Как Ильф и Петров в Мексику сходили...

 В книге Ильфа и Петрова "Одноэтажная Америка" есть постоянные упоминания о Мексике и мексиканцах.    Однако, Ильф и Петров увидели мексиканцев  не собственным, непредвзятым взглядом, а глазами американцев.  И в этих глазах мексиканцы выглядят как последние жалкие уебища или бандиты.    Более того - нигде и никак наши дорогие советские авторы даже и не пытаются дать критическую оценку таким взглядам - они попросту принимают на веру, и даже охотно поддерживают этот взгляд.  

Как это знакомо! Можно сказать, классика жанра!    Вот она,   Черная легенда  в действии!  Наши дорогие  русские  индеанисты , например,  начитавшись американских книжек, традиционно начинают думать о мексиканцах как о жалкой дегенератской нации, причем  индеанисты уверены, что такое мнение - их собственное.  На самом деле, подсознательно им это мнение заложили американские авторы, которые пишут на тему Мексики и индейцев.   Заложили  очень ненавязчиво -   в одной книжечке написано что мексиканцы дураки, в другой -    что трусы и пьяницы, а все вместе - получилась самая настоящая Черная легенда, в которой англо-саксы традиционно выглядят белыми и пушистыми (Америка - вперед!), а мексиканцы -   грязнее и глупее огородного пугала. 

Итак, что написали о Мексике и мексиканцах авторы приключений Остапа Бендера? Пройдемся, посмотрим.

.
Во-первых, у Ильфа и Петрова мексиканцы как таковые постоянно упоминаются наравне с неграми, славянами, и прочими неполноценными коммунистами. :))  Этот факт свидетельствует о том, что давнишнее презрение белых американцев к жителям Мексики (метисам) - имеет давние корни, и американцы его никогда не скрывали, особливо в тридцатые годы прошлого века, когда политкорректность не была в чести.   Поэтому  Ильи и Петров  весьма очевидно транслируют это отношение к мексиканцам и в своей книге.  

Во-вторых,  в отношении авторов к мексиканцам очень заметна расовая нетерпимость, типичная между белыми людьми и метисами (соответственно,  евреи Ильф и Петров, как и американцы  -  это белые люди, а мексиканцы -   это  метисы, то есть потомки белых и индейцев).  
 Например:

==Официально человека никогда не выгонят за его убеждения. Он волен исповедовать в Америке любые взгляды, любые верования. Он свободный гражданин. Однако пусть он попробует
не ходить в церковь, да еще при этом пусть попробует похвалить коммунизм, -  и как-то так произойдет, что работать в большом маленьком городе он не  будет. Он даже сам не заметит, как это случится. Люди, которые его выживут,  не очень верят в бога, но в церковь ходят. Это неприлично - не ходить в  церковь. Что же касается коммунизма, то пусть этим занимаются грязные  мексиканцы, славяне и негры. Это не американское дело.=========

==Работа у Форда дает заработок, но не повышает  квалификации и не обеспечивает будущего. Из-за этого американцы стараются не идти к Форду, а если идут, то мастерами, служащими. У Форда работают мексиканцы, поляки, чехи, итальянцы, негры.======

==Смеяться лучше, чем плакать. И человек смеется. Вероятно, в свое время
он принуждал себя смеяться, как принуждал себя спать при открытой форточке,
заниматься по утрам гимнастикой и чистить зубы. А потом - ничего, привык. И
теперь смех вырывается из его горла непроизвольно, независимо от его
желания. Если вы видите смеющегося американца, это не значит, что ему
смешно. Он смеется только по той причине, что американец должен смеяться. А
скулят и тоскуют пусть мексиканцы, славяне, евреи и негры.=====

......... Работать надо много. Рано утром он выезжает на съемку, домой
возвращается поздно вечером. Отснялся в одной картине, получил неделю отдыха
- и начинает сниматься в другой. Остановки нет. Только успевай менять грим.
Так как он иностранец и говорит по-английски не совсем чисто, то играет тоже
иностранцев - мексиканцев, испанцев, итальянцев. Только и знай, что меняй
бачки с испанских на итальянские. Так как лицо у него сердитое, а глаза
черные, то играет он преимущественно негодяев, бандитов и первозданных
хамов.=======

......- Мексиканцы, - сказал наш спутник своим пьяным говорком, - любят жить
в грязи. Дай им какой угодно заработок, они все равно будут грязные. Это уж
такие люди. Дай им хоть пять долларов в неделю, хоть пять долларов в день -
ничто не поможет.
  Жить нашему хич-хайкеру было покойно с такими взглядами. Все решалось
очень просто. Часть людей надо убить, часть машин надо уничтожить. А если
есть бедные люди, то это особый народ, - они любят жить в бедности, все эти
мексиканцы, негры, поляки.
  - Плати им даже шесть долларов в день, - повторил он с упрямством
пьяного, - они все равно будут жить как нищие. Они это любят.=====

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Далее, события разворачиваются таким образом - Ильф и Петров, будучи в Эль-Пасо, на границе США и Мексики, решают перейти "на другую сторону" (как говорили и говорят приграничные мексиканцы - por el otro lado).   Со стороны Техаса,  этот пограничный город называется Эль-Пасо ( El Paso), а со стороны Мексики - Сьюдад-Хуарес (Ciudad Juarez,  названный в честь президента Мексики Бенито Хуареса. В написании Ильфа и Петрова город называется "Хуарец" -  раньше бытовало такое вот экстравагантное написание. )

Знаете что самое интересное?  Вполне предсказуемая реакция наших дорогих литераторов на Мексику.   Побывав денек на мексиканской "стороне",   тогдашние советские либералы не выдержали, и побежали обратно в США  -  туда, туда!  в нормальную жизнь, в уют, комфорт, порядок, цивилизацию!  Назад из этого мексиканского  ужаса, ада, непорядка, хаоса, жутких запахов, колбахосов с большими усами и  сопливых детей, выпрашивающих деньги у туристов. 
Очень ожидаемо!  Вы только почитайте, какой тоской и брезгливостью веет от этого описания!   Тягостная сцена корриды - лучше бы ее и не читать, а то слезы польются... 
=============

 Эль-Пасо, город на самом юге Техаса, воспринимается словно какой-то
трюк. После неимоверной по величине пустыни, после бесконечных и безлюдных
дорог, после молчания, нарушаемого только гулом нашего мотора, вдруг -
большой город, сразу сто тысяч человек, несколько сотен электрических
вывесок, мужчины, одетые точь-в-точь как одеваются в Нью-Йорке или Чикаго, и
девушки, раскрашенные так, словно рядом нет никакой пустыни, а весь материк
заполнен кннематографами, маникюрными заведениями, закусочными и
танцклассами.

  Но ведь мы только что проехали эту пустыню! Мы двигались по ней со
скоростью пятидесяти миль в час, и все-таки нам понадобилось несколько дней,
чтобы ее пересечь, так она велика. Мы поддались ее очарованию и иногда
бурчали себе под нос что-то вроде "пустыня внемлет богу". Но в Эль-Пасо о
величии пустыни даже не думали. Здесь занимались делами. Скрежетали
автоматические кассы и счетные машины, мигали рекламные огни, и радио тяжко
ворковало, как голубь, которому подпалили хвост.

  Подкрепившись в первом ресторане толстенькими кусочками мяса,
называвшимися "беби-биф", мы пошли пешком в Мексику. Она находилась тут же,
на окраине Эль-Пасо. Надо было только перейти мост через полузасохшую по
случаю зимы Рио-Гранде, а там была уже Мексика - город Хуарец.
  Идти в Мексику было страшно. И вот почему. На наших паспортах имелась
годовая виза на пребывание в Соединенных Штатах, выданная нам мистером Эллис
А. Джонсоном, американским вице-консулом в Москве. Но каждая виза
автоматически кончается, как только вы покидаете страну. Что будет, если по
возвращении из Мексики в Соединенные Штаты нам скажут, что правительство
Соединенных Штатов Америки считает долг гостеприимства выполненным и больше
не настаивает на том, чтобы мы были его гостями? Ужас охватывал нас при
мысли о том, что остаток своих дней нам придется провести в городе Хуарец,
находящемся в округе Чи-хуа-хуа. А с другой стороны, очень хотелось побывать
в Мексике. В таких душевных треволнениях мы прибыли к мосту, соединяющему
Эль-Пасо и Хуарец, и вошли в помещение пограничного пункта.

