Учебная литература и чистая лирика.
Я тут спросонья назвал Фоменко-Фукса неодобрительным словом, а Гриша П. в ответ (видимо, к месту) назвал меня неодобрительным словом.

В связи с чем я должен произнести вслух:

У меня дома есть два экземпляра Фоменко-Фукса. Один, зелененький, 89-го года, мне дал почитать в 11 классе Гриша (другой, М.), не зная, что я уже года за полтора до этого украл у дедушки издание 69-го года, красивое такое, со вписанными формулами, старой бумагой и с рисунками прямо посреди текста, а не в приложении в конце.

После того, как Гриша дал мне зеленого Фоменко-Фукса, я поехал на Ярославский вокзал, и, конечно же, внезапно овладев новым сокровищем, пусть в некотором качестве уже и принадлежащем мне, я не мог оставаться бездейственным.
Я сел рядом с фонтаном -- точнее, рядом с георгиепобедоносным хреном прямо у выхода из метро, и стал читать про категорию, как сейчас помнится, Люстерника-Шнирельмана. Видимо, я ждал попутчиков, а может и просто электрички, и направлялся я, видимо, в Абрамцево, а может и в Зеленоградскую, или еще куда-нибудь, хотя куда еще уезжать с Ярославского вокзала.
Разгоралась весна, да так уверено, что казалось, что дело уже в шляпе, уже лето, и можно быть расслабленным и снисходительным ко встречным.
Встречные немедленно явились в виде местного бомжа, деликатно севшего рядом. Возможно, бомж попросил денег или сигарет, возможно я даже ему дал что-то из этого, но все это было, конечно, только поводом завязать беседу. Бомж спросил у меня, что я читаю. Я сказал, что книжку по математике, и показал картинку -- не фоменковскую, а иллюстрацию к какому-то конкретному рассуждению. Бомж спросил у меня чем занимается топология, и я, нутром почувствовав, что мой собеседник склонен скорее к алгебраическо-аналитической парадигме мышления, и банальный разговор про бублики и футбольные мячики, его не удовлетворит, а у меня вызовет рвотный рефлекс, зачем-то начал ему рассказывать про метрическую геометрию, или вообще не пойми про что. Перед этим, кажется, пробормотал что-то про Перельмана. Про Перельмана бомж не слышал, но ему понравилось, причем факт отказа от премии его впечатлил меньше чем факт получения (оно и понятно, человек все-таки с ангелами регулярно общается).
--Вот, -- говорю я, -- есть все точки это площади, перед вокзалом. До них всех мы можем дойти, но до каких-то быстрее, до каких-то дольше.
--Угу, -- говорит бомж, -- а если поддал как следует, то хуй дойдешь далеко, ноги сука заплета сука ну ты понял
--Да-да, -- говорю, -- я тебя понял, и ты меня понял. Или вот города разные, есть Москва, а есть Санкт-Петербург там, или Новосибирск. Между ними ходят поезда, приходят сюда на вокзал, до некоторых в одну сторону ехать, до некоторых в другую. До некоторых близко, до некоторых далеко.
--Точно, -- говорит бомж, который явно начинал сочувствовать моему спичу, -- а если город за полярным кругом, то хуй дойдешь вообще и хуй доедешь. Полярный круг, брат, это пиздец как далеко.
--Да, -- говорю я, обрадованный взаимопониманием.--Да, этим математика и занимается.
--Ну, говорит бомж, я в этом нихуя не рублю, че там, как там, но если тебя это вставляет, если тебе это охуенно, то занимайся этим брат.

Так я был благословлен бомжом на занятия топологией. Сегодня с конфы в честь Васильева я гордо ушел, топологии не дождавшись, измученный точечками, клеточками, черточками ебучими и комбинаторичкой всего этого сорта. Да и от топологии я ухожу, топологии не дождавшись, да и останутся от меня тогдашнего скоро рожки да ножки да черточки-палочки, телеса-волосики.

А несколько лет назад было совсем все не так. Было предчувствие науки, было тепло, была весна. Полярный круг был пиздец как далеко.