ВРЕМЯ · ВСПЯТЬ

Есть город с пыльными заставами,
С большими золотыми главами,
С особняками деревянными,
С мастеровыми вечно пьяными,
И столько близкого и милого
В словах: Арбат, Дорогомилово...

Февраль или март 1913

Гляжу на снег, а в голове одно:
Ведь это — день, а до чего темно!
И солнце зимнее, оно на час —
Торопится — глядишь, и день погас.
Под деревом солдат. Он шел с утра.
Зачем он здесь? Ему идти пора.
Он не уйдет. Прошли давно войска,
И день прошел. Но не пройдет тоска.

1943

Туманы тают. Сырость легкая,
И, ежась, вздрагивает сад.
Росинки падают неловкие.
Заборы влажные блестят.

Еще лежит на травах изморось,
Не шелохнется речки гладь.
И вся природа словно выспалась
И только ленится вставать.

1954

На Васильевском острове плавленый ел я сырок,
я бы мяса поел, только денег уже не осталось,
уезжать не хотелось, ведь здесь даже в крике сорок
что-то слышится кажется будто бы из Мандельштама.

Я влюблён в прямизну этих мощных уверенных линий,
что томленье пространства практически сводят на нет,
рассекаешь по Невскому, словно какой-нибудь Плиний,
а не как по Свердловску убогий свердловский поэт.

Питер, я прорастаю в тебя до _ _, до упора,
до излома сетчатки, до звона пустых позвонков,
я тебя увезу далеко за уральские горы,
Питер, я тебя в строчки упрячу - и буду таков.

Вечереет уже, и в Неве, как в зерцале летейском,
отражается всё, что я знаю теперь наизусть,
и туманное небо щекочет шпиль адмиралтейства,
и, пришпорив коня, Пётр топчет посконную Русь.

Послезавтра уже поднимусь я немного фатально
на родной и привычный заплёванный третий этаж
и по дням потеку с безмятежным спокойством Фонтанки,
утешаясь лишь тем, что зафоткал я весь Эрмитаж.

Но доеден сырок, и осталась одна лишь сорока,
неспокойно бедняге, кроит побледневшую тьму,
и на этот раз чудится что-то как будто из Блока,
и молчит Петербург, но ответствует вечность ему.

День растаял, словно сахар,
в серой сетке дождевой.
В сердце нет ни капли страха, —
только кровь...
Я вновь живой!
Подползает осторожно
к дому вкрадчивый туман.
...Помечтать, подумать можно,
взвесить радость и дурман.
Куры маются в сарае.
В дреме кот упал с крыльца.
Кто-то жалобно играет
на гармони без конца.

Хорошо, что есть мгновенья:
к тишине прикосновенья...
Что доступно тем, кто хочет, —
созерцанье новой ночи.
Что — как лампы в небе —
просто
можно видеть людям
звезды!

Снег — да листья желтые.
В небе — крик ветвей.
По дороге шел я,
по дороге к ней...
Медленный, как дерево,
тихий, как старик.
В двух шагах растерянный
воробей возник.
Перемешан с листьями
снег,
и все — плотней.
...Шел я, словно к пристани,
к осени моей.

* * *Шофер со мной не разговаривал,
принципиальный был шофер.
Меня нужда с шофером спарила,
я сам чихал на разговор.
А к нам тянулись ветки пыльные,
поодаль
вспять
текла трава...
Ах, эти дни автомобильные,
ах, эти в кузове дрова...
Молчит шофер.
Дорога в рытвинах.
Молчит, чумазый.
Ну и пусть.
За нами пыль спиралевидная
встает и стелется,
как грусть...

В полях созрел ячмень.
Он радует меня!
Брожу я целый день
По волнам ячменя.

Смеется мне июль,
Кивают мне поля.
И облако - как тюль,
И солнце жжет, паля.

Блуждаю целый день
В сухих волнах земли,
Пока ночная тень
Не омрачит стебли.

Спущусь к реке, взгляну
На илистый атлас;
Взгрустнется ли,- а ну,
А ну печаль от глаз.

Теперь ли тосковать,
Когда поспел ячмень?
Я всех расцеловать
Хотел бы в этот день!

Июль 1909

Москва - pека
Река забвения мой город
Уносит бережно с собой,
Уносит и тепло и холод,
И камни старой мостовой.

Москва-река. Свинцовый цвет воды.
Чуть хлопнув громом, убежало лето.
Хоть песенка его уж и пропета,
Мы всё ещё едим тепла плоды.

В Москва-реке плывут беспечно
Широких улиц голоса,
Машины пробки бесконечной
Дорог Садового кольца.

