительной обратной связи, а вовсе не для обсуждения образов, сюжетных линий, композиции и языковых особенностей своей прозы.

Но это всё я, в принципе, знала и раньше, и не стоило бы поднимать давно уже, казалось бы, закрытую тему, если бы не деталь, которая неожиданно всплыла у меня вчера во френд-ленте и которую я осознала с особенной отчётливостью. Дело в том, что для графомана процесс создания книги — это психотерапия. Он строчит не во имя развлечения (хотя, если удастся по дороге развлечься, будет очень хорошо) и даже «не корысти ради» (хотя, если за это ещё и денег дадут, станет совсем замечательно), а для исцеления собственных душевных ран.

Я не думаю, что выражение «исцеление душевных ран» надо понимать в том смысле, что вот этот, предположим, герой будет символизировать подавленную жестокость автора, вот этот станет воплощением его тщательно скрытых страхов, а вот этого он убил, потому что не может смотреть в глаза собственной совести. Нет, по-моему, там всё не так примитивно, но об этом уже пусть судят именно что психотерапевты. Я пока лишь констатирую общий приоритет психотерапии надо всем остальным.

Я, например, ни разу не видела, чтобы графоманы обсуждали со своими друзьями (такими же графоманами) созданные ими образы как литературные конструкты. То есть нет, попытки обсуждать подобные вещи со стороны читателей я видела в больших количествах. Но я никогда не видела, чтобы графоманы реагировали на эти попытки радостным возбуждением. То есть опять же, возбуждением — это всегда пожалуйста, но только совсем другого рода (в самом лучшем, то есть самом искреннем случае оно звучало прямо и вполне недвусмысленно: «Я хочу видеть только положительные отзывы, поэтому будьте любезны, оставьте свои критические замечания при себе»).

Однако и со стороны читателей в основном встречаются реплики вида: «О, мне очень понравился твой Х, он так правдоподобен, что я прямо чуть себя не узнал, пеши исчо!» Графоман на это отвечает: «Спасибо, я очень надеялся, что ты поймёшь меня правильно!» — очень показательный диалог, совершенно по Фрейду безо всяких подъёбок.

В адрес маститых графоманов говорят иногда так: «Мне понравилось, как Вы тонко преподнесли Х и как изящно подчеркнули его хладнокровие при помощи способности онанировать даже в экстремальной ситуации». Маститый графоман — уже тёртый калач, он знает, что написать: «Какое счастье, наконец-то правильный читатель пришёл!» — это детский сад, поэтому он, скорее всего, типа тонко улыбнётся и ответит что-нибудь вроде: «Ну, у меня было несколько вариантов показать это самое хладнокровие, однако я выбрал вот этот», или скорее даже: «Фишка в том, что и хладнокровие тут вторично. Вы ж, наверное, заметили, что на этот онанизм никто из окружающих Х не обратил внимания? Вот видите, в равнодушии окружающего мира и заключается главный месседж этого эпизода. А вообще, я бы назвал этот жанр тотальным романом».

Ни то, ни другое, естественно, не будет иметь никакого отношения к литературному процессу, потому что и то, и другое — это процесс обмена любезностями и поглаживания непомерно раздутого графоманского ЧСВ, не более. Литературе там просто негде развернуться.

И я теперь понимаю, почему графоманы так старательно обходят обсуждение собственно литературных особенностей: потому что полноценное обсуждение любого литературного момента всегда и неизбежно приводит к критическим замечаниям («Вот здесь, по-моему, ты недотянул… а вот тут, наоборот, переборщил с… А это вот у тебя нелогично… А это вступает в противоречие вот с тем»), то есть, фактически, нивелирует психотерапевтический эффект.

Понятно, что задаваться вопросами морального свойства я не стану, потому что это не мой профиль. У меня, как всегда, есть рацпредложение, которое я хочу донести до мозга графоманов (которые в любом случае меня читают, даже если делают вид, будто это не так).

Господа графоманы, в мире полно психотерапевтов. А от психологов мир буквально ломится. Нет ничего зазорного в том, чтобы обратиться к одному из этих специалистов, рассказать ему о своих проблемах и начать уже, наконец, эти проблемы решать. Поверьте, литература в вашем лице ничего не потеряет (писать вы всё равно не сможете, просто потому что у вас другая цель), а вы, наоборот, приобретёте возможность наладить отношения с окружающими, создать семью, родить детей, освоить нормальную человеческую профессию и получить ещё целую кучу бонусов от полноценной жизни. Я на днях участвовала в полемике на территории одного из фандомов. Так вот, ответственно вам заявляю: фикрайтеры — в гораздо большей степени литераторы, чем вы. Их интересует литературный процесс, вас — нет. Они готовы обсуждать литературные моменты, вы — нет. Так зачем вам делать то, что вас, по сути, не интересует? Займитесь делом: купите швейную машинку и начните шить портки; заведите овцу и стригите с неё шерсть; откройте сексшоп и станьте инструктором по сексшопингу. Зачем насиловать себя, русский язык и всех окружающих, если ваша цель — просто примириться с самим собой? Для того, чтобы примириться с самим собой, есть элементарное и эффективное лекарство — делать то, что получается, радоваться хорошим результатам и повышать, таким образом, свою самооценку. Если же вы не знаете, что у вас получается, или если вам кажется, что то, что у вас получается, — это менее возвышенно, чем литература, сходите, как я уже предложила выше, к психологу, он вам вправит мозг и очень быстро объяснит, что литература — отстой и вчерашний день, а сами вы являете собой целую бездну талантов. Вам сразу станет легче жить. Серьёзно.

И хватит, хватит уже лицемерно плакаться о том, что вас не понимают, что у вас «плохие», «неправильные» читатели, читающие «не тем местом», что вы-де завидуете гению некоего Альфы, жившего за сорок лет до вас, что ваши книги не кривы, а концептуальны, и всё в подобном духе. Даже если вы совершенно искренни, это значит всего-навсего, что вы обманываете сами себя. Бросьте, никому от вашего вранья не хуже, кроме вас самих и соблазнённых вами.

В общем, к доктору, господа графоманы, к доктору. И закончим на этом.