Вернувшись в своё село, Петро нашёл свою хату разрушенной: крыша была провалена, и дверь и столбы галерейки сожжены, и внутренность загажена. Сын же его, тот красивый, с блестящими глазами мальчик... был привезен мертвым к синагоге... Он был проткнут штыком в спину. ...Женщина... в разорванной на груди вышиванке, открывающей ее старые, обвисшие груди, с распущенными волосами, стояла над сыном и царапала себе в кровь лицо и не переставая выла. Вой женщин слышался во всех домах и на площадях...
Фонтан был загажен, очевидно нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и синагога...
О ненависти к москалям никто не говорил.
Чувство, которое испытывали все украинцы от мала до велика, было сильнее ненависти.
Это была не ненависть, а непризнание этих москальских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения