tapirr

Самуил Лурье:



Празднуешь? Ну еще бы: на последнем десятке первой сотни живее всех, кого умертвила. Не привет тебе, не привет.

Они были существа, а ты — машина. Да, невероятно мощная. Плюс — освоившая собственный чертеж. И программу самосборки.

То-то первым, кто ощутил твое присутствие в истории, был Франц Кафка. Пражские евреи кое-что знали о големах.

Тебя свинтили из соподчиненных воль. Передающих друг дружке рабочий импульс, как шестерни: цепляя зубцом зубец.

Человеческий фактор практически равен нулю.

Преступление, оформленное в качестве учреждения.

Когда в одной отдельно взятой стране государство поняло, что народу оно противно. И что нечем подкупить, а уговаривать долго, а промедление смерти подобно… И, значит, выход один: заменить этот самый народ. Для начала — переменить состав населения. Вычленяя меньшинства, уничтожать их одно за другим. Классы. Слои. Прослойки. Сословия. Конфессии. Нации.

Что это антигуманно или, там, аморально, — на это, я согласен, наплевать. Всем, кто считает себя принадлежащим к большинству только на том основании, что пока не уничтожен.

По так называемой демократии, при тебе невозможной по определению — только через твой труп, — тоже мало кто зарыдает: народ в достаточной пропорции заменён.

А так называемая демократия изобретена специально для меньшинств и даже для одиночек: как усилитель звука. В расчёте на плодотворность конфликта умов.

В которую ты ведь не веришь ни вот на столько. Поскольку опираешься на физиологию человека. Ум помещается в мозгу, от него отходят бесчисленные нервы, чьи окончания, как правило, находятся на поверхности тела. Продуманное воздействие на них дает ожидаемый эффект, называемый физической болью. Мозг, отзываясь на боль, реорганизует работу ума таким образом, чтобы конфликт оказался исчерпан.

(А помимо физической — сколько еще разновидностей боли. А самая сильная из них — страх. Не только за себя. И всякий-то страх есть страх боли. Не только своей. А свобода — это ведь всегда свобода от страха, и, значит, у того, у кого есть кто-нибудь, свободы нет. А есть ты. И смерть.)

Не любишь Оруэлла, а? Неприятно? Всемогущая, всеведущая, вездесущая — и вдруг словно клоп, бегущий по странице через формулу карбофоса.

Но и на Оруэлла наплевать, раз ты его пережила. Как переживёшь и подавно меня.

Своим дыханием ты перестраиваешь атмосферу, пока не включится твой излюбленный режим — для которого ты создана — который создан для тебя: так называемый национал-социализм.

Национал — чтобы всегда имелся враг снаружи, социализм — чтобы не переводился враг внутри. Ну и наоборот, если что.

Потому что хотя на вид ты состоишь из организмов (и не особенно сложных), ты, по-моему, предназначена (знать бы — кем) для достижения цели метафизической (знать бы — чьей), которую сама не осознаешь. Мизантропической.

А не то что ты просто каста, обитающая по ту сторону закона. Назло и на погибель так называемому праву. Вседозволенный сыск, даже с возобновляемой время от времени лицензией на безлимитные убийства, и пусть даже не в отдельно взятой, — не может удовлетворить тебя навеки и вполне.

Ты рождена — я как-то уже писал тебе про это, — чтоб Кафку сделать пылью. Не обязательно лагерной. Чтобы разоблачить homo sapiens как вид. Чтобы человечество, ползая у твоих ног, призналось в своем ничтожестве. И со слезами искреннего раскаяния отреклось от своих мнимых ценностей. Лживых идеалов. Ненужных прав. Бессмысленных свобод. Умоляло бы простить его за то, что верило этим злостным измышлениям меньшинств и одиночек.

Тогда-то ты и покончишь с ним. Если только не раньше.

А пока резвись. Какие твои годы. Корми Зевесова орла.

Но — не привет тебе. Не привет.

Не твой,

Самуил Лурье
Санкт-Петербург

http://www.novayagazeta.ru