павел гольдин duskhunter@lj
Чонгулек

Еще апрель, а нефть горит в озерах,
и рельсы-позвоночник ломит жар;
из них торчат остистые вершки.
Восходит длинная тяжелая луна –
нет, не луна, а голая довольная Венера.
Ее резиновое тело
колышется в соленой грязи.
В дырах тырса прорастает,
и кричат авдотки на холмах. Бриз
стучит пустой канистрой.

Носится смерть, как обугленный заяц,
клоун бубонный в степи.
Ветер несет комья шерсти.

Давно ли вы смотрели, как в бетонной пыли
менеджеры прыгают из окон и ласточками битыми летят?

Еще вчера шептались ивы над рекой,
в фонтанах лилии, и нам несли шашлык,
а завтра – Чонгулек до горизонта
и черно-бурая моча.

Лиса в капкане отгрызает себе лапу и уходит.
Вот бы отгрызть себе прошлое, и переварить, и бежать,
припадая на три драгоценные лапы, и новое имя придумать себе,
и рассказывать всем, как боролся
с превосходящей силой до самой зари.

Собрать все книги бы да съесть.

Отличник из хорошенькой семьи
объелся собственных генеалогий,
лежит – раздувшийся, как мех с прокисшим квасом,
от грешных дядей, дедов, –
ждет ада (так киты
на пляже ждут отлива),
а нет и нет его.
Уже и ночь, и лисы ходят.

***

Когда быка стало не отличить от коровы,
Алиса зашла на горку,
а когда очнулась в вереске,
рядом уже была сонная теплая девочка –
ласковая, как осьминог.

Девочка сделала все, зачем пришла,
и Алиса заплакала:
– Я хотела совсем не этого,
я хотела узнать, что со мной будет
и как мне жить.

Теплая девочка лизнула ее в ухо и шепнула:
– Мы обе будем работать, пока не сдохнем,
а наши дети сядут на корабль с белыми парусами,
уплывут в страну, о которой поют ночами наши деды –
и там наконец станут джентльменами –
научатся стрелять из пистолета
и из пулемета.