  Близость Мексики давала себя чувствовать удручающим эвакозапахом - не
то карболки, не то формалина, - которым было все пропитано в небольшом
помещении пограничников. Иммиграционный чиновник, перекладывая сигару из
одного угла рта в другой, долго с интересом рассматривал наши паспорта. Надо
думать, что советские граждане очень редко появляются в пограничном пункте
Эль-Пасо.
  Чиновник неожиданно оказался благожелателен. Так же неожиданно такой
чиновник может оказаться придирчивым. У них никогда не разберешь! Профессия
эта, как видно, всецело построена на эмоциях, настроениях и тому подобных
неуловимых оттенках. Наш чиновник разразился громкой речью, из которой
явствовало, что два русских джентльмена могут совершенно безбоязненно идти в
Мексику. Их визы сохранят свою силу. Двум русским джентльменам совершенно не
надо об этом беспокоиться. После этого он вышел вместе с нами на мост и
сказал человеку, сидевшему в контрольной будке:

  - Это два русских джентльмена. Они идут в Мексику. Пропустите их.
  Осторожный мистер Адамс спросил, будет ли наш шумливый покровитель
здесь, когда мы будем возвращаться в Соединенные Штаты.
  - Да, да, - ответил чиновник, - я буду здесь весь день. Пусть русские
джентльмены ни о чем не тревожатся. Я буду здесь и впущу их назад в
Соединенные Штаты.

  Мы заплатили по два цента какого-то сбора и через минуту оказались на
мексиканской почве.

  На мексиканской стороне моста тоже находился пограничный пункт, но там
никого ни о чем не спрашивали. Возле будки стоял, правда, шафраннолицый
мужчина с грязноватой шеей, одетый в ослепительный мундир цвета темного
хаки, с золотыми кантиками. Но на лице у мексиканского пограничника было
начертано полнейшее презрение к возложенным на него обязанностям. На лице у
него было начертано следующее: "Да, горькая судьбина вынудила меня носить
этот красивый мундир, но я не стану пачкать свои изящные руки, контролируя
какие-то грязные бумажки. Нет, этого вы не дождетесь от благородного
Хуана-Фердинанда-Христофора Колбахоса!"
  Мы, не запасшиеся мексиканскими визами по случаю отсутствия
дипломатических сношений между Москвой и Мексикой, были очень довольны, что
столкнулись со столь благородным гидальго, и быстро зашагали по главной
улице Хуареца.

  Привыкнув за долгое время к запаху бензина, господствующему в
Соединенных Штатах, мы были очень смущены хуарецовскими запахами. Здесь
пахло жареной едой, пригоревшим маслом, чесноком, красным перцем, пахло
сильно и тяжело.

  Множество людей наполняло улицу. Медленно двигались праздные,
неторопливые прохожие. Проходили молодые люди с гитарами. Несмотря на
сверканье оранжевых ботинок и новеньких шляп, вид у них был грязноватый.
Калеки громко вымаливали милостыню. Прелестные черноглазые и сопливые дети
гонялись за иностранцами, выпрашивая пенни. Сотни крошечных мальчиков бегали
со щетками и ящичками для чистки ботинок. Это уж, как видно, правило, что
чем беднее южный город, тем большее значение придается там зеркально-чистым
ботинкам. Прошел отряд солдат, мордатых, начищенных, скрипящих боевыми
ремнями, отряд возмутительно благополучных вояк.

  Как только мы появились на улицах Хуареца, к нам подошел невеселый
молодой человек, с бачками на худом лице. Он был в зеленых брюках и сорочке
с расстегнутым воротом. Он предлагал купить у него сигареты, места на
сегодняшний бой быков, контрабандный табак и еще тысячу предметов. Он
предлагал все, что только продавец может предложить покупателю. Заметив, что
мы поддаемся, он засуетился еще больше и потащил нас к зданию цирка, где
будет происходить бой.
  Наружные стены цирка были увешаны большими объявлениями об американском
виски. Пройти внутрь цирка не удалось. Там сейчас происходил митинг
рабоче-крестьянского союза, направленный против президента Кайеса, снова
пытающегося захватить власть.

  Вся площадь вокруг цирка была заполнена людьми с красно-зелеными
ленточками в петлицах (это эмблема союза). Внутри цирка играл оркестр,
хрипло говорили ораторы, а у входа стоял военный отряд, который мы уже
видели сегодня. Крики, доносившиеся из цирка, толпа, прислушивавшаяся к ним,
стоя на незамощенной площади, ветер, носивший горячую, колючую пыль и
солому, решительные и тупые лица солдат, - все это создавало тревожное,
пороховое настроение.

  Мы прошли базар, где жарили, пекли и варили еду, один вид которой
вызывал неутолимую жажду. У ларьков сидели люди. Пищу с тарелок они брали
прямо руками.

