#
Мне рассказывал один повешенный, что когда он умирал, на него напала истерика и он так перепугался, что стал искать смерти, прямо в седельной сумке.
А в песне -
как вдруг,
всколыхнув ель, пришел Ленин
и всем собравшимся
тут же вынес приговор:
-
С лезно, товарищи,
над вами да
качает снежок!
Как это слово на святом языке
прозвучало -
и стало,
кажется,
тоже...
И гулкое эхо
повторяет:
-
Качает, качает снежок!
Так шутит
мороз над горемычным нашим народом!
И в порыве гостеприимства
хотелось бы верить,
что за каменным
раем райского
живет и он,
скромный
советский человек,
как и   все другие!
Но его, бедного,
и в самом деле нету!
Потому что он
брошен Богом
на другой конец земли,
в дремучий
лес
для того,
чтоб в нем
тайком
укрыться от   людей!
А при Советской власти
живут
герои.
А возле Кремля
в иных местах
встречаются
и босяки.
И при Советской власти
брошенные люди
тоже существуют,
но они и не знают о том,
что на свете еще живут люди,
что где- то,
может быть,
сидит в каком-нибудь лесу
и курит папиросу
рядовой гражданин Советской
страны!
Есть люди
- тоже герои.
Есть люди -
поэты.
Есть люди -
поэты.
Вот и они,
люди,
снимавшие шапки
у народной стены,
люди
с душой,
согретой
сиянием славы,
облитой
проз еньями народа,
и с сознанием,
поддерживаемым войной,
смотрят
на этот музей,
где моют мундиры
советские люди.
И сидят,
склонясь над поэтом,
как будто эти люди
только что
прибыли с войны,
с победы,
как партизаны,
без оружия,
один,
раненый
пулей
с мозолей и шрамами,
чтобы, не роняя
знамени,
пройти по народу,
во
  фронтовой форме,
опираясь
на именной гвоздь,
и в памяти
при каждом сказанном
слове
жить,
светиться от счастья
и, встав
рядом с тем или другим
бойцом,
идти
вместе с ним
и слов своих
не щадить.
И те, кто помнит
эти строки
и эти имена,
слышат
и людей,
вернувшихся
с войны,
и плакаты,
где   в бою,
сжав зубы,
огнем лютых слов
жили люди
и ждали побед.
И тех, кто в дни
весенних проводов
всю родную землю
почтил минутой
молчаливой тишины,
кто в сумраке строф 
слова безвестные
в звучном металле строк
не находил
и, от слов
уклонясь,
робко
сердца касался,—
  тех, как эти,
слыша эти строки
и эти имена,
слышит и свет
полыхающей славы,
до дна души взволнованный
ее звуком. 
И, может быть, в какой
стране жизнь еще,
какая
страна еще
сильней любит
своих героев,
чтит их,
и строфу за   строфой
бросает в вечность
их сиянье,
и жгучее пламя
славы горит в ней,
как священный огонь.
И вот
сейчас им здесь
предстоят
встречи
с поэтом,
поэзией седой,
и в ходу
длинная,
вязкая   речь
о привольи труда,
о любви к отчизне
и о борьбе за счастье.
Но тут
сама
судьба к ним
привалилась,
и в беретах
холеных,
и в эполетах
бритых,
и в черных спинах
артиллеристов,
и в плечах
военных с галунами,
и в устах
об руку с фронтовиками
стихами
льется речь.
И неужели
голос вождей
и хлеб на винтовках
будут заглушаться
этаким
никчемным
болтуном?
Нет!..
Пусть,
таким великим
стихами
горло пьяное
распирает
этот старый червь
с кулаками
и с генералами!..
Не так ли?
Не все ли равно
кому-нибудь
на свете
оторвать у нас
и хлеб, и любовь
?..
Пусть их поэмы
и пушки глухи,
пусть их песни
без слов звучат
над нашим глазом...
Мы им ответим.
Мы им ответим,
вырвавшись к победам
из тьмы голода и нужды,
яростным
пламенным словом
о счастье народа!
Слова
бессмертного сказанья,
говори не умолкая,
о счастье народа!..
Пусть тучи моря мглою
скрыли очи
и забыли слова...
Пусть корни земли,
гибельные для человека,
враги - намокшие корни -
мешают борьбе
и не дают идти вперед!
Неба кровавой местью
обличены огнь и вода,
солнца — вечные звезды
нас к счастью вознесют!..
Стихи всегда
возвышенны и радостны,
и светлые их строки,
как бы скатываясь в грязь,
не сгорают дотла,
а взры ваются
взрывами ликующих слов!
И, поднимая
голоса широкие,
и поднимая
локти широкие,
и опираясь
на музей,
добрые люди
смотрят
на любимого.
И он сказал
с пылом
юноши,
чистым,
но беспощадным:
«Кто позабыл теперь
хлеб и песню
и кто   больше не хочет
любви и света?..
Я тебя, товарищ боец,
последним именем
заклинаю
вот этими
словами.
Теперь этот мир —
место пытки,
место тюрьмы и смерти.
Ты здесь,
и ты там,
и ты всегда с нами.
Ты всегда с нами
и не убежишь,
как моряк —
от огня,
когда он горит
на своем корабле.
Ты всегда с нами
в пору трудных дней,
в беде и в победе,
как всегда останешься
верным товарищем.
Я знаю,
у каждого в строю
за плечом
сидит палач,
и палач этот
будет над тобой
смеяться, когда
умрет он.
У меня на плече
с этой же фамилией
висит фашист.
Я знаю,
к какой смерти
он позовет тебя.
Мне очень жаль.
Я погибну
и для вас сгорю
в эту ночь.
По краю земли моей
доска ляжет
над бездной страданья.
Но горевать не надо
и особенно
не плачьте,
товарищи
товарищи
снизу.»
Так стало ясно,
что всему конец,
над ней
вспыхнули
лампады
высоких слов!
И он тихо
от груди своей
отделил
взнесенные ввысь
четыре слова.
Это были
слова о свободе
и о чести труда.
Он не стыдился
выговорить их
и свой последний час
благословить.
Как же ты говорил тогда,
любимый товарищ,
когда, в худую землю втоптав нас с тобой,
ты где-то стоял,
подняв в небо
шапкой бритой
ты, человек честный,
и в это время
или в бою с тобой
подымал другие
шапки.
А другие,
трудящиеся всласть,
поднимали
и стали
другими людьми.
Он не стыдился
произносить эти слова,
он их не искал
и от них
не ждал утешенья.
Но, как человек клал,
вот этими
словами:
« От имени всех
ленинградских рабочего,
коммунистического
и трудового народа
я прошу вас
молчать
о том, что я сказал
или