31 августа. Утром приходил румынец 30-ти лет, оскопившийся 18-ти лет вследствие чтения «Крейцеровой сонаты». Потом стал работать на земле, на 9-ти десятинах и страшно разочаровался сегодня, увидав, что Толстой писал одно, а живет в такой роскоши. Он, видимо, огорчился, говорил, что плакать хочется, все повторял: «Боже мой, боже мой! Как же это? Что же я скажу дома», — и допрашивал всех, прося объяснения такому противоречию.

31 Авг. [...] Потом был в высшей степени интересн[ый] человек ― скопец 30 лет, сильный мужчина. Спрашивал мое мнение об оскоплении, и я не мог дать убедительного доказательства неправильности этого. Он говорит, ч[то] в послесловии к Крейц[еровой] Сон[ате] есть подтверждение этого. Потом он говори[л] с Сашей, удивляясь на роскошь жизни, в к[оторой] он нашел меня.