  Потом мы побывали в церкви. У входа в нее толпились нахальные нищие с
грязными вдохновенными лицами пророков. В церкви шла величавая служба, и
женщины в черном плакали над своей горькой, несчастной, неустроенной
мексиканской жизнью. Церковь была узкая, длинная. Несколько зажженных свечей
едва разгоняли мрак. Женщины сидели на деревянных скамьях с высокими
спинками. Гудел маленький орган.

  При сухом законе Хуарец служил для исстрадавшихся американцев спиртным
оазисом. Даже сейчас в городке есть несколько больших ресторанов,
рассчитанных исключительно на иностранцев. Все они расположены у самого
моста через Рио-Гранде.

  Бой быков был назначен на три часа, но начался с опозданием на сорок
минут. За это время мы успели многократно осмотреть и арену и публику,
собравшуюся в небольшом числе. Среди зрителей было несколько американцев,
судя по оглушительным "шурли", которые время от времени слышались недалеко
от нас.

  Арена была окружена амфитеатром без крыши, очень красивым и грубо
построенным. Здание было по характеру народным, простым, совершенно лишенным
украшений. Зрителям, которые боялись простудиться на цементных сиденьях,
давали напрокат плоские соломенные подушечки в полосатых наперниках. Большой
оркестр из мальчиков, наряженных в темные пиджаки, зеленые галстуки, фуражки
с большими козырьками и серые панталоны с белыми лампасами, громко и
фальшиво трубил испанизированные марши. Круглая арена была засыпана чистым
песочком.

  Наконец за деревянными воротами началось движение, и показались люди,
человек восемь - десять. Впереди шли две девушки в костюмах тореадоров.
Сегодня был особенный бой. Из четырех быков, значившихся в программе, двух
должны были убить сестры-гастролерши из Мексико-сити - Мария, по прозвищу
"La Cordobestita", и Тереза, по прозвищу "La Citanita". Оркестр гремел во
всю мочь. За девушками шли мужчины в потертых, шитых золотом костюмах. У них
был деловой вид, и на приветствия публики они отвечали легкими поклонами.
Девушки-матадоры были взволнованы и низко кланялись. Шествие заключала пара
лошадей в упряжке. Лошади были предназначены для того, чтобы увозить убитых
быков.
  По рядам ходили продавцы, разнося в ведрах бутылки с фруктовой водой и
крошечные флакончики виски.

  Маленький худощавый черный бык выбежал на арену. Игра началась.
  Под самыми нашими местами стоял в особой деревянной загородке худущий
мексиканец со шпагой, которую он вытирал холщовой тряпкой. Эту шпагу
передают тореадору перед решительным ударом.

  Не будучи знатоками и любителями тавромахии, мы воздержимся здесь от
употребления специальных терминов, тем более что они нам не известны.
  Первого быка убивали долго и плохо.

  Зрелище стало мучительным с самого начала, потому что сразу же
обнаружилось желание быка уйти с арены. Он явно понимал, что здесь ему хотят
причинить вред. Он не хотел сражаться, он хотел в хлев, на пастбище, хотел
щипать жесткую мексиканскую траву, а не кидаться на людей.
  Напрасно его раздражали, втыкая в шею крючья с цветными лентами. Надо
было долго мучить быка, чтобы вызвать в нем злость. Но даже когда он пришел
в ярость - и тогда он немедленно успокаивался, как только его оставляли в
покое.
  Во всем этом зрелище самым тяжелым было то, что бык не желал умирать и
боялся своих противников. Все-таки его разгневали, и он напал на
девушку-тореадора. Она не успевала увертываться, и бык несколько раз толкнул
ее своим сильным боком. Девушка делала гримасы от боли, но продолжала
размахивать красным плащом перед глазами быка. Он толкнул ее рогами, повалил
на песок и прошел над ней. Внимание быка отвлекли опытные спокойные мужчины.
Тем временем девушка встала и, потирая ушибленные места, направилась к
загородке, где находился хранитель шпаг. Теперь мы видели ее близко, на
расстоянии метра. Она тяжело дышала. Ее бархатный тореадорский жилетик
лопнул по шву. На скуле была царапина. Она приняла из рук мексиканца шпагу,
немножко отошла от барьера и, обратившись лицом к балкону, где сидело
городское начальство, сняла шапочку. С балкона махнули платком, и девушка,
по-детски глубоко вздохнув, пошла к быку.

