Итак, вторая часть обзора выставки, в которой я собрал картины XIX - начала XX века. К сожалению, более поздних работ не представили. С другой стороны, и тех, что есть вполне достаточно, а если интересно, что было дальше, у меня был обзор на выставку испанских импрессионистов, там тоже есть на что посмотреть.

Начинаем, конечно, с Гойя. Качество снимков не очень хорошее, потому что это листы из альбомов, лежащих в витрине. Как мне кажется, на одних этих альбомах можно сделать прекрасную выставку. Благо гравюра это не картина, ничего не мешает отсканировать страницы и напечатать их точные копии, чтобы можно было видеть не только одну картину из целой книги. И конечно хотелось бы историю, стояющую за каждой гравюрой. Весь ли бой Мартинчо провёл на стуле, или этот трюк он приберёг исключительно для последнего удара? Был ли Альпиньи тореадором, или он просто дразнил быка? Если он тореадор, то где его меч? Так много вопросов, так мало ответов...  Жаль, конечно, что вероятность такой выставки болтается около нуля, но мечтать-то никто не запрещал.

Ещё один рисунок Гойи, уже ближе по стилю к его знаменитым «Каприччос». Всегда завораживала эта лёгкость, с какой он минимумом деталей передаёт настроение и чувство в своих рисунках. Плюс соединение почти что босховских чудовищ с всполне современным героем тоже добавляет силу воздействия.

К карнавалу Гойя, как видим, относился тоже весьма критически. Мы ожидаем увидеть яркое, цветное зрелище, но по сути празднующие представляются каким-то однородным серым потоком, и лишь одно желтое пятно одежды ряженого разбавляет эту кашу, и то оно скорее добавлено из композиционных соображений. Люди выходят из пещеры, которая символизирует то, что Курбе назвал «началом мира», и идут к группе в сером, напоминающих священника и гробовщиков. То есть карнавал, это краткий миг нашей жизни на пути от рождения к могиле. И над всем этим стоят равнодушные башни города и вечное синее небо, которые без сомнения переживут всех этих мелких, копошащихся внизу людишек.

Вот эти два портрета явно показывают нам, почему Гойя считался, да и считается одним их самых выдающихся испанских художников. По живости портретов и тонкости деталей с ним мало кто может соперничать. Жаль, что повесили их в углу зала, и любой человек, задерживающийся перед ними, будет мешать смотреть другим. А задержаться, уж поверьте, хочется, вживую они крайне притягательны. Боюсь, появись оригиналы рядом, они сильно бы проиграли своим живописным двойникам.

Спустя полвека после Гойи Фортуни считался одним из ведущих художников своего времени. Но какой же это шаг назад. Вам кажется, что сложно разобрать, что происходит? На самом деле не кажется, это действительно так. При всё том, что чисто технически и композиция уравновешена, и светлое с тёмным аккуратно разложено, картина как единое целое не воспринимается. Будете смеяться, но только после обработки фотографии, со всеми улучшениями, что добавил смартфон и редактор, я смог понять, что эти двое заклинателей смотрят на то, как змея заглатывает кролика.

В «Испанском дворике» таких явных проблем нет, но это скорее потому, что о гармонии уже позаботились те, кто строил этот дом. Всё равно, частично картина разваливается на динамическую сценку с обучением фехтованию слева и статикой спокойной сиесты справа. Хотя вот чего бы стоило чуть сдвинуть фонта, чтобы он не висел симметричным камнем, а чуть перевешивал правую сторону. Заодно и подлетающая к нему птица не терялась на фоне белой стены, а легко бы читалас на фоне плюща, добавляла динамики и заодно привязывала бы косо висящий ковёр, который иначе там только ради своих пятен.

Вместе с тем рисовальщиком Фортуни был отменным. Посмотрите, как лаконично, но точно переданы контуры тела и складки ткани. И даже пол мы можем себе представить, хоть он дан всего лишь намёком. Ну и стоит выспонить фигуры на предыдущей картине, насколько хорошо и правильно переданы из позы, даже несмотря на то, что они все на втором плане и изображены достаточно условно. Всё-таки слава выдающегося художника рождается не на пустом месте.

У Фортуни явно была страсть к пустым горшкам. На первой картине в узловой точке был пустой горшок, на этой гравюре тоже. Ну что ж, у каждого есть маленькие слабости.