И канет все, что было в Лету,
Что город делит пополам.
В ней тонут киловатты света,
И тонут рынков острова.

Гребной канал. С веслом наперевес
Мужик ступнями шлёпает огромными;
По радио неведомый Зевес
Грозит дождями, градами и гро/мами.
Стращает бурей нас незримый нытик,
Как Серый Волк - беспечных поросят,
А на дворе жара плюс пятьдесят
И минус - мозг расплавился и вытек.

Мир развёрнут на угол прямой,
Круг обзора уменьшился вдвое.
Пульс не мёртвый и не живой...
Мы уплыли на разных каноэ...

Гребной канал. Большой спортивный слёт.
В программе - пиво, раки и купание.
А что потом - кого оно гребёт?
Ведь небо ясно, как над всёй Испанией!
Нишкни, синоптик, не гони волну
И не пугай погодами погаными:
Пузырь-другой с друзьями гребану -
И завтра мы схлестнёмся с ураганами!

Гребной канал. Воскресная тоска.
Мозги в тумане и душа во мраке.
Мы высохли на солнце, как треска,
И сами покраснели, словно раки.
Здесь сухо, как с прокладками «О-би»;
Гребец плескался - мы его прогнали:
- Ты всех уже загрёб! Давай греби!
Мужик, ты лишний на гребном канале! (Автор Фима Жиганец)

Вошел, пропахший мокрым лесом:
грибами, плесенью, смолой.
Глаза под кепочным навесом
всем говорили: я не злой.
В стакан граненый
вставил горстку
каких-то крошечных цветов...
И вышло так чудесно-просто.
Не надо мук, не надо слов.
Принес, и все. И стало чище.
И я сказал себе:
смотри,
ведь разве ты не э т о ищешь
в электролампой
до зари?

Забраться в автобус на мокром шоссе
и видеть,
как сонно-задумчивы все.
Как спять молодые,
прижавши к стеклу
свою налитую здоровьем
скулу.
Как пара старушек,
лишенная сна,
кукует, что поздняя нынче весна.
А также увидеть,
как птица-девица
по букве клюет
с пожелтевшей страницы.
...И так-то уютно.
И так-то покойно.
Рокочет мотор деловито и стройно.
А рядом обычная,
словно привычка,
над насыпью в ночь
пролетит электричка.
Затем — на плечо молодого соседа
склонится седая головушка деда.
И, как бы из прошлого,
где-то там сзади,
кондуктор объявит,
что ты — в Ленинграде.

Мимозу продают у магазина,
Голуби в небе —
не знаю чьи,
И радужно сияют
от бензина
Лиловые
московские
ручьи.

Апрель 1956

Я выхожу, большой, неуклюжий,
Под солнце, которое в самом зените,
И наступаю в синие лужи,
Я говорю им: вы извините!
Вы извините, синие лужи,—
Я ошалелый и неуклюжий.

Март 1957

Пятница. Вечер.
Ужин в кафешке.
Маленький шопинг.
Деньги на ветер.

Старенький плейер.
В вазе орешки.
Кофе как допинг.
Мотив новой песни.

Пятница.Вечер.
Мягкое кресло.
Любимые книжки.
Подчеркнуты строчки.

В прошлом все встречи.
В городе тесно.
Достали интрижки.
Поставлены точки....

Назначено - приснится
Полянка у реки,
Друзей забытых лица
Становятся близки.

Тенистый, чистый дворик,
Жасмин, сирень в цвету,
Резной, уютный столик
Свиданий детских ждут.

Гитарками бренчали
В беседочке своей,
C тарзаночки ныряли,
Гоняли голубей.

Ботинки разбивали,
Чтоб джуры – люры знать,
Родители ругали –
Нам было наплевать.

Плясали, набивали
Мы джанги во дворе
И с лянгой исполняли
Па де труа, антре.

Свинцом залитой битой
Таранили врагов,
Ашички ваши биты,
Нет козырей – мослов!

От мала до велика,

Знал каждый мальчуган,

Прилягут - пука, чика,

Бочком - алыч, таган


***************************************************

Изрезанный морщинами бабай
На ослике усталoм подъезжал,
"Салям алейкум, падхады, давай," –
Истошно тонким голосом кричал.
Услужливую память тормошу,
Чапан истлел, сменить давно пора,
В далеком детстве побывать спешу,
"Алейкум ассалям, шара - бара !"

Простой бутилька стоит "петушок",
Из-под вина – "воздушный кукуруз",
Шампанский – курт даем на "посошок",
Был выгоден и прочен тот союз.
Взрослела юность нашего двора,
Реальность жизни путала с игрой,
Из ниоткуда, в никуда, шара - бара,
Скрипя, катилось старою арбой.