  Наступил решительный момент. "La Citanita" нацелилась и воткнула шпагу
в шею быка, сейчас же за рогами. Шпага, ловко нацеленная и вошедшая на
достаточную глубину, убивает быка. Говорят, это эффектно. Одни удар - и бык
падает к ногам победителя. Но девушка не могла убить быка. Она колола слабо
и неумело. Бык убежал, унося на шее качающуюся шпагу. Девушке пришлось
пережить несколько унизительных мгновений, когда бандерильеры гонялись за
быком, чтобы извлечь из него шпагу. Так повторилось несколько раз. Бык
устал, девушка тоже. Розовая пена появилась на морде быка. Он медленно
бродил по арене. Несколько раз он подходил к запертым воротам. Мы услышали
вдруг мирное деревенское мычанье, далекое и чуждое тому, что делалось на
арене. Откуда здесь могла взяться корова? Ах, да, бык! Он сделал несколько
заплетающихся шагов и стал опускаться на колени. Тогда на арене появился
здоровенный человек в штатском костюме и зарезал быка маленьким кинжалом.

  Девушка заплакала от досады, стыда и боли. Публика была недовольна.
Только потом, когда вторая сестра, "La Cordobestita", убивала следующего
быка, первой дали возможность реабилитироваться, и она довольно ловко
несколько раз пропустила быка мимо себя на сантиметр от бедра, обманув его
красным плащом. Раздались аплодисменты, девушка снова расцвела и отвесила
публике несколько балетных поклонов.

  Худущий мексиканец деловито вытирал тряпкой окровавленную шпагу,
которая вернулась к нему. Лошади уволокли мертвое животное, и на арену
выпустили третьего быка, такого же небольшого и черного, как и первый. И
этот бык знал, что с ним хотят сотворить что-то недоброе. Его тоже было
жалко. "La Cordobestita" резала его тоже мучительно долго и неловко, и в
конце концов его тоже добили кинжалом. Ужасен момент перехода от жизни к
смерти. Внезапно бык падает, что-то внутри его грубого тела произошло,
пришел ему конец. Смотреть на это стыдно и страшно, словно сам участвовал в
этом убийстве из-за угла.

  Может быть, бой с участием свирепых быков и знаменитого тореро имеет
спортивную внешность, может быть! Но то, что мы видели в маленьком
провинциальном мексиканском городишке, вызывало отвращение.
  Однако самое худшее было впереди. Трое матадоров в клоунских масках и
костюмах, защищенные от ударов подушечными грудями, боками и задами, полчаса
издевались над четвертым быком. Поначалу это была обыкновенная цирковая
интермедия, которая обычно кончается тем, что клоуны убегают с арены верхом
друг на друге, а потом снова появляются, чтобы поклониться публике, снять
маски и показать свои подлинные, ненакрашенные, умные лица.

  Но здесь интермедия кончилась тем, что быка зарезали. Это было так
неожиданно и ужасно, что мы поднялись со своих мест. Не успели мы подойти к
выходу, как увидели, что быка уводят. Его благородная черная морда тяжело и
позорно тащилась по песку, а ослепшие глаза внимательно и строго смотрели на
мычащих и ржущих зрителей. Публика кидала тореадорам шляпы, и те ловко
бросали их назад. Мы медленно шли по плохо освещенным улицам города Хуареца.
Звучали гитары. Молодые люди перебирали струны, прислонившись к облупленным
стенам одноэтажных хибарок. Из ресторана "Лобби N 2" неслась страстная
мексиканская песня. На душе было мрачно.

  Пройдя мимо Хуана-Фердинанда-Христофора Колбахоса, который по-прежнему
не обратил на нас никакого внимания, и бросив последний взгляд на Мексику,
мы перешли мост. К нашему удивлению и даже испугу, чиновника, который должен
был пустить нас назад, не было. Вместо него стоял другой, с таким сердитым
лицом, что мы не ждали ничего доброго. Но едва только мы предъявили свои
паспорта, как сердитый чиновник закричал:

  - Это те два русских джентльмена, которые сегодня утром пошли в
Мексику? Да, да, мне уже говорили о них! Мне все передали. Два русских
джентльмена могут свободно пройти в Соединенные Штаты. Пусть они не
беспокоятся.

  И он обратился к чиновнику в контрольной будке:

  - Это те два русских джентльмена, которые из Мексики идут в Юнайтед
Стейтс. Пропустите их!

