tapirr

Борис Галанов

Платье для Алисы:

Я видел и таких Алис, когда художник, буквально
прочитав слова Кэрролла, наряжал девочку чуть ли не в
королевское платье из золота. Тенниел счастливо избежал
соблазнов. В его рисунках образ Алисы получился не столь
мягким, мечтательным, нежным, какой рисовал на страницах
своей рукописи Кэрролл, но у Тенниела он вполне отвечает
духу книги.




Рассудительная Алиса твердо убеждена — нельзя
верить в невозможное. Однако, что поделаешь, если в стране
чудес невозможное настигает на каждом шагу! Алису сто раз
учат «стоять на голове»: один требует сначала раздать пирог,
а уже потом разрезать его на куски; другие — вычесть из
восьми девять. Третьи, четвертые, пятые задают свои задачки,
не менее головоломные, а иногда и страшноватые. Валета,
которого обвиняют в краже кексов, Королева предлагает
(история, если вспомнить недавнее прошлое, повторяется)
сперва казнить, а потом уже вынести приговор и т. д. Но,
благоразумно оспаривая (без унылой назидательности и скучного
морализирования, всегда опасных в книгах для взрослых
и вдвойне — в книгах для детей) возможность невозможного,
разве сама Алиса, вопреки благоразумию, не совершает
невозможное, бесстрашно ныряя следом за Белым Кроликом
в его нору; или с веселым задором, даже не замечая, как это
213

могло случиться, проходит сквозь зеркало и по ту его сторону, прыгнув в Зазеркалье, смело «осваивает» этот удивительный и необычный мир. «Она живая, живее некуда », — говорит о ней в Зазеркалье Гонец. И это сущая правда! Живая девочка. Благоразумная. Но благоразумие сочетается у нее с безудержным детским любопытством, игрой, причем любезность и часто рискованное любопытство всегда берут верх над осторожностью и осмотрительностью. Здравый смысл то и дело пасует перед пылкой фантазией. А иначе как могли сниться Алисе такие удивительные сны.

И на рисунках Тенниела Алиса, «оставаясь в образе» рассудительной девочки, всякий раз оказывается разной, неожиданной, благоразумной и безрассудной, доверчивой и предусмотрительной, медлительной и деятельной. Посмотрите, как почтительно выслушивает Алиса на рисунке Тенниела наставления Черной Королевы, в облике которой Кэрроллу хотелось дать квинтэссенцию всех
гувернанток. Расспрашивая Алису, откуда она и куда направляется, Черная Королева приказывает отвечать ей вежливо, смотреть в глаза и не вертеть пальцами. Поэтому у Тенниела на рисунке Алиса даже спрятала руки за спину, только бы — не дай Бог! — не разгневать королеву. Одним словом, вся поза и выражение лица Алисы являют образец благонравия и послушания.
214

С готовностью, хотя и не без удивления, она собирается выполнить и другое требование Черной Королевы:
— Пока ты думаешь, что сказать, — делай реверанс!
Это экономит время.
— Вернусь домой, — решает Алиса, — и попробую делать реверансы, когда буду
опаздывать к обеду.

А пока, не ленясь, по всякому поводу и без повода она делает реверансы Королеве.
Однако на соседнем рисунке примерная девочка, заметив, что Зазеркалье похоже
на шахматную доску, что здесь играют в шахматы и что Зазеркалье — это мир
шахматных фигур, загорается желанием включиться в игру, стать любой фигурой, только бы ее приняли. И вот, задыхаясь от быстрого, стремительного бега, крепко держась за руку Черной Королевы, она, уже позабыв все на свете, в страхе и восторге несется с Черной Королевой вперед, навстречу новым приключениям и превращениям.
Тенниелу, разумеется, было интересно рисовать различные переменчивые душевные состояния Алисы. Интересно, но нелегко. И показать их во взаимодействии со всеми чудесами, которыми Кэрролл населил свой сказочный мир,
приглашая принимать или не принимать его хитроумные нонсенсы, тоже было трудно.




