В больнице, откуда он вернулся подавленным, тихо угасал друг детства, самый смелый и бесшабашный в их неразлучной троице. Друг, отслуживший в "горячих точках", вернулся домой израненным и угрюмым. Хмуро раскачиваясь на кухонной табуретке, он избегал расспросов друзей. Только изредка, тяжело вздыхая, бил с остервенением кулаком в простреленную грудь, и восклицал:

- Я – Альфа!

Постепенно забылось его настоящее имя, и даже друзья стали называть его Альфой.

В это утро безучастный Альфа, как и в предыдущие новогодние дни, лежал на больничной кровати и пристально глядел в белый потолок. Он ни с кем не разговаривал, не хотел видеть сослуживцев-грузчиков и упорно отказывался от еды и новогодних подарков. Возле его кровати третий час кряду, на что-то надеясь, покорно топтался Боцман Киныч с сеточкой ароматных мандаринов.

Внезапно Альфа оживился, гримаса усталости на измученном лице сменилась мягким, давно забытым, выражением, и он с трогательной детской улыбкой тихо заговорил:

- Надо же, Константиныч, помнишь… как мы пацанами ходили в кружок?.. При Доме пионеров… исследовали, мастерили, стремились… хе-хе… к светлому будущему… думали записаться в отряд космонавтов... побывать на Луне. И Голубь еще был жив. Помнишь?

Потрясенный боцман Киныч с готовностью кивнул. На всякий случай, он вытащил из сеточки самый большой оранжевый мандарин и осторожно положил на тумбочку у изголовья кровати.

 - Не надо, - поморщился Альфа и отвернулся.

Вот, так распалась их троица. Тихий Голубь, добрый и отзывчивый, всегда поддерживающий рискованные выдумки Альфы и Киныча, ушел из жизни первым. Голубь, неисправимый мечтатель, работавший художником-оформителем, не прижился в 90-е криминальные годы. Погиб. Друзья с трудом разыскали замерзшего в снегу Голубя за городом и не смогли выяснить причину его смерти.

Неужели, он, боцман Киныч, потеряет всех? Его–то самого, как говорится, в тельняшке и смерть не берет.  Боцмана жестоко кидало по жизни, и он сам кидал неугодных. И выжил, всем чертям назло. Правда, после гибели Голубя он перекрасил свою тельняшку и фуражку в траурный черный цвет. Что же, теперь одному придется  вымачивать якоря?

Боцман хлопнул, в сердцах, входной дверью, и что-то тяжелое больно тюкнуло его по кнехту. Ну, то есть, по башке. Скрючившись на полу крошечной прихожей, Киныч потирал видавшую виды черную фуражку и вертел в ручищах замшелую бутыль, свалившуюся откуда-то сверху.

Что за день сегодня? На полу лежал отрывной календарь. Тааак. 4 января - День рождения Ньютона! 

Почувствовав себя современным Ньютоном, боцман Киныч, уловил свежую идею от удара по макушке и, в очередной раз, решил покончить с бесцельным существованием. Для начала, он сгреб валяющиеся на полу пустые бутылки и захотел было, как всегда, выкинуть их за окно в палисадник, но его остановил знакомый голос:

 - Послушай, Константиныч! Ещё не вечер.

Боцман Киныч вздрогнул и оглянулся. Никого!

Он закурил трубку, разгреб кучу разноцветной стеклянной тары и снова вцепился в загадочную бутыль, упавшую словно яблоко Ньютона. Судорожно пытаясь счистить наросты грязи, он не сразу разглядел сквозь замызганное бутылочное стекло розовую каравеллу, размещенную в середине бутыли. Сердце боцмана екнуло и затрепетало как парус на ветру: он узнал модель парусника, подаренного Голубем на день рождения много лет назад.

- Это же ты, Голубь!… – просиял боцман Киныч.

Как же получилось, что эти сказочные паруса остались в далеком прошлом? И ничего уже не вернуть. Боцман Киныч быстро стер рукавом прозрачные капли, упавшие со щеки на грязное стекло.

- Лучше поздно, чем никогда, Константиныч. У тебя всегда была светлая голова, - отозвался голос. - Светлая голова и золотые руки.

Голубь прав! Боцман Киныч ворвался в забытую кладовку. На полках скучали запыленные бригантины и самолеты, созданные в незапамятные счастливые времена. Только бы найти недоделанный космоплан!

Ночь напролет боцман Киныч красил, клеил и мастерил, прикусив по-детски язык, и изредка потягивал трубку. Есть он уже не хотел. У него горели глаза, вялости как не бывало, и в большой бутыли, наконец, появились признаки жизни.
Космонавты получились невероятно похожими на пацанов. Он даже не верил своим глазам! Альфа, Голубь и Киныч снова были вместе.

- Ребята, теперь мы будем жить на лунном грунте, - инструктировал он новоиспеченных космонавтов. - Здесь значительно легче, чем на Земле, переносятся все тяготы. В шесть раз легче! Плевать, что камень под ногами, зато на Луне безопаснее, во всех отношениях. И барон Мюнхгаузен лично проверил. Мы всё-таки стали космонавтами. Ребята, сколько открытий впереди! Нас ожидает обширная программа исследований… Верьте мне, пацаны.

Он начал по очереди, с осторожностью, протаскивать космонавтов через горло бутыли за толстое стекло, подготавливая их к мягкой посадке на лунный грунт:

- Нормалёк, пацаны. И Альфа поправится на Луне быстрее, чем в больнице, - приговаривал Киныч. – Никакая сволочь не достанет.

Сначала первопроходцы чувствовали себя неуверенно на дне бутылки и вглядывались как-то безрадостно в кратерные дырки на лунной поверхности. Космонавт Альфа вообще сопротивлялся с самого начала и по собственной воле не полез к друзьям в бутылку, хотя прежде, на Земле, лез в драку первым! Но Киныч так тихонько и деликатно подтолкнул его пинцетом, хотя руки и дрожали сильнее обычного, что космонавт Альфа перестал вредничать. Бесполезно с боцманом силами меряться!

Развеселившийся боцман увидел, как космонавт Киныч угостил космонавта Альфу пакетиком с едой, и тот пошел в космоплан перекусить. Боцман Киныч захохотал от радости и зааплодировал смышленому космонавту Кинычу.

Он собирался утром притащить модель космоплана в больничную палату - порадовать Альфу, который больше никому не верил. Ничего, ничего… Мы еще поборемся.

- К чему эта бессмысленная смерть раньше времени? В новогодние каникулы надо кушать мандарины, Альфа! – зарычал в горлышко бутылки, словно в рупор, боцман Киныч. Космонавты в панике замахали руками и в срочном порядке эвакуировались в недра космоплана.

Телефонный звонок вывел его из себя. Совсем оборзели в такую рань! Рассерженный Киныч нехотя оторвался от созерцания волшебной бутылки с космопланом и рыкнул в трубку.

- Константиныч, - тихо позвал Альфа. – Киныч… Твой мандарин оказался на редкость съедобным… Давно я тебя в шахматы не уделывал. Уже соскучился. Жду.