Все завтра повторится, как вчера,
Надеюсь, рано утром я проснусь,
Услышу громкий крик – "шара - бара!"
Беспечно в вечность детства окунусь.

Сегодня нам доступны Гуччи, Гесс,
Сваровский, Арден би, Бора - бора,
Живанши, Марсиано и Экспресс,
Но, в общем, это так, – шара - бара.

Cданы бутылки и ликует детвора, -
Свистулечки, колечки - благодать,
Все остальное – хлам, шара - бара,
С собою только душу можно взять. (Шара-бара Александр Гринблат)

Я окунулась в твои сумерки, Ташкент,
Мой город душных вечеров и жарких лет,
Мой город кошек по дворам и зелени травы,
Сладчайших ароматов винограда и айвы...

К нам приезжайте погостить, друзья!

Когда вы будете в Узбекистане,
То как бы вы с дороги не устали,
Я знаю, каждый звать вас в гости станет
Радушными, нелживыми устами, -
Но в первый дом входите в мой, друзья

Гафур Гуляма знаете, конечно
Мой адрес даст Ташкенте каждый встречный
В мой дом входите, я вам рад сердечно!
Без проволочек - жизнь так быстротечна -
Ко мне шагайте, я вас жду, друзья!

Мой садик - ваш! Пусть только скрипнет дверца!
На грядках зелень мяты, кинзы, перца,
Вот свежая вода, вот полотенце,
А вот открытое вам настежь сердце!
И в сад, и в сердце вас пущу друзья!

Над огородом я для вас трудился,
Всего к столу нарвать распорядился!
На что б хозяин иначе годился!
Жаль, только вот шафран не уродился,
А остальное - ваше все, друзья!

Цветов хотите? И цветы есть тоже,
То цвета неба, то на кровь похожи,
То все в росинках на прохладной коже…
По нашему обычаю, заложим
По красной розе за ухо, друзья!

Ковер постелим и, чтоб слаще отдых,
Подушки бросив в шелковых разводах,
Прогнав печаль, забывши о невзгодах,
На языках пятнадцати народов
Споем, что в голову придет, друзья!

Кто детям рад, кто без детей скучает .
Зятьев и снох в придачу получает,
А там и внуков на руках качает…
Под детский крик по пиалушке чая
До ужина не выпить ли, друзья?

Я в юности еще пришел к решенью:
Дом без детей, как стол без угощенья,
Как шар земной без вечного вращенья!
За шумный дом свой не прошу прощенья!
Мы сами будем в нем шуметь, друзья!

Вином и мясом пахнет синий воздух,
Стол как земля, а мы вокруг, как звезды!
Вот наш инжир, вот винограда грозди!
Лепешки теплые, пока не поздно,
Я по куску вам отломлю, друзья!

Горит очаг, смешав в домашнем дыме
Дыханье сада с ветерком пустыни.
Вот персики с бочками чуть седыми,
Но раньше их давайте взрежем дыню!
Мы в этом не раскаемся, друзья!

Теперь, когда уже всерьез сидим мы,
Отведайте самсы, казы, нарына!
Пусть их названья непереводимы,
Но чтобы суть понять, необходимо
Их все попробовать, друзья!

Вино у нас домашнее, густое,
В нем слиток солнца плавает в настое.
Есть предложенье самое простое:
Без лишних слов кувшина дно пустое
В кратчайший срок исследовать, друзья!

Вот вносит Мухаррам, моя супруга,
Два блюда с пловом, два горящих круга!
Она прикладывает к сердцу руку,
И не спеша плывет от друга к другу,
И к плову приглашает вас, друзья!

А после плова, за зеленым чаем,
Мы к берегу поэзии причалим:
Фуркат, и Пушкин, и Джами вначале,
Ну а потом, друг другу отвечая,
И что-нибудь свое прочем, друзья!

Есть ваши книги у меня на полках,
Есть и мои. Взгляните втихомолку:
Писал я много, жил довольно долго,
И сколько их, я сам не знаю толком,
Пусть, если захотят, сочтут друзья!

Я заболтался! Время пролетело!
Душа бы вечно бодрствовать хотела,
Но, к сожаленью, спать желает тело …
Ночуйте здесь! Мы быстро это дело
Устроим каждому из вас, друзья!

Кто помоложе, тем ковров наносим,
Кошму в саду под абрикосом бросим,
Молодоженов на чердак попросим:
В Узбекистане ведь такая осень,
Что простудиться мудрено, друзья!

