←→
Двадцать первый век. Господи! Мы, как
зайцы, сидим в кругу. Дрянные,
подпольные издатели, поэты,
я сам, психоанализ в наготе
проведен мною весьма блистательно,
судите же, судите! Слушайте!
И что потом? Встает, как тень, Марк Ротко,
Свой галстук вытаскивает из кармана.
Надев панцирь, он ходит в
Салон делать замеры
в споре,
считая окна,
чтоб принять неравенство,
лежа в хрустальном гробу,
готовый окоченеть
в пустоте
и дать
скелетную форму мирозданья
для рекламы крема,
вселенной.
И в Ницце в
стенах музея висит
мое новое знакомство -
еще одной
действительной или мнимой.
Сигурни Уивер
Мой саван наденет навсегда.
Я вырасту и не буду героем,
но только стану зваться как
смерть
и имя носить
одесское.
Он будет
гадать, разыгрывать
визионера, резонера,
кольцо оцарапает аневризма
у платяной,
горизонтия петли, как все,
будет нетленно-бела,
в циклопическом переулке,
твердыня будет не-мертва,
вне-пространства,
под-временем,
где и время, и пространство -
бесформенные сгустки
забвения.