Корпускулы, червяки и репрессии

Три вымышленных, но правдоподобных иллюстрации того, как идеология деформирует рациональность.

1. Франция, осень 1793 г. Члены Конвента внимают докладу человека, которого многие из них знают как математически одаренного и политически беспринципного. Тем, кто доживет, предстоит открыть в нем еще бездарного администратора и мелочного бюрократа. Это Пьер-Симон Лаплас, он взахлеб зачитывает первые главы своего только что начатого и далекого от завершения труда, «Изложения системы мира». Вселенная, с удивлением узнают члены Конвента, состоит из маленьких частиц, подчиняющихся законам механики. Зная массы и импульсы всех частиц, можно предсказать состояние дел в любой момент будущего. Ergo, человек не несет моральной ответственности за совершаемые им поступки. Католическую же церковь, строящую свою доктрину на существовании таковой ответственности, следует запретить. Парижской коммуне (муниципалитету) предписано сформировать бюджет преобразования кафедрального собора Парижской богоматери в храм Разума. Никому не приходит в голову задаться вопросом о месте разума в мире, детерминированном законами Ньютона. Все заняты более важными делами.

2. Россиия, XIX в. (по мотивам Лескова). Молодой человек, студент и гуманист, кладет купленный на последние деньги кусок говядины в жестяную банку и закрывает сверху доской. Банка ставится на окно, выходящее на южную сторону здания. За окном полыхает июльское солнце. Полуголодные три дня без копейки денег, в провонявшей тухлятиной комнате не могут сломить молодого человека. Его неоднократно тошнит, два раза он падает в голодный обморок. Воля его, однако же, лишь укрепляется. На исходе третьего дня дощечка снимается с банки; в буро-зеленой смердящей массе копошатся омерзительные белые червячки. Это решает судьбу студиозуса, а заодно много других судеб. Ибо черви зародились в тухлом мясе, естественным образом самоорганизовавшись из неживой материи. Ergo, возникновение жизни возможно без вмешательства божественной воли. Последнюю можно заменить волею человеческой. Если Бог не владеет монополией на создание жизни, то, стало быть, легитимность царской власти не стоит и копейки.

Тухлятина вытряхивается из банки. Ее место занимает нитроглицерин, смешанный с ржавыми гвоздями. В смертоносную смесь аккуратно вставляется бикфордов шнур. Студиозус изготовляет адскую машину первый и последний раз в жизни, но движения его точны и уверенны. Он твердо знает, что делать: все инструкции ему самым подробным образом разжевал мудрый наставник; он же, кстати, и познакомил молодого человека с опытами в области самозарождения жизни из падали. Крышка со щелчком встает на свое место. Ошибки не будет.

3. Россиия, 90-е годы XX в. (из личного опыта). Бородатый телеведущий с грузинской фамилией и европейским складом ума интервьюирует известного политического деятеля, профессионального экономиста и скороспелого миллионера. Гость передачи напоминает ведущему и телезрителям о миллионах жертв сталинских репрессий, об отвратительном тоталитарном государстве, построенном на лжи. Незаметно разговор переключается на итоги приватизации, столь плачевные для большинства населения; на уничтожение бесплатной медицины и нищенские пенсии. Известный политический деятель объясняет, что социальные гарантии государства перед населением были характерны для советской империи, выросшей из сталинской людоедской системы, и не вполне ее изжившей. Ergo, социальная система должна быть упразднена: рынок сам позаботится о достойных. Демократическая Россия должна отказаться от субсидирования всего убыточного и неконкурентоспособного, будь то пенсионер, или нерентабельное предприятие. Государство, заботящееся о стариках, совершало преступления: вторгалось в другие страны, сажало в тюрьму правозащитников, лгало своему народу. Все это надо изжить, не делая исключения и для заботы о стариках.

* * *

Научно-технический прогресс можно обвинить (и обвиняли) во многих грехах, но одно несомненно: он основывается на истине, и все его перекосы и пугающие особенности преимущественно связаны с тем, что проникновение человека в эту самую истину слишком уж сосредоточено в направлении техники. В области же, напротив, этики, произошла даже некоторая деградация, беспокойству по поводу каковой обязан своим появлением на свет, к примеру, французский экзистенциализм.

С общественным прогрессом совсем другая картина. О нем можно сказать (и говорят) много хорошего, и, вместе с тем, он всегда опирался на какую-нибудь ложь. Возьмите любой случай победы нового и светлого над старым и темным, поскребите, и обнаружите сомнительные силлогизмы, смехотворную метафизику, прыжки и ужимки, подчистки и приписки.

Я не настолько наивен, чтобы утверждать, что распространенность рассуждений, подобных перечисленным выше, выглядящих по прошествии времени совершенно несерьезными, и содержащих вопиющие логические и метафизические ошибки, явилась достаточной причиной для того, чтобы целые поколения, по выражению поэта, "призвали всеблагие". Были причины и более объективные. Но ложь отчего-то неизбежно заводится в прогрессе, как белые червячки в гниющем мясе, и, не видя откладывающих их мух, мы мним червячков лжи имманентными движению человечества вперед, к своему светлому будущему. Проходит сотня лет, и ложь, уже благополучно разоблаченная, вместо гнева вызывает улыбку, вместо приговора обретает индульгенцию. И это не удивительно: вчерашние червячки уже выросли в крупных, с зеленоватым отливом брюшка, мух. Теперь им уже самим нужно куда-то откладывать яйца. Больших затруднений с этим нет: гниющего мяса вокруг навалом. Прогресс не стоит на месте.