Рикардо де Мадрасо был учеником и другом Фортуни, а потом и вовсе стал родственником, женившись на его сестре. И действительно, в его технике многое явно унаследовано от учителя. К счастью, проблем с композицией он от него не перенял. Еврей слева не просто работает вертикальной линией, но и даёт движение от зрителя, придающее глубину заднему плану. Мальчик на ослике не только работает красным пятном, но и смотрит на крутую бабаху, тем самым привязывая темную боковину к основному действию. Ну и конечно любители истории оценят все те мелкие детали, которые де Мадрасо сохранил на своём полотне.

Франциско Пралилья на наши деньги это что-то вроде Константина Маковского: академист, создатель исторических полотен. Эта работа всего лишь этюд, оригинал висит в Прадо. От этюда отличается размером и прописанными деталями, но в целом они совпадают. Да, Филипп Красивый тут это не французский король, который у Дрюона и с тамплиерами. Это Габсбург, сын императора Максимиллиана, который изначально был королём Нидерландов, а потом через брак с Хуаной Кастильской стал королём Кастилии. А родителями Хуаны  были Изабелла Кастильская и Фердинанд Арагонский. А вот это да, те самые, которые закончили Реконкисту и евреев и начали инквизицию и Колумба. Возвращаясь к теме картины, Филипп Красивый побыл королём совсем недолго, так как внезапно подхватил тиф и помер. Хуана в это долго не могла поверить, везде возила за собой гроб, веря, что муж просто заснул и вот-вот проснётся. На картине как раз и изображена типичная сцена: остановились в пути, Хуана бдит у гроба, остальные занимаются своими делами. На завершенной картине у придворных, стоящих справа, на лицах читается явная скука. Эта привязанность к мертвецу и заслужила ей эпитет Безумная.

Маленький пейзаж того же автора. Тут радует, что он не замкнулся в своём любимом академизме, а пытается расширять горизонты. Получился очень нежный, практически импрессионистический пейзаж. Да, Тирренское море это часть Средиземного, заключенная между Италией, Сардинией и Сицилией. Практически родина романтических пейзажей, но дух времени всё же оказался сильнее.

Эухенио Вильямил больше всего известен своими жанровыми картинами, запечатлевшими быт современников. Несмотря на то, что он большей частью обучался у своего отца, многое он взял и у Гойи, из-за чего не раз возникали проблемы в атрибуции. Вот и на этом полотне мы видим характерный приём Гойя: маленькие люди в подавляющем их пространстве. Романтики бы вынесли мать с ребёнком на передний плана, или в центр картины, но Вильямил поступает интереснее, он запирает всю группу большими предметами интерьера, тем самым визуально сплачивая её, и заливает ярким дневным светом, передавая нам радость события.

Сулоага один из двух самых известных живописцев Испании начала XX века и в некотором роде вождь художественного направления. Некоторые искусствоведы определяют эти направления как «Чёрная Испания» и «Белая Испания». Чёрная Испания — это обычаи, традиции, люди в их родной среде. Белая Испания — это солнце, море, скалы, люди и их эмоции. Если посмотреть на полотно, то станет ясно, что Сулоага принадлежит именно к Чёрной Испании. Тёмная комната, традиционный балкон, со всеми подробностями выписанные мантильи, и идеальные испанские дамы, какими они должны быть.

Может удивить, что консерватор и (позже, понятное дело) франкист Сулоага игнорировал академический стиль и писал весьма современно. Ну тут как раз ничего удивительного, для него академизм был тлетворным влиянием Франции, а его стиль был его вкладом в «испанизирование Испании».

Свет и радость, которые исходят из картины Хоакина Сорольи явно говорят нам, что это «Белая Испания», и второй известнейший испанский художник того времени. К сожалению, на выставке только одно полотно, но и его достаточно, чтобы оценить величину таланта. Соролья один из самых выдающихся импрессионистов, несмотря на то, что многие фигуры буквально намечены несколькими мазками, они живые, они движутся. Яркое солнце и тёплая тень прямо физически чувствуются, когда стоишь перед картиной.

Ну и последний по порядку, но не по значению — Пабло Диего Хосе Франсиско де Пааула Хуан Непомусено Мария де лос Ремедиос Сиприано де ла Сантисима Тринидад Мартир Патрисио Руис-и-Пикассо. Справа. Пикассо всегда называл Веласкеса, Гойя и Эль Греко своими учителями. Многие, особенно вспомнив позднего Пикассо, могут в этом и усомниться. Но когда устроители повесили рядом «Иоанна Крестителя» Эль Греко и «Старого еврея с мальчиком» Пикассо, влияние старого мастера на молодого стало трудно не заметить. Кроме очевидного сходства головы старого еврея с головой Иоанна Крестителя, стоит заметить, что и синий цвет вокруг тела Иоанна, это ровно тот же цвет, которым написана картина Пикассо.