Two stops from the house it has passed in a trolley bus - in a new, spacious, yellow-dark blue trolley bus, - before war such was not in Moscow. Convenient armchairs have been upholstered by a soft skin of chocolate colour and figured плюшем. The trolley bus went smoothly, as on water. And it did not go in trolley buses five years. He did not see the Moscow conductor five years. Five years were not asked by him an efficient Moscow tongue twister: "On the following do not descend?" And when he has asked now about it, its voice has sounded so loudly and with such inappropriate triumph that passengers standing ahead of it - them was a little this every day midday - have with astonishment looked back and silently have let its pass.

Две остановки из дома, который это передало в троллейбусе - в новом, просторном, желто-темно-синем троллейбусе, - перед войной такой, не были в Москве. Удобные кресла были обиты материей нежной кожей шоколадного цвета и изобразили плюшем. Троллейбус пошел гладко, как на воде. И это не входило в троллейбусы пять лет. Он не видел Московского проводника пять лет. Пять лет не спросил он эффективную Московскую скороговорку: "На следующем не спускаются?" И когда он спросил теперь об этом, его голос звучал так громко и с таким несоответствующим триумфом, что пассажиры, стоящие перед этим - их, были немного этим каждый день, полдень - имеет с удивлением, оглядывался назад и тихо позволили его проходу.

Two stops from home, he rode in the bus - in a new, spacious, yellow and blue bus, - before the war, such was not in Moscow. Comfortable chairs were upholstered in soft leather chocolate-colored and patterned plush. Trolleybus went smoothly as on the water. But he did not go in the trolley for five years. He did not see the conductor of the Moscow five years. For five years he did not ask the Moscow business-like patter: "The following are not going?" And when he was now asked about it, his voice was so loud and with such misplaced glee that passengers standing in front of him - they were few in the afternoon everyday - looked surprised and silently give way.

Две остановки от дома, он ехал в автобусе - в новом, просторном, желтый и синий автобус, - до войны, такого не было в Москве. Удобные кресла были обиты мягкой кожи шоколадного цвета и узорной плюша. Троллейбус прошло гладко, как на воде. Но он не пошел в тележке в течение пяти лет. Он не видел дирижер Московского пять лет. В течение пяти лет он не просил Московский бизнес-подобный рисунок: "Ниже не собираются" И когда он теперь спросил об этом, его голос был настолько громким, и с такой неуместной ликованием, что пассажиры, стоящие перед ним - их было мало в каждый день во второй половине дня - удивился и молча уступить дорогу.

Two stops from home, he drove in the bus – in a new, spacious, yellow-and-blue bus, before the war, such was not in Moscow. Comfortable chairs were upholstered in soft leather chocolate-colored and patterned plush. The trolley came down smooth as water. But he wasn't in the truck five years. He does not see the conductor of Moscow for five years. Five years he asked busily Moscow patter: "don't go any farther?" And now, when he asked about it, his voice sounded so loud and so all over the place with glee that stood ahead of him the passengers – there were not so many in this daily noon – looked up in surprise and silently went out of his way.

Две остановки от дома он проехал в троллейбусе – в новом, просторном, желто-голубой автобус, до войны таких не было в Москве. Удобные кресла были обиты мягкой кожей шоколадного цвета и узорчатым плюшем. Троллейбус сошел гладко, как вода. Но он не был в грузовике пять лет. Он не видит проводник Москвы в течение пяти лет. Пять лет спросил он деловито Московской скороговоркой: "не ходите дальше?" И теперь, когда он спросил об этом, голос его прозвучал так громко и с таким неуместным ликованием, что стоял впереди него пассажиры – их было не так много в этом ежедневно полдень – удивленно взглянул на него и молча вышел из его пути.

He has passed two stops from the house in the trolleybus – in the new, spacious, yellow-blue trolleybus, – before war such wasn't in Moscow. Convenient chairs have been upholstered with soft skin of chocolate color and figured plush. The trolleybus went smoothly, as on water. And he didn't go in trolleybuses five years. He didn't see the Moscow conductor five years. He didn't ask five years an efficient Moscow tongue twister: "On following you don't descend?" And when he has asked about it now, his voice has sounded so loudly and with such inappropriate triumph that the passengers standing ahead of him – them was a little this everyday midday – have with astonishment looked back and silently have given way to him.

Он передал две остановки из дома в троллейбусе – в новом, просторном, желто-синем троллейбусе, – прежде чем война такой не была в Москве. Удобные стулья были обиты материей с нежной кожей шоколадного цвета и изобразили плюш. Троллейбус пошел гладко, как на воде. И он не вошел в троллейбусы пять лет. Он не видел Московского проводника пять лет. Он не спросил пять лет эффективная Московская скороговорка: "На следующем Вы не спускаетесь?" И когда он спросил об этом теперь, его голос звучал так громко и с таким несоответствующим триумфом, что пассажиры, стоящие перед ним – их, были небольшим этим повседневным полуднем – имеют с удивлением, оглянулся назад и тихо уступили ему.