В знаменитом диалоге с Шалтаем-Болтаем Алиса, между прочим, просит объяснить, что значит стихотворение «Бармаглот», растолковать ей смысл многих странных и непонятных в этом стихотворении слов и описать упоминающихся в
нем животных. К примеру, «шорьки» — кто это такие?

215
— Это помесь хорька, ящерицы и штопора!

Получив такое объяснение, Алиса замечает:

— Забавный, должно быть, у них вид!..
— А что такое «пырялись»?
— Прыгали, ныряли, вертелись!

На рисунке Тенниела «пыряются» какие-то немыслимые
существа, любящие, если верить Кэрроллу, вить свои гнезда
в тени солнечных часов. Забавные и удивительные, как и
представлялось Алисе, в гораздо большей степени, чем
пугающие. А Бараний Бок, поднявшийся с блюда, чтобы
представиться Алисе? Смешно это или страшно? На рисунке
Тенниела опять-таки скорее смешно. Художник не поскупился
на юмористические подробности, изображая громадный,
толстый Бок, церемонно склоняющий свою баранью шею,
увенчанную пышным бумажным цветком.
Вот Черная Королева с ужасно вытаращенными глазами и
зло поджатым ртом! Когда в. финале повести ее изо всех сил
сердито трясет Алиса, она, сморщившись, уменьшается до
размера шахматной фигурки. На следующей картинке мы
видим, что в руках Алисы королева уже обернулась безобидным
домашним черным котенком, у которого вместо зубчатого
обруча короны торчат острые ушки, руки превратились в
мягкие кошачьи лапы, черный шарф королевы — в кошачий
хвост. Еще одно невообразимое существо — мифический
Единорог с длинным прямым рогом на лбу. Он мог бы
показаться страшным зверем, если бы Тенниел не обрядил
его во франтоватый кафтан и панталоны, не надел модные
туфли на каблуках, с бантами. А грозный противник Единорога
— Лев — тот просто старик, усталый, понурый старик, с
растрепанной гривой. К тому же еще и подслеповатый, в
очках.

Во всяком случае, сам Кэрролл очень заботился о том,
чтобы рисунки к «Алисе» не напугали детей. После длительных
консультаций с друзьями он отказался, например, поместить
на фронтисписе изображение свирепого и дикого
чудища Бармаглота, заменив более безобидным изображением
Белого Рыцаря, трюхающего по лесу на белом коне. А
216

Бармаглота поместил в середине книги. И тут в лице
художника Кэрролл имел верного союзника. Как и писатель,
он тоже отнюдь не собирался пугать детей. Абсурд должен
смешить, а не пугать, удивлять, а не устрашать. Такова цель
художника.

Это, разумеется, в полной мере относится к удивительному
зверинцу, который промелькнул перед глазами Алисы.
Есть тут экземпляры немыслимые, уникальные, ни в одном
зверинце мира их не встретишь, только в фантазии писателя и
художника. Ну где еще, в самом деле, можно увидеть
«пыряющихся по наве хливких шорьков» или мифическое
чудовище Грифона? «Если ты не знаешь, как выглядит
Грифон, — написал Кэрролл в IX главе „Алисы в стране
чудес", — посмотри на картинку». А на картинке Грифон
выглядит существом с львиным туловищем и орлиным
клювом.
Попадаются в этом зверинце и хорошо знакомые животные.
Их-то мы видели не только на рисунках, но и в натуре и
могли бы, наверное, сразу узнать, если бы, если бы... Вот,
например, черепаха. Кто же не знает, как она выглядит? Но у
Кэрролла — Тенниела и черепаха выглядит не совсем обычно.
Недаром же она носит имя Квази. Черепаха Квази. А Квази,
как поясняют комментаторы «Алисы», это название супа,
имитирующего суп из морской черепахи, который обычно
приправляют телятиной. Этим объясняется вряд ли понятный
без комментария (когда еще Квази была блюдом, подаваемым
к столу на обед, комментария не требовалось) смешной
замысел художника. Черепаху Квази он изобразил с телячьей
головой, а к панцирю черепахи приделал длинный хвост и
маленькие телячьи копытца. Нонсенс, и к тому же веселый.
Смешна неуклюжая черепаха, танцующая морскую кадриль
на своих телячьих копытцах в паре с тяжеловесным Грифоном.
Но до первоначальной идеи черепахи-теленка доберешься
не сразу.




