tapirr

Не только в интеллектуальном сообществе, но и среди простых верующих часто обсуждается судьба церковнославянского языка.

На повестке дня таких обсуждений несколько вопросов:

заменить ли его национальным (русским или украинским) языком,

или отредактировать настолько, чтобы он стал понятен верующим без дополнительной филологической подготовки.

В последнем случае речь идет о замене архаичных слов и оборотов на современные и более понятные, а зачастую, среди наиболее продвинутых пользователей языка, и о глобальном пересмотре переводов на предмет их соответствия греческому оригиналу.

По пути замены церковнославянского языка современным национальным уже больше полстолетия шагают южнославянские православные – болгары, сербы, македонцы и черногорцы. В ногу с ними маршируют и греки, которые также занимаются переводами с непонятного широким массам древнегреческого или византийского греческого языка на димотики (современный разговорный греческий) <Верно ли это? Приходилось читать, что у греков богослужение на древнем языке, но непонятном - tapirr>

Восстановленная в начале двадцатого века Православная церковь в Чешских землях сразу определила своим богослужебным языком современный чешский. В Словакии использование церковнославянского позволяет православным сохранить еще одно видимое (или, скорее, слышимое) отличие от униатов. В Польше церковнославянский, будучи ничейным, т. е. ни языком большинства, ни языком меньшинств, является способом сохранить свою национальную не-польскую идентичность, поскольку костяк приходов составляют местные белорусы и украинцы, и переход на польский язык в богослужении может у них не встретить надлежащего понимания.  Румыния же отстранилась от церковнославянского еще в XVII веке.

В ряде епархий Польши, Словакии и Западной Украины церковнославянский с украинским сближает и галицийское или прикарпатское произношение. А в УПЦ КП и в УАПЦ и вовсе используется украинский.

На территории бывшего СССР церковнославянский язык выполняет ряд несвойственных языку функций. Первая из них – символическая: церковнославянский обозначает единство РПЦ, несмотря на вычленение из нее БПЦ (экзархата) и УПЦ (автономии). Вторая – фундаментальная: на этой основе, в частности, зиждется концепция «русского мира». Поэтому обсуждение использования церковнославянского в РПЦ должно рассматриваться еще и в этом символическо-фундаментальном контексте.

Кроме того, со стороны РПЦ наблюдается явная монополизация церковнославянского языка. В обсуждении судьбы этого языка не принимается во внимание то, что церковнославянским пользуются и другие славянские народы, а потому изменение его в рамках лишь РПЦ (читай «русификация») выглядит странно. Ведь такой новорусский извод, кроме самих русских, никто применять в богослужении не захочет и не сможет. К примеру, это как если бы правила английского языка  решила самостоятельно поменять Австралийская академия наук, или правила испанского – Мексиканский институт испанского языка.

В связи с этим в дальнейшем обсуждении того, что же делать с церковнославянским в будущем, необходимо:

1) провести – в первую очередь в головах дискутирующих – демонополизацию языка со стороны РПЦ;

2) освободить язык от несвойственных, навязываемых ему политикой функций;

3) помнить о том, что равноапостольные братья Кирилл и Мефодий выступали как раз против использования непонятного языка, они овульгаризировали – онароднили, т. е. сделали доступным широким массам – Священное Писание и богослужение.

Поскольку, в виду вышеизложенного, русификация церковнославянского недопустима (ведь почему должна быль именно русификация, а не украинизация или болгаризация?), остается лишь редакционная работа по унификации и улучшению существующих переводов. Ведь приспособление церковнославянского языка только к одному из славянских языков приведет к образованию нового извода, еще более непонятного остальным славянам.

Хорошо, если правкой займется смешанная межславянская межцерковная комиссия из богословов и филологов. Однако даже повышение качества церковнославянских текстов не сделает их гораздо более понятными. Вот пример хорошего дословного перевода с греческого на славянский: «поспешающим и вам по нас молитвою: да от мног лиц еже в нас дарование, многими благодарится о вас» («при содействии и вашей молитвы за нас, дабы за дарованное нам, по ходатайству многих, многие возблагодарили за нас», 2 Кор 1:11). Но дословный не значит понятный. Русскоязычный и украиноязычный читатель ведь мыслит в таких семантических структурах, которые разительно отличаются и от греческих и от калькирующих их церковнославянских. Нечто подобное осознали русскоязычные мусульмане, поэтому помимо блестящего в филологическом смысле перевода Корана Игнатия Крачковского существует и несколько «переводов смыслов Корана».

Не всегда отличаются качеством и оригинальные непереводные сочинения на церковнославянском. Глубокий знаток русской духовной традиции Георгий Федотов писал: «… Когда русский книжник брался за перо, он мучительно выдавливал из себя фразы на языке, на котором он никогда не говорил, слова которого были ему близко знакомы, - даже интимно дороги в связи с молитвой, - но грамматические формы которого оставались мертвым бременем. Язык не окрылял его вдохновения, а сковывал его. В каждой строке он сползал невольно с непривычных ему ходуль на родную землю, писал неуклюжим, гибридным языком, которого сам стыдился, и одерживал словесные победы только там, где русская стихия, прорываясь, ломала чуждые ей формы. Чем ученее, тем мертвее, чем неграмотнее, тем выразительнее. Таков странный закон древнерусской письменности» [Федотов Г. П.  Славянский или русский язык в богослужении // Путь. - № 57. - 1938. - Сент.-Окт. - С. 8].

Большинство священников РПЦ - респондентов сайта «Православие и мир», проводившего опрос о языке богослужения высказались за русификацию церковнославянского («адаптированный церковнославянский», «понятный церковнославянский»). Этот факт свидетельствует о том, что нельзя идеализировать удобовразумительность нынешнего богослужебного языка его пользователям. Об абсолютно полном непонимании языка даже воцерковленной молодежью свидетельствует другая публикация того же портала.

Призывающие же признать церковнославянский язык «словесной иконой», во-первых, не очень хорошо понимают слово «икона», т. е. образ (образом чего является церковнославянский – не того ли древнегреческого, на котором совершались языческие богослужения?), во-вторых, зело напоминают немецких епископов «трехъязычников», с которыми как раз и полемизировали славянские просветители. Прот. Сергий Желудков в своих «Литургических заметках» писал:

«Консерваторы думают, а иногда и прямо говорят: зачем церковному народу эта затруднительная ясность — нет, будем читать Писание на непонятном языке, нараспев, и пусть оно так и остается для народа под покровом священной таинственности. Видят даже некую особую мудрость иерархии в том, что от народа так закрыто Писание и так закрыта Евхаристия: мол, охраняется святыня. Да — но какою ценою? Ценою самой святыни! Ибо в конечном счете мы остаемся без Писания и без Евхаристии».

Нет ни малейшей надежды на то, что ситуация в системе образования изменится, и все школьники начнут изучать  церковнославянский язык, потому кажется разумным не подменять его новорусским суррогатом (который остальным славянам не будет понятнее нынешнего языка), а начать массовый выпуск церковнославянских текстов с параллельными русскими. Это в России. На Украине, естественно, параллельным должен быть украинский перевод. Причем церковнославянский текст желательно приводить не гражданским шрифтом, а церковным, с обязательным сохранением ударений и буквы «ять», чтобы можно было читать и «по-прикарпатски». Как минимум это станет хорошим подспорьем в понимании смысла богослужения, как максимум – сделает переход к национальному языку более мягким и плавным. Надо учитывать ошибки патриарха Никона.

http://www.religion.in.ua/main/daycomment/14479-k-voprosu-o-cerkovnoslavyanskom-chto-s-nim-delat-dalshe.html