На смерть тетушки Чофи
Jaime Sabines  -   Tía Chofi   ( traducción al ruso)

Хайме Сабинес Гутьеррес - мексиканский поэт, родом из Чиапаса. (см. "Меня восхищает Господь") 

Читает Автор.

Amanecí triste el día de tu muerte, tía Chofi,
pero esa tarde me fui al cine e hice el amor.
Yo no sabía que a cien leguas de aquí estabas muerta
con tus setenta ańos de virgen definitiva,
tendida sobre un catre, estúpidamente muerta.
Hiciste bien en morirte, tía Chofi,
porque no hacías nada, porque nadie te hacía caso,
porque desde que murió abuelita, a quien te consagraste,
ya no tenías qué hacer y a leguas se miraba
que querías morirte y te aguantabas.
 iHiciste bien!


Yo no quiero elogiarte como acostumbran los arrepentidos,
porque te quise a tu hora, en el lugar preciso,
y harto sé lo que fuiste, tan corriente, tan simple,
pero me he puesto a llorar como una nińa porque te moriste.
ĄTe siento tan desamparada,
tan sola, sin nadie que te ayude a pasar la esquina,
sin quien te dé un pan!
Me aflige pensar que estás bajo la tierra
tan fría de Berriozábal,
sola, sola, terriblemente sola,
como para morirse llorando.
Ya sé que es tonto eso, que estás muerta,
que más vale callar,
żpero qué quieres que haga
si me conmueves más que el presentimiento de tu muerte?

Ah, jorobada, tía Chofi,
me gustaría que cantaras
o que contaras el cuento de tus enamorados.
Los campesinos que te enterraron sólo tenían
tragos y cigarros,
y yo no tengo más.
Ha de haberse hecho el cielo ahora con tu muerte,
y un Dios justo y benigno ha de haberte escogido.
Nunca ha sido tan real eso en lo que tu creíste.
Tan miserable fuiste que te pasaste dando tu vida
a todos. Pedías para dar, desvalida.
Y no tenías el gesto agrio de las solteronas
porque tu virginidad fue como una preńez de muchos hijos.
En el medio justo de dos o tres ideas que llenaron tu vida
te repetías incansablemente
y eras la misma cosa siempre.
Fácil, como las flores del campo
con que las vecinas regaron tu ataúd,
nunca has estado tan bien como en ese abandono de la muerte.

Sofía, virgen, antigua, consagrada,
debieron enterrarte de blanco
en tus nupcias definitivas.
Tú que no conociste caricia de hombre
y que desjaste que llegaran a tu rostro arrugas antes que besos,
tú, casta, limpia, sellada,
debiste llevar azahares tu último día.
Exijo que los ángeles te tomen
y te conduzcan a la morada de los limpios.
Sofía virgen, vaso transparente,  cáliz ,
que la muerte recoja tu cabeza blandamente
y que cierre tus ojos con cuidados de madre
mientras entona cantos interminables.
Vas a ser olvidada de todos
como los lirios del campo,
como las estrellas solitarias;
pero en las mańanas, en la respiración del buey,
en el temblor de las plantas,
en la mansedumbre de los arroyos,
en la nostalgia de las ciudades,
serás como la niebla intocable, hálito de Dios que despierta.

Sofía virgen, desposada en un cementerio de provincia,
con una cruz pequeńa sobre tu tierra,
estás bien allí, bajo los pájaros del monte,
y bajo la yerba, que te hace una cortina para mirar al mundo.

Поселок Берриосабаль, штат Чиапас. Старый дом.

На смерть тетушки Чофи
(почти подстрочник)

Я рано поднялся в день твоей смерти, тетушка Чофи,
днем я сходил в кино, занимался любовью,
и не знал что за сотню лиг отсюда ты умерла,
проживши девою все семьдесят лет твоей жизни,
а теперь лежишь, вытянувшись на кровати, умершая так нелепо.
И хорошо, что ты умерла, тетушка Чофи,
ничего не сделав по жизни, ибо никто тебе не доверился,
ведь с уходом бабушки, которой ты жизнь посвятила
тебе стало нечего делать, ты словно из дали смотрела,
умереть ты хотела, а жизнь лишь терпела.
Ты все сделала верно!

Не хочу петь тебе дифирамбы, как это принято у тех, кто кается,
ведь я любил тебя как мог,
и вот ушла ты, такая обычная и простая.
Но я вдруг зарыдал, как девчонка, узнав о твоей смерти,
я чувствую, как это все несправедливо,
что ты ушла одна, и никто не поможет тебе пройти этот путь,
и никто не подаст тебе хлеба.
Горько мне думать, что лежишь ты одна
под холодной землей Берриосабаля,
одна, одна, ужасающе одна,
я словно сам умер от плача.
Я знаю, как все это глупо, ведь ты умерла,
что достойнее было б молчать,
Но что ты хотела,
если горечь от твоей смерти так меня всколыхнула?

Ах, горбатенькая моя тетушка Чофи!
Как я хотел бы, чтоб ты мне спела,
иль рассказала одну из своих историй.
У крестьян, что тебя хоронили,
была лишь выпивка да сигары,
Да и у меня вряд ли найдется больше.
Ты уж, наверное, ушла на небо,
и Господь, милосердный и справедливый, уж должно быть, тебя выбрал.
И нет большей реальности, чем та, в которую ты верила.
Ты мало имела сама, посвятив свои годы
другим. Всегда просила, чтобы дать, забыв о себе,
но не было в тебе горечи старой девы,
ибо в девичестве своем
ты словно выносила кучу детей,
Всю твою жизнь
неустанно повторяя лишь две иль три мысли
оставалась ты неизменной.
Проста, как цветок полевой,
тот самый цветок, которым украсили гроб твой соседки,
никогда тебе не было лучше, чем в последнем одиночестве смерти.

София, священная древняя дева,
тебя должны были похоронить в белом,
свадебном наряде невесты.
Ты, что ласки мужской не знала,
позволив морщинам покрыть лицо твое раньше, чем поцелуям,
ты – чистого, запечатанного рода
должна лежать с флердоранжем
в последний день твоей жизни.
Я требую, чтоб ангелы тебя забрали
и отнесли в жилище чистых.
София-дева! Прозрачный сосуд и чаша,
пусть смерть заберет тебя нежно,
закроет глаза с материнскою лаской,
под вечные и нескончаемые песни.
Тебя позабудут все люди,
как об ирисе, полевом и скромном,
как о звезде одинокой.
Но по утрам, в дыханьи вола,
колебаньи травы и глади ручья
в городской ностальгии -
ты станешь дымкой бесплотной, первым дыханием Бога.
Дева-София! Невеста на кладбище сельском,
с малым крестом над твоею могилой,
там тебе хорошо, там поют тебе птицы лесные,
там трава над тобой, словно занавес – чтобы в мир ты смотрела.