Итак, устами старого поэта
Я вас зову, прошу запомнить это,
Пусть издали, пусть даже с края света,
Хотите - осенью, а не боитесь -летом,
К нам приезжайте погостить, друзья!

1959 Гафур Гулям «К нам приезжайте погостить, друзья!»

Мы с тобой на кухне посидим,
Сладко пахнет белый керосин

Острый нож да хлеба каравай...
Хочешь, примус туго накачай,

А не то веревок собери
Завязать корзину до зари,

Что бы нам уехать на вокзал,
Где бы нас никто не отыскал...

В среду дело было.
Солнышко светило.
Собрались в ,,курятник"
Девки, чай попить.
Чай накипятили,
Круто заварили
И идёт беседа
Тихо, не спеша.
Коржики желтеют,
Стаканчики потеют
И над чаем вьётся
Тоненький парок.

Дело было в среду.
Время шло к обеду.

Чаепитие,чаепитие.
Посредине рабочего дня.
Без надежного,без прикрытия.
Ну и главное,без меня.
Девки пьют,неровно дышат.
И начальство костерят.
Мужики в подсобке рыщут.
Выпить с горя норовят.
Что за цех без водки-чая?
С газированной водой.
Разливает нынче Рая.
Я не пью.Я выходной.

Снова мы с тобой вдвоём,.
Летним поздним вечерком,.
На столе старинный самовар.
Что , нам годы - ерунда...
- Ты всё также молода,.
- Да и ты и ты ещё не стар.

А самовар кипит , чаёк заваренный,.
Поговори со мной, поразговаривай,.
А ты с вареньецем и я с вареньецем,.
Всё переменится, всё перемелется ...

К нам тётя соседка
Заходит на чай.
Вернее, сначала
Зайдёт невзначай.
А мама как спросит:
— Не выпьем ли чаю? —
Она:
- Отвечаю.
Души в нём не чаю.
Чуть вашего чаю
Мы с вами попьём —
Во мне
Чрезвычайный
Душевный подъём!..
А мама
— Да что вы?!
И я отмечаю,
Как что-то от чаю
В себе ощущаю:
Какую-то свежесть,
Какой-то подъём…
Давайте мы это
Проверим
Вдвоём!

И мама потом
Улыбнётся соседке,
Поставит на стол
Две большущих розетки,
И вазу с печеньем,
И чашки,
И ложки.
А к ложкам —
Варенье несёт
Из морошки.

А это варенье,
Как я замечаю,
Приводит в волнение
Даже без чаю!
Недаром я таю
Даже взлетаю,
Когда за обедом
Его уплетаю.
Его я до чаю могу,
После чаю!
А чай без варенья
Вообще исключаю.
Скорее, в варенье,
И именно в нём,
Находится самый
душевный подъём!
Сказал я об этом
Соседке и маме.
А мама:
— Да мы это знали и сами!

Сидя в кресле у стола
Гостья шумно чай пила,
Репродукции листала
И без умолку болтала. (Ю.Коринец)

Пейте чай, мой друг старинный,

забывая бег минут.

Желтой свечкой стеаринной

я украшу ваш уют.

Не грустите о поленьях,

о камине и огне...

Плед шотландский на коленях,

занавеска на окне.

Самовар, как бас из хора,

напевает в вашу честь.

Даже чашка из фарфора

у меня, представьте, есть. (Окуджава)

Мне кажется - все это было
со мною когда-то уже:
бликуя на солнце, слепило
окно на втором этаже,

чай теплым был самую малость,
и ложка упала на пол,
и кошка к гостям умывалась -
и так же никто не пришел,

я так же спешил, как на крыльях,
и снова - в который уж раз! -
вернулся проверить: закрыл ли
я форточку, воду и газ.

Не помню ни время, ни дату,
но вижу как будто вдали -
вот так же с соседом когда-то
в дверях разойтись не смогли,

и слышу, как транспорт негромким,
но сочным хулят матерком -
в троллейбусе взгляд незнакомки
банально - до боли знаком,

и то же подобие жажды -
как месяц назад или год -
и так же проехал однажды
я три остановки вперед...

Проклятье, кошмар, наважденье!
(А день так же ясен и тих.)
А может, все это - виденья
из жизней прошедших моих

когда-то? И в этом все дело?
А может, незримо кружа,
в мое горемычное тело
чужая вселилась душа?..

Столбы, селенья, перекрестки.

Хлеба, ольховые кусты,

Посадки нынешней березки,

Крутые новые мосты.

Поля бегут широким кругом,

Поют протяжно провода,

А ветер прет в стекло с натугой,

Густой и сильный, как вода.

1936