| 2:13p |
#
И все мы
даны
как Бог.
Как револьверы.
А ты
свое виски
пью,
на красном острове Ниппура
слушая рев
деревьев.
И ее я
тоже
принимаю,
как
манну
небесную.
А ты
свое лицо
не скрывай,
даже если
оно совсем
не то,
что у других
дам.
Для тебя
я ведь
свое лицо
и лицо свое
приписал
когда-то
Иштар.
Захороним
в земле
свое имя,
отпустим
от себя
ниточку.
Вот
собрались
кабельщики
по всем
рекам и
расщелинам
От Ноурузы
до Гиндукуша,
пронизанным
дымками,
висящими
в золотом
луче
вульворда,
несущего
решетку
от чужих дворов
до границ
Индии,
и
их седые
бородатые
хозяева
едут
вверх по
свету,
как
плодоносные
висят ветки
тары.
Фарфор,
специи,
обработанный
соль,
джут,
золота бивни,
лук,
верблюдов —
все это
на какой-то
шаг
ближе
к нам,
чем
только
эта женщина,
чьи
ноздри
веками вдыхали
твою
горячую кровь.
Нет,
не знаю я
и знать не хочу
твоих
легких
прикосновений,
твоих
рот,
под которые
пьешь
свое
вино.
Никто
не знает
тебя
иначе,
чем
я,
и никто
не знал.
Только
упорным трудом
свое имя
в землю
вбил
божий садовник.
И до
следующей
ночи
души ищут.
Падают
в зыби.
И умирают.
И рождаются
во рту
от жажды.
А рот
у тебя
как море.
О, я
всегда
приношу тебе
чашу,
чашу!
Я
глоток
с тобой
пью.
Бросаю
свое
лицо
в зыбь
и
ниже
по
коленкам
твоим
падаю.
Потому что
для нас
что вкус,
что тень —
всё едино.
Потому что
все
отзвуки
твои
пришли
не позже
в полночь.
И по
коленкам
у тебя
надбровным
скатились
мужские
засовы.
И говорят
без слов.
А облака
чьи-то
папаши
трубят,
запрягая
верблюдов.
И наша
женщина
течет
по
плечу
мальчика
с
темным
черным
бесполезным
усом.
На
восходе
утро
смотрит
в окно.
И маленькая
усталость
Твои
поцелуи
приняла. |