НОЧНОЕ ЗАВЕЩАНИЕ. Из цикла Noctes aninenses (из К.И.Галчинского)
Пер. с польского

Я, Константин, сын Константина
(в Испании - маэстро Ильдефонс),
не находясь в рассудке здравом,
пишу при свечке завещанье.

Я вижу - мотылек летит на свечку, храбр;
как тень его, дрожит моя рука...
И, значит, мастеру, что сделал канделябр,
июньского оставлю мотылька.

Когда однажды мастер этот, одинок,
пройдет по улице, - а день уже угас, -
пусть прилетит на чью-то свечку мотылек;
цветы закроются на клумбах в этот час.
И он увидит мотылька в чужом окне
и остановится. И вспомнит обо мне.

А всем поэтам - и в грядущем, и сейчас -
я завещаю эту кафельную печь,
где мысли сгинули; где, в пепел обратясь,
исчезли игры, что совсем не стоят свеч;
и им же - месяц, что чернильницей служил;
его когда-то я по случаю купил.

И вот тогда, когда придут иные дни,
когда настанет ночь совсем иная,
и над тетрадью будут мучиться они,
как эту ночь запечатлеть, не зная, -
я буду в тучах, в шелесте деревьев,
в листах тетрадей буду, в скрипе перьев,
поскольку ночью я и начал, и затих,
и партитуру ночи полностью постиг.

А вот седьмое небо оставляю
я дочери своей, чья жизнь - балет;
оставлю ей и херувимов рая,
и вышний шум, и иллюзорный свет,
природу - как копилку всех секретов
и как учебник для ее балетов.

Для Теофила - когда вечер настаёт -
пусть будет улочка для шепота одна;
еще оставлю створку кованых ворот -
на них когда-то был Нептун из чугуна,
потом из города сбежавший навсегда.
Теперь на небе он - спокойная звезда.

Очарование оставлю, что собрал
я на земле, для всех людей хороших;
все дни из золота, все дни из серебра,
и даже дятлов, даже этих мошек,
что близ акации роятся в час заката...
Вдали встает заря, откуда нет возврата.

Блеск феерический - стихам; они сильней
сквозь тьму и злобу пусть осветят даль.
А стройной, смуглой что оставлю я моей?
Печаль.

NOCNY TESTAMENT

Ja, Konstaty, syn Konstantego,
zwany w Hiszpanii mistrzem Ildefonsem,
będąc niespełna rozumu,
piszę testament przy świecach.

Ćmy się, zaznaczam, kręcą przy lichtarzach
i drżą, i ręka mi drży -
a więc majstrowi, co lichtarze stwarzał,
zapisuję czerwcowe ćmy.

Jeśli kiedy go rozwlecze chandra,
w wieczór będzie wśród tych ulic stąpał,
ćmy się zaczną kręcić na werandach,
gasnąć kule niebieskie na klombach,
ćmy zobaczy, twarze w złotym dymie
i przystanie. I wspomni me imię.

A poetom żyjącym i przyszłym
zapisuję mój kaflowy piec,
w nim spalone myśli i pomysły,
czyli różne gry niewarte świec,
nadto księżyc, pełny mój kałamarz,
co mi sprzedał go wędrowny kramarz.

Jeśli tedy kiedyś, w latach innych,
jak ja dzisiaj nocą wzniosą głos
i rozłożą swoje pergaminy,
wzdychać zaczną, jak uwieczniać noc -

to ja będę w kuszeniach chmur,
w pergaminach i skrzypieniach piór,
bom ją nocą zaszumiał i odszumiał,
i do dna jej partytury zrozumiał.

Córce mojej Kirze, tancerce,
zapisuję niebiosa siódme,
cherubinów modlących się z tercyn,
szum wysoki i światła ułudne,
i przyrodę jej skrzynie sekretów -
niechaj z niej się uczy swoich baletów.

Teofilowi, gdy się w mieście zmierzchnie,
daję całą uliczkę do szeptów
oraz pewną bramę na Lesznie,
gdzie był kuty w żelazie Neptun,
ale uciekł, bo miał wstręt do miasta.
Teraz w niebie jest spokojna gwiazda.

Wszystkim dobrym cały czas, co wezbrał
na tej ziemi, daję jak alfabet:
pory roku ze złota i srebra
i dzięcioły, i te muszki nawet
wieczorami, wielkim rojem, przy akacjach,
w głębi zorza, z której się nie wraca...

Wierszom moim fosforyczne furie
blaskiem w wertep ciemny i zły -
a mojej Smagłej, mojej smukłej, mojej Pochmurnej
łzy.

Опубликовано в книге "Фарландия". Там же весь цикл "Noctes aninenses" опубликован в переводе А.Ходановича (в интернете не найден) и указано, что имеется

Перевод Д.Самойлова
НОЧНОЕ ЗАВЕЩАНИЕ

Я, Константы, сын Константы,
Прозванный в Испании мастер Ильдефонс,
Будучи не в своем уме
Пишу при свечах завещание.

Бабочки кружатся возле свечек
И, дрожа, танцуют вокруг них.
Мастеру, что создавал подсвечник
Завещаю бабочек ночных.

Если он пройдет вдоль улиц града,
Вечером, в тоске, в дыму неясном
И увидит: пляшут на верандах
Мотыльки, и свет на клумбах гаснет,

Пусть на лица глянет в жёлтом дыме,
Постоит. Мое помянет имя.

Всем поэтам, нынешним и присным
Завещаю кафельную печь.
Там сжигал я помыслы и мысли.
Им же -- игры, что не стоят свеч.

Им же -- месяц. Я купил светило,
Чтобы в нём хранить свои чернила.

Если же (и так случиться может),
И они, как я сейчас, точь-в-точь,
Запоют, пергаменты разложат,
Захотят увековечить ночь,

Буду я во искушеньях туч,
В манускриптах, как перо скрипуч.
Ведь шумел и отшумел я ночью
И клавир её учил построчно.

Моей дочке Кире, танцовщице,
Я седьмое небо завещаю,
Шум высокий, свет что чуть сочится,
И поющих херувимов стаю.

И природу, всю шкатулку таинств --
Пусть по ним свой изучает танец.

Всем, кто добр, дарю я как алфавит,
Этой вот земли очарованье,
Дятла, что свою работу правит,
Серебра и злата созреванье.

А моим стихам -- дыханье бури,
Злые вспышки фосфора, грозу,
А моей стройной,
моей смуглой,
моей хмурой --
Слезу.
.
(взято с сайта Т.Луговской - http://dev.ice.ru/tanda_private/121184)

Другие мои переводы из Галчинского -
В этом ЖЖ
На личном сайте