Обращенная вовне маска всесилия должна компенсировать реальные бесправие и несвободу у себя в стране. 60% населения городов РФ - это крестьяне по менталитету.

Рональд Рейган собирал советские анекдоты и время от времени делился ими со слушателями. Одним из его любимых был известный анекдот про советского человека, который был не менее свободном, чем американец, поскольку тоже мог смело выйти на Красную площадь и заявить: «Рейган – дурак!» Соль анекдота сводилась к насмешке над советской «свободой слова». Но есть здесь и другой пласт. Он о том, что советский человек, с одной стороны, совершенно искренне полагал, что «Рейган дурак», о чем мог заявить во всеуслышание на Красной площади, а, с другой, считал, что и «Брежнев дурак», о чем не мог говорить за пределами кухни. Первое – показная свобода слова в СССР – широко известный факт. Второе – советская политическая шизофрения – настолько менее очевидный и понятный феномен, что даже не отрефлексирован: мы над этим не смеемся потому, что это не смешно!

Приходилось ли вам задумываться над тем, почему отдельные люди, страны, народы и даже целые цивилизации демонстрируют невероятную «национальную гордость» (даже гордыню и спесь), заражены бешеным национализмом, но при этом унизительно покорны своим угнетателям, смиряются с дикой несправедливостью у себя в стране, подставляют спины под полицейские дубинки, поддерживают репрессивные режимы, от которых сами же и страдают, и вся их смелость дальше кухонных разговоров не идет? Зато, как только дело доходит до «национальной гордости» (за державу, нацию, религию), они преображаются: и «повторить» они могут, и искандерам их «смешно», и «дня тот не проживет», кто их обидит, всех «сотрут с лица земли»… Что за странная избирательность? Спросите русского, иранца, араба, китайца: если ты такой гордый, свободолюбивый и вставший с колен, то почему это оборачивается только на внешний мир,куда все эти превосходные качества деваются перед лицом реального (а не мнимого – со стороны чужаков) насилия в твоей повседневной жизни? Откуда униженная покорность перед властью у себя в стране?

Эти покорность своим феодальным порядкам и образу жизни и бунт против соседей всегда имеют еще один интересный аспект: это непременно бунт против успешных соседей. Неправда, что в России ненавидят всех. Нет, только Запад. Те, кто менее успешен и богат (от Сербии до Венесуэлы, от Сирии до Центрально-Африканской Республики), тех не ненавидят, а снисходительно похлопывают по плечу. В основе этого отношения лежит комплекс: неполноценности – в случае с Западом; и превосходства – в случае с глобальным Югом. В основании культивируемой ненависти к Украине лежит тот же принцип: дело не в бандеровцах и неофашистах (России ли рассуждать о фашизме?!), а в том, что Украина отказывается следовать «русской матрице», что точно заметил Бродский в своих антиукраинских стихах: «Как в петлю лезть, так сообща, сук выбирая в чаще, / а курицу из борща грызть в одиночку слаще?». Иначе говоря, вместо ненависти к успешному Западу сама захотела уйти на Запад, предпочтя курицу петле. Но что значит «уйти на Запад»? Это значит прежде всего модернизироваться. И здесь мы подходим к самой сути политического ресентимента, характеризующего современный мир.

Отмеченная разница между обращенной к внешнему миру бравадой и покорностью собственным держимордам указывает на компенсаторную природу этого явления: обращенная вовне маска всесилия должна компенсировать реальные бесправие и несвободу у себя в стране. Отсюда стремление сохранить любой ценой выдаваемое за «традиционные ценности», «скрепы» и «любовь к отеческим гробам» наследие политической культуры феодализма и резкое неприятие капиталистической модерности.

Предвижу вопрос: причем здесь архаика феодализма и модерность капитализма? Дело в том, что первый основан на сакральности власти и воспроизводящейся в поколениях социальной иерархичности, а потому не предъявляет к личности никаких требований, кроме подчинения. Ты подчиняешься власти отца, суверена и сложившейся иерархии не потому, что ты плох или хорош, умен или глуп, трудолюбив или ленив, удачлив или невезуч, одарен или бесталанен, а потому что таковы данные обстоятельства, таков твой освященный богом и традицией статус в этой социальной системе, и он не зависит от твоих личных качества – nothing personal. Это и есть модель феодального общества и средневекового патриархального сознания, которые предпочитают огромное число людей потому, что рожденная в Новое время модель буржуазного общества вся основана именно на личных качествах человека – его уме, таланте, трудолюбии, мастерстве и т. д. Быть лузером в феодализме не зазорно: ты здесь рождаешься лузером. Быть лузером в капитализме постыдно: ты рожден свободным, вокруг тебя такие же, как ты, преуспели, а ты остался за бортом. Это больно, это обидно, и это – very personal.

И если государства ведут себя как индивидуумы, то важно понять, какова социально-психологическая основа этого двойственного поведения на индивидуальном уровне? Когда речь идет о России, ее следует искать в самой природе постсоветского общества. Это общество – наследник советского. А советское общество – своеобразный мутант, сформировавшийся в уникальных условиях абортированной сталинской модернизации. В нормальных условиях процесс социализации идет через приобщение масс сельского населения (особенно когда речь идет о крестьянских странах, а сто лет назад Россия была именно такой страной) к городской культуре: массы сельского населения заполняют города, которые перемалывают их в усложненной, космополитичной и более толерантной культуре через образование, разнообразие среды, приобщение к искусству, духовное развитие. Однако в ходе революции эти жернова сломались: и без того слабый, искусственно-завозной, тонкий слой городской культуры в России был разрушен и распылен гражданской войной, голодом, холодом, бессудными расстрелами, бегством в эмиграцию, перманентным террором… В результате огромные массы крестьян, бежавшие от голода и варварской коллективизации и превратившие советские города в огромные коммунальные муравейники, не столько урбанизировались сами, сколько архаизировали городскую культуру. Возник феномен, обозначенный Солженицыным точным словом образованщина (образцовым ее продуктом был и сам Солженицын). Советский город был населен полуурбанизированными крестьянами. Сегодняшняя Россия в огромной своей массе – их потомки. Сознание злобных старух на лавочках у подъездов домов и жуликоватых мужиков в трениках за гаражами воспроизводятся из поколения в поколение. И государство зорко следит за тем, чтобы эта «эстафета поколений» не прервалась.

В России еще не окончательно разрушена социология, и недавно опубликованные итоги исследования профессоров Нины Селиверстовой и Юлии Зубок из Центра социологии молодёжи Института социологии РАН, проливают свет на нынешнее положение дел: оно удручающе, хотя и не вызывает удивления. Авторы исследования отмечают доминирование сознания хуторянина у россиян (высокий уровень индивидуализма при низком уровне доверия к чужим). В переводе в политическое поле этот тип сознания создает запрос на «сильного лидера», способного «держать в кулаке» плохо управляемое население, не дав ему впасть в полную анархию или разбежаться, а стране – территориально распасться. Иначе говоря, в основе этого запроса лежит понимание того, что без насилия ни этот народ, ни эта страна выжить не могут. «Сильного лидера» хотят 66% населения России. И, что примечательно, поколенческого разрыва не наблюдается: от 63 до 72% молодёжи от 15 до 35 лет (по разным её возрастным группам). Молодежь воспроизводит репрессивную политическую культуру, чуть ли не впитывая ее с молоком матери. Исследование показывает, что «демократию выбирает молодежь, в малой степени представляющая свое поколение, а по некоторым чертам <…> значительно отделяющая себя от него».

И здесь начинается знакомая двойственность. Массовый запрос на авторитарного лидера сочетается с самым большим запросом среди россиян всех возрастов – 78%! – на… «расширение прав и свобод граждан». То есть население одновременно хочет и анархической вольницы, и репрессивной власти, которая пресекала бы ее (при этом лишь 29% считают важным, чтобы «руководитель соблюдал закон»). Итак, чудесным образом в массовом сознании социальная атомизация, радикальный индивидуализм и запрос на анархическую вольницу сочетаются с запросом на сильного авторитарного лидера, плюющего на закон. Исследователи приходят к выводу о том, что «гибридность, проявившаяся в саморегуляции предпочитаемых представлений о “лучшем” государственном устройстве, по большей части отражает противоречивое сосуществование традиционной и современной культур, по меньшей — размытость, инфантилизм политического сознания». Этот инфантилизм подавляющей части российского общества и порождает двойственность, свойственную подростковому сознанию, когда физиологическая зрелость оказывается в резком конфликте с культурной и духовной незрелостью. Иными словами, как и сто лет назад перед нами «страна-подросток».