  Когда мы миновали пограничный пункт, мистер Адамс сказал:

  - Нет, сэры, это организованная страна. Наш утренний чиновник ушел, но
не забыл передать своему заместителю, что вечером придут из Мексики двое
русских. Все-таки это сервис, не правда ли? И знаете, сэры, что я хочу вам
сказать еще? Я хочу вам сказать, что это страна, в которой вы всегда можете
спокойно пить сырую воду из крана, вы не заболеете брюшным тифом, - вода
всегда будет идеальная. Это страна, где вам не надо подозрительно
осматривать постельное белье в гостинице, - белье всегда будет чистое. Это
страна, где вам не надо думать о том, как проехать в автомобиле из одного
города в другой. Дорога всегда будет хорошая. Это страна, где в самом
дешевом ресторанчике вас не отравят. Еда, может быть, будет невкусная, но
всегда доброкачественная. Это страна с высоким уровнем жизни. И это особенно
делается ясно, сэры, когда попадаешь, как сегодня попали мы, в другую
американскую страну. Но, но, сэры, я не хочу сказать, что Соединенные Штаты
- это совсем замечательная страна, но у нее есть свои достоинства, и об этом
всегда надо помнить.

  Перед тем как попасть в Эль-Пасо, мы пробыли в Соединенных Штатах
довольно долгое время и порядком поездили по стране. Мы так привыкли к
хорошим дорогам, хорошему обслуживанию, к чистоте и комфорту, что перестали
все это замечать. Но стоило нам только один день пробыть в Мексике, как мы
снова по достоинству оценили все материальные достижения Соединенных Штатов.

  Иногда бывает полезно для лучшего знакомства со страной покинуть ее на
один день.

Ильф и Петров. Одноэтажная Америка

==============

Вот такая история! Я оговорилась, что Ильф и Петров - евреи. Означает ли это, что расовую нетерпимость нужно традиционно и ожидаемо свести к еврейскому вопросу? Вот уж нет. Хотя еврейский вопрос -   таки да, вполне ожидаемо встает, когда изучаешь новейшую историю Мексики.  

Мы прочитали описание жалкой мексиканской корриды, которая так не понравилась Ильфу и Петрову. Означает ли это, что в Мексике ненастоящая коррида, или мексиканцы - это такие уроды, что даже быка не могут забить красиво? Означает ли это, что все мексиканцы грязные, плутоватые и тупые?  

Нет, ничего подобного! Как тут не вспомнить замечательный фильм Сергея Эйзенштейна "Да здравствует Мексика!" Этот фильм, сделанный советским режиссером (евреем) практически в то же самое время, - поднимает Мексику на необыкновенную высоту - мексиканцы уже давно считают этот фильм своим национальным достоянием. В одной из новел фильма - "Фиеста" - Эйзенштейн показывает традиционную корриду в самом испанском городе Мексики - Пуэбле. Более красивой, романтичной и героической презентации трудно себе представить! У Эйзенштейна Мексика - это страна древних пирамид, героического и своеобразного народа презирающего смерть, плантации магея и тропический рай Теуантепека... Конечно, Эйзенштейн не мог узнать Мексику всего лишь за два месяца своей экспедиции   -   в его поездке по Мексике его группу консультировали знаменитые мексиканские художники-коммунисты: Диего Ривера, Давид Сикейрос, Хосе Ороско (кстати, Сикейрос был евреем, да и сам Диего Ривера, говорят, при феерическом миксе своей крови был тоже не без греха).   Без их руководства и совета Эйзенштейн никогда бы не смог так глубоко постичь дух Мексики.  

А Ильф и Петров "сходили" в Мексику всего на один день... И какая разница во впечатлениях!   Однако, дело вовсе не в том, кто и как долго пробыл в Мексике. Моя главная мысль в другом -   как эти люди относились к увиденному. Ильф и Петров увидели Мексику посредством американцев, а Эйзенштейн и его группа - глазами самих мексиканцев...

 Интересно, что Ильф и Петров побывали в Америке в одно время в Эйзенштейном - то есть, они видели практически одну и ту же Мексику!

Кто из них был прав? Все они были правы   - кто что настроен был увидеть, тот то и увидел. 

 Помнится, писатель Солоухин блестяще выразился по этому поводу:   

 "В каждом из нас, как в организме, много всего и разного. Во мне кило шестьсот мозга, но есть и иные (в животе) вещества. Вопрос, на что смотреть."

 Эйзенштейн смотрел на сердце Мексики, а Ильф и Петров - на говно... Интересно - переведена ли "Одноэтажная Америка" на английский и испанский языки? Было бы любопытно узнать...