А вообще, откуда только Тенниел не черпал материал для
своих рисунков, стремясь найти в них адекватное выражение
фантазии Кэрролла: фольклор, мифология, произведения
217

живописи. Исследователи заметили,
что для кэрроллов-
ской Герцогини он использовал
портрет Маргариты, герцогини
Каринтии и Тироля,
кисти художника XVI века
Квинтена Массейса, знаменитой
безобразной герцогини,
впоследствии ставшей героиней
одноименного романа
Лиона Фейхтвангера (1923).
Шаржированный портрет герцогини
с орущим младенцем
на коленях принадлежит к
числу маленьких шедевров
книжной иллюстрации Охотно
Тенниел брал себе за образец
детские игрушки. Кукольных заводных человечков
напоминают два толстеньких, неотличимых друг от друга
братца-близнеца Траляля и Труляля И конечно же, богатей-
А в колодце был кисель
ший для себя материал художник черпал в современной ему
действительности.
Тут очень часто чувствуется рука талантливого художни-
ка-рисовальщика. Вглядитесь в портрет Болванщика. Известно,
что у этого персонажа был реальный прототип. Кэрролл
имел в виду некоего чудаковатого торговца мебелью в
Оксфорде, по имени Теофилиус Картер, он специально
показывал Картера художнику, а тот изобразил его в
цилиндре, с которым Картер никогда не расставался. Кстати,
и витрина лавки Овцы, где однажды очутилась Алиса, до
мельчайших подробностей воспроизводила витрину бакалейной
лавки на улице Сейнт-Олдгейт в Оксфорде. Так или
иначе, эти и другие «оксфордские» рисунки делались с
натуры, с людей, вещей, предметов, «позировавших» художнику.
Можно вспомнить и другой пример. В облике Белого
Рыцаря, сравнивая рисунок с фотографическим портретом
Тенниела, легко обнаружить черты сходства, переданные,
вплоть до белых длинных усов, с большим юмором и
опять-таки пером карикатуриста.

Кстати говоря, если во внешности Белого Рыцаря угадываются
черты Тенниела, то, описывая характер Белого
Рыцаря, его привычки и пристрастия, Кэрролл до некоторой
степени сделал карикатуру на самого себя. В частности,
Белому Рыцарю он передал свое собственное пристрастие к
придумыванию всевозможных хитроумных, но мало пригодных
в реальной жизни приспособлений. Чего стоит изобретенный
Белым Рыцарем почтовый деревянный ящик для одежды
и бутербродов, болтающийся у него на спине и перевернутый
вверх дном, — тогда в него не попадет дождь. А острые,
похожие на шипы браслеты, которые рыцарь надел на ноги
Белого Коня, чтобы коня, чего доброго, не укусили... акулы.
А улей, прикрепленный на круп коня: вдруг пчелам захочется
в этом улье поселиться. Ведь таким образом у всадника
появится свой мед.
— А зачем вам мышеловка, — любопытствует Алиса. —
Трудно представить себе, что на конях живут мыши...
— Трудно, но МОЖНО, — ответил Рыцарь. — А я бы не
хотел, чтобы они по мне бегали.

219

В таком духе Кэрролл мог фантазировать довольно долго,
сочиняя для Белого Рыцаря все новые и новые чудачества.
Недаром глава в книге называется «Это мое собственное
изобретение». А художник с охотой все эти курьезные
изобретения обозначил на рисунке. Вообще, надо сказать,
чем нелепей и причудливей были нонсенсы Кэрролла, тем
тщательнее и серьезнее прорабатывал художник на своих
рисунках мельчайшие подробности. Фигура Белого Рыцаря в
огромных, словно с чужого плеча, жестяных латах, вся
наклонившаяся вперед, кажется, бедняга вот-вот грохнется с
коня (и он, действительно, всякий раз падает на землю, стоит
только коню остановиться), уже сама по себе представляется
до невозможности странной и курьезной. Тем не менее
художнику оказалось под силу запечатлеть этот курьез как
некую реальность.

Став иллюстратором одной из самых оригинальных и
своеобразных книг для детей и для взрослых, Тенниел
проявил себя художником в высшей степени оригинальным и
своеобразным. Он нашел свои приемы и средства, свой стиль
и манеру изображения смешного, нелепого, абсурдного, сохраняющего,
однако, при всей своей абсурдности не только
вполне реальные приметы времени, но даже колючие намеки
на определенных лиц и злободневные события. Тенниел умел
отыскать крупицы разума в сплошном, казалось бы, безумии,
объяснить рисунком скрытую мудрость нонсенсов и парадоксов
Кэрролла, всерьез отнестись к нагромождению сплошных
бессмыслиц. Это стало его принципом, и этому принципу, в
сущности, следуют более поздние иллюстраторы «Алисы»,
как бы различно ни толковали они книгу.
Одно из недавних воплощений «Алисы» — рисунки художника
Г. Калиновского (который не раз обращался к образу
Алисы) для книжки Кэрролла, изданной «Детской литературой
» в пересказах Бориса Заходера.

Калиновский не побоялся запечатлеть на бумаге самые
невероятные нелепицы. Озорная фантазия неизменно сопутствует
его рисункам. Но это не мешает художнику, как
прежде и Тенниелу, отправляться на поиски главного —
221

скрытой сути нонсенсов Кэрролла. Тенниел в своих поисках
придавал большое значение объемности, фактурности рисунка.
Мы всегда ощущаем у него все: тяжесть, земное, что ли,
притяжение, каждого персонажа. Фантастическое —
материализуется. И вот еще что важно подчеркнуть: Тенниел
стремится передать психологическое состояние той же Алисы
в острых, конфликтных ситуациях: ее страх, досаду, радость,
гнев, смех и слезы.

Взгляните, пожалуйста, повнимательней на рисунок Тен-
ниела «Безумное чаепитие». Алиса, уязвленная тем, что ее не
пригласили к чаю, решительно, без приглашений, уселась в
кресло во главе стола. Болванщик же тотчас вскочил с места,
намереваясь, по-видимому, огорошить Алису одним из тех
каверзных вопросов, над смыслом которых до сих пор еще
ломают головы комментаторы Кэрролла. Поза и жест Бол-
ванщика, выражение его лица выдают крайнюю агрессивность,
Мартовский Заяц, отвернувшись от Алисы и во всем
готовый поддакнуть Болванщику, смотрит на него с угодливой
улыбкой. Между Мартовским Зайцем и Болванщиком
дремлет Мышь-Соня. Ей ни до чего нет дела. Она не
просыпается даже тогда, когда на нее, как на подушку, оба
бесцеремонно опираются локтями.

Калиновский, иллюстрируя «безумное чаепитие», видел
свою задачу не в том, чтобы передать мир чувств Алисы, ее
противостояние другим участникам чаепития. В рисунке
Калиновского нет злой иронии. Скорее, юмор, шутка. Алиса
и Болванщик («Шляпа» в пересказе Б. Заходера) лукаво
переглядываются, как бы присматриваясь друг к другу.
Мартовский Заяц, в маскарадном наряде не то пажа, не то
циркового акробата, делает стойку на одной руке, опершись
на голову терпеливой Мыши-Сони. Все комично, все изящно
и загадочно.

Тенниел, сосредоточив внимание на участниках чаепития,
прежде всего интересовался их душевным состоянием. Фон на
рисунке Тенниела отсутствовал. Калиновский, захваченный
стихией веселой проказы, забавы, игры, вписал чайный стол
вместе со всеми сидящими за столом, спящими или баланси-
223

рующими над ним в воздухе (вспомним Мартовского Зайца) в
причудливый пейзаж с буйно разросшейся травой, странным,
островерхим домиком под черепицей, с массой разнокалиберных
пристроек и пристроечек, с гигантскими кактусами и
лопухами, поднявшимися выше крыши.





И если у Тенниела, при всей фантастичности происходящего
чаепития, уже по костюмам персонажей историку нетрудно
определить время действия, а платье и прическа Алисы,
самый стиль интерьеров, обстановки, бытовых предметов
скажут ему о вкусах и привычках Викторианской эпохи (то
есть эпохи королевы Виктории, когда Кэрролл писал свои
книги и детей одевали примерно так же, как Тенниел одел



Алису), то у Калиновского костюмы условны, производят
впечатление театральных и даже намеренно эксцентричных.
Время не имеет даже приблизительного исторического обозначения.
Оно тоже условно: «...в некотором царстве, в
некотором волшебном государстве...» По страницам книги
нескончаемой вереницей шествуют то каменно-неуклюжие,
неповоротливые монстры, то легко движутся словно бы
летящие по воздуху женские фигуры. А плоские, выдернутые
из колоды карт и ожившие короли и дамы, валеты, двойки,
тройки, пятерки, семерки? Они тоже не имеют другой
прописки, как в сказке, в игре. Не так ли?
С дистанции времени Калиновский прочитал книгу по-
другому, чем современник Кэрролла Тенниел. Вслед за
Алисой он пришел в страну чудес и в Зазеркалье. Но в
удивительном этом мире Тенниел счел нужным обозначить
приметы времени, своего времени, и, как говорят исследователи,
придал некоторым своим рисункам вполне определенные
политические оттенки, а персонажам — черты видных
политических деятелей своего времени (Гладстона и Дизра-
эли), что было для него естественно как для карикатуриста
сатирического журнала «Панч». Калиновский рисовал,
не то чтобы отвлекаясь начисто от деталей. Напротив, их
много, и очень смешных, но никак не привязанных ко
времени. Среди персонажей, пожалуй, только Алиса в своей
клетчатой шотландской макси-юбке больше глядится девочкой
нашей эпохи, чем Викторианской или девочкой из сказки.
Она пришла из мира реальности в мир фантастики. Стала
своего рода связующим между ними звеном. Оставаясь в
пространстве условной сказочной игры, не населяя его
приметами давно ушедшего времени, Калиновский облегчил
восприятие книги современным юным читателям так же, как
в свое время Тенниел сделал ее более узнаваемой для своих
современников благодаря определенным историческим приметам.
Впрочем, при всем отличии по стилю и манере рисунков
Калиновского от тенниеловских они сохраняют верность
тенниеловскому принципу изображать абсурд как что-то

225

смешное, ошарашивающее, удивительное, но не слишком
пугающее и страшное (исключение составлял только Бармаг-
лот).



Мы уже говорили, что со времени Тенниела это стало
традицией. Можно добавить, что в русле этой традиции делал
иллюстрации к «Алисе» художник Ю. Ващенко для издательства
«Книга». В своих рисунках, очень непохожих на тенни-
еловские, Ващенко по-своему, своими оригинальными средствами
попробовал перенести нонсенс из словесного ряда в
изобразительный, удивить, рассмешить, огорошить, иногда
придать рисунку некую таинственность (самой Алисы на
рисунке нет, только ее рука угрожающе протянулась из-за
двери к Черной Королеве, или эта же рука дерет за ухо
черного котенка). Но в любом случае художник не собирался
ни устрашить, ни испугать.

Читать далее

Зазеркалье: