-
Эй! фламинго, зобастые цапли,
румяные оковалки тилозы, —
Вы поди повывелись?
Выплюнь-ка жвачку
из слоновьих ноздрей,
Скажи-ка, белянка,
на чем ты выросла?
Чтобы мена
изо рта вытолкнуть,
Выноси свое яйцо
на людское потроха.
Пусть оно, как и сам я,
его пробьет,
А я стерплю его крик,
Буду ждать и кричать.
А если не умру
перед порогом,
То себя самого
выкурю как трубку.
Сам чтоб по ноге,
вколочу себе топор,
Я ведь могу и вовсе не ходить,
То ногами, то руками.
Раскрою крыло —
улечу к облакам.
Я ведь могу не спать,
я ведь могу летать,
Я ведь могу
над морем промчаться
в тумане бури.
Эх, морское тело!
Нырну в твои воды —
и всей округе
позвучит вслед:
«Прощай, рыба-птица,
Ты упала — наверно,
на мягкую траву,
В воды моря-окияна,
чтобы плавать у кораллов
и играть в бурунчики.»
— Выбрасывай сеть с пауками,
кротятками, сомами,
В ломкий астролябий окрас,
Что на страшном бедствии проволок
бледнеют призраки пыток!
Выпученными голодными глазами
Глазки мои бесстыжие моргают,
Они бегают в жемчуге кожных швов,
Они горят,
как волшебные хризопразы,
Не охрипли стрекозы:
Еще вчера, как ландыш алый,
Струился пар над прудом.
А теперь угас мой лес,
Осенью умер олень
И листьями корявыми
Опустился над вязами.
Перепутаны, разбросаны
Древом тонкие нити,
Словно моток пряжи,
Убит был мой бредень,
Изрублен плетень.