Он строил ООН - интервью с Оскаром Нимейером
Он строил ООН

Создатели современной архитектуры, архитектуры XX века, были не просто художниками — сплошь философами и политиками. Эта традиция утрачена. Чем успешнее современные мастера, тем больше они замкнуты в своем ремесле. В Рио-де-Жанейро живет последний из великих архитекторов XX века 97-летний Оскар Нимейер. С ним встретился и поговорил корреспондент «Власти» Алексей Тарханов.


Рио-де-Жанейро. Пять часов в минус, тридцать градусов в плюс. Оскар Нимейер мало встречается с журналистами. Тем удивительнее было его согласие на интервью российским журналам AD Architectural Digest и «Власть». Мне повезло — к Нимейеру отправился именно я. Я мечтал расспросить его о Ле Корбюзье, с которым он работал, о здании ООН в Нью-Йорке, построенном по его эскизу, а главное — про самый знаменитый градостроительный эксперимент современности. В 1957 году президент Бразилии Жуселину Кубичек предложил Нимейеру построить новую столицу Бразилиа. Ничего подобного этому футуристическому городу с тех пор на земле не появилось. Фантастические виды площади Трех властей свидетельствовали о том, что в Латинской Америке появился новый архитектурный гений, человек ренессансного масштаба, не испугавшийся совершенно невероятной работы — за несколько лет вырастить в пустыне один из самых впечатляющих городов планеты. Но разговор пошел о другом. И начался не с моего вопроса, а с вопроса Нимейера.
—Ты из Москвы? Как там у вас дела? Что поделывают ваши коммунисты? Меня ведь, знаешь, пытались отправить прямо в Москву. Во время диктатуры командующий ВВС так прямо и сказал: архитекторам-коммунистам место в Москве.
— Но вы тогда выбрали Европу.
—Я был в Италии, в Алжире, много работал во Франции.
—В Италии вы построили корпуса издательства Mondadori. Вы тогда говорили, что это памятник типографским рабочим. А ваши критики смеялись и говорили, что если это кому и памятник, так это владельцу издательства.
— Нуда, по их мнению, если рабочие работают в жестяных бараках — это нормальнее. Честнее, так сказать. Но вообще-то, знаешь, архитектор берет ту работу, которую ему предлагают, он редко может выбирать. Вот во Франции у меня была великолепная работа.
— Потому что там был Ле Корбюзье?
—Я в первый раз встретил Ле Корбюзье, когда он делал с нами министерство образования в Рио. Его пригласил очень умный министр Густаво Капанема. Лусио Коста, мой старший друг, работодатель и учитель, порекомендовал меня в качестве чертежника, и те две-три недели, которые мы встречались с Ле Корбюзье, я никогда не забуду. У меня был шанс отплатить ему добром, когда в 1947 году мы все работали над зданием ООН в Нью-Йорке. Унего там не ладилось, его проект явно не проходил. Я все тянул и тянул время, надеясь, что его все-таки примут, и только под нажимом американцев представил свой эскиз, который в итоге всех устроил. Корбюзье сказал мне тогда: «Ты благородный человек, Оскар».
Но в то время во Франции он мало чем могмне помочь. Зато там был мой друг Ан-дре Мальро. Он тогда был министром культуры, а до этого гостил у меня в Бразилиа. Ему страшно понравилось, они в то время во Франции только вынашивали идею своих «больших проектов». Наш масштаб его поразил. Помню, он сказал, что таких колонн, как в моих зданиях, он не видел после Парфенона. Так вот, он добился для меня во Франции разрешения на работу, прямо у де Голля попросил. