#
Я ничего не забыла,
я ничего не поняла,
я только одна
быдловатая русская девка.
Когда быдловатая русская
девка
пошла
на улицу
оглушить себя коньяком!
Нет.
Ей подсунули козла.
Она пошла
убивать —
ничего
не видя
и ничего не слыша.
Мучнистая русская свинья,
скоты
подонки.
Вам светит
такое солнце,
что вы не знаете,
как спасти себя от
смерти.
Свидетели вашей гибели —
черные
тени.
Вам не уйти,
у вас нет
крючка.
Вы падаете с каждым
выстрелом,
вы падаете в бреду,
как в
психушку.
Вас держит
скрепка
материнская.
Но вам не нужно
святое
единство.
Обе
кожи —
сросшиеся!
Свинья ли,
псиная —
вашу плоть проткнет
невидимый гвоздь.
Нет.
Вас не спасет
умное
единство.
Их мать была просто
копченой.
Ее зарезали
выстрелом.
Вы падаете в бреду,
как в
психушку.
Скоты.
Твари.
Живые
мутанты.
Если
вас не спасут
Булат Окуджава и
Константин Симонов,
вы —
подонки.
И пусть над вашей могилой
все позабудут
и там
будут
меня звать
Анной.
Ништо!
Вы деретесь
в ярости.
Не ваше!
Свидетели вашей
гибели —
чернорубашечники.
Остались
только
ваши
виденья.
Свидетели вашей
гибели,
свиньи.
Вы валитесь
каждый
раз,
и
разжигаетесь вновь.
Вас тянет
к земле.
И в секунду
вы умираете
словно дети.
И в самой
смятенной,
разбитой,
раскиданной
стае —
стало
время
думать.
Умирают
в бессильной злости
кровопийцы.
Собаке
надо
пасть
к свинье.
Идите
и убивайте
свою
униженную,
остающуюся в живых.
Вы
уже до смерти
прошли по лезвию
пилы.
Я ничего
не забыла,
я ничего не поняла,
я только одна
быдловатая русская баба.
Стоит —
среди
трупов
просвечивает белая плоть.
Топорщатся во лбу
неоновые буквы:
"Дорогу
гуманисту!"
Вас манит
обнаженная
кожа.
Таковы
все
напряженные суки.
Перед смертью
одна
моя мысль —
что я буду
дышать.
И не потому
я буду
дышать,
что в мое тело,
в мою кость
может вселиться
такое солнце,
что вы не узнаете
меня.
—
Неужели я вам
не нравлюсь?
—
Вы
мне —
ненужны.
Но я прошу
у вас
тепла.