На факультете математики Высшей школы экономики закончились занятия первго курса. Преподаватель анализа, профессор Андрей Михайлович Левин, стирал с доски определение производной Шварца и пытался параллельно кутаться в одежду. Аудитория давно уже опустела, только ветер залетал в открытую форточку. Тут в кабинет зашёл преподаватель геометрии у первого курса матфака, доцент Григорий Леонидович Рыбников.

-- У меня какое-то нехорошее предчувствие. Андрей, закрой окно.
-- Сейчас, я пойду покурю -- ответил Андрей Михайлович Левин.

Левин и Рыбников стояли на крыльце перед зданием матфака. С небес падал мокрый, кровавый снег и ещё какая-то жидкость, смахиваюшая на сопли. На деревьях распускались выстрелами <<Авроры>> листья и завязывались, наливаясь инфернальным соком, плоды. Андрей Михайлович подошёл к дереву и сорвал один из них, жирный, набухлый. Он на поверку оказался квантором всеобщности.

-- Смотри, какой у меня хороший квантор! -- крикнул ему вслед Григорий Леонидович.
-- Да квантор твоё говно! -- ответил ему, не оборачиваясь, Андрей Михайлович, и выпустил длинную струю серого дыма. Вот брось, -- сказал Левин, обернувшись, -- брось его об землю!!

Андрей Михайлович с силой бросил свой квантор об асфальт. Он красиво разлетелся в мириады осколков кровавых брызг, заплевав по колено штаны Андрея Михайловича в крови.

-- Брось об землю!!

Григорий Леонидович как бы нехотя уронил на землю свой сморщенный квантор существования. Плюхнув, он лопнул и тучей синего дыма вознёсся к небесам.

-- Говорил же, говно твой квантор!

Из этой тучи, меж тем, выкристаллизовалось несколько крохотных консервных баночек с предикатами и, упав, пребольно тюкнули Андрея Михайловича по сияющей лысине.

-- И бьётся пребольно.

===

А в конференц-зале НМУ в это время профессор, доктор философии Михаил Сергеевич Вербицкий и доктор наук Юлий Сергеевич Ильяшенко пускали по кругу бездыханный труп филдсовского лауреата Уилларда Милнора. Ветер завывал, врываясь в щели здания в Большом Власьевском, но батареи и физические упражнения всё ещё грели почтенных математиков. Вдруг распахнулась дверь и, юрко вращая головой, в зал, размахивая старомодным зонтиком, вприпрыжку вошёл доцент Александр Игоревич Буфетов.

-- Я прнс, гспд!! -- прозвенел его высокий голос.
-- Хули стоишь-то тут? Дай сюды -- ответил ему ректор Независимого Московского университета, Юлий Сергеевич.

Расстегнув пальто, Буфетов достал из нагрудного кармана своей синей бархатной жилетки посеребрённый несессер, из которого он извлёк коробок спичек.

-- Прорубоно? -- вопросил Миша, не отрываясь от трупа.
-- Д! -- ответил ему Александр Игоревич, доставая из коробка самую длинную спичку и протягивая её Мише.

Доктор философии, выпускник Гарварда Михаил Сергеевич, крякнув, разломил спичку на три части вдоль и раздал их достопочтенным математикам.

-- Ну что, по последней, ёпта! -- заранее хриплым голосом протрубил Юлий Сергеевич.

Все трое дружно пропихнули кусочки спичек в свои левые уши и осели, медленно умирая в луже крови, струишвеейся из трёх отверстий, угнездившихся в их гениальных головах. Но недолго им пришлось спокойствовать: секунд через тридцать, выломив двери, в конференц-зал ворвался Владлен Анатольевич Тиморин и сверкающей эмалированной миской в руках, в недрах которой чернелось что-то беленькое.

-- Братишки, я вам покушать принёс! -- с присвистом прокричал он, играя своим волнистым голосом.

Но братишки лежали бездыханные. Даже уже давно мёртвый труп академика Милнора не подавал никаких признаков жизни.

-- Эх, что ж, это, люди, делается, а? Ну ты-то хоть, ты-то, мой наставник и учитель!! -- рыдая, проскулил Владлен Анатольевич, и, раздевая Буфетова, принялся втирать в его грудь извлечённые из тарелки фекальные массы. Весь измазавшись, он сел и заплакал. Сопли капали из его носа на осенённое венцом высшей мудрости чело Уилларда Милнора.

===

А в соседнем кабинете, содрогаясь от порывов ветра и от приступов чахоточного кашля, качался из стороны в сторону Сабир Междидович Гуссейн-Заде. Он всё выписывал и выписывал некий вектор, в его натруженных руках гремели записанные в координатах дифференциальные операторы. Тут некий голос из абсолютно пустой аудитории нашептал ему: <<Сделай преобразование координат!! Сделай! Сделай!!!!>>. Повелеваясь гласу Неведомого, Сабир Междидович принялся переписывать свои операторы в координатах лемнискатического конуса, расставляя волны над преобразованными исками и игреками, ишками и жишками. Вскоре вся доска покрылась тильдами, растекаясь океаном дифференциальной геометрии. Штормы Ли и смерчи Киллинга колебали его гладь, и утлый челн Сабира Меджидовича перевернулся на его волнах. Растеряв банки с кильками, заготовленные на далёкое плавание, гениальный азербайджанский математик пошёл на дно Марианской впадины. В это время его телесная оболочка также, громко охнув, осела и рухнула на пол, раздирая ногтями линолеум.

===

А между тем в опустошённой, омываемой облаками хлора Москве, где не осталось почти ни одной живой души, в самой сердцевине Ленинского проспекта, стоял на коленях, выдирая себе клочья волос и ломая фаланги пальцев, Лёня Посицельский, и, отплёвывая куски лёгких, скрипел: <<Хотелось бы иметь также для контрагерентных копучков аналог функтора особого ограничения на замкнутую подсхему... мехматяне ветер отравили... и каждый отравленных превратится производную категория...>>

Матфак к тому времени совершенно вымер, только один сумасшедший студент в резиновых сапогах, представляющийся Лёней, бегал по коридору третьего этажа матфака и завывал, выл, не то про луну в первой четверти, не то про бонистику Таиланда V века, не то про ямальских сепаратистов, едящих и пьющих не нам, но имени твоему. Картонные стены кряхтели, не выдерживая и грозного ветра, и Лёниных позывов, куски его стен падали на остановившиеся, ржавеющие грузовики, разламывая пожарные гидранты и превращая их в истоки великих рек. И над поражённой Москвой стоял только скрип Посицельского, завывания Лёни, гомерический хохот Садовничего и тихий, умирающий шёпот недобитого филдсовского лауреата Уилларда Милнора: <<Free Pussy Riot... free Pussy Riot... free... Pussy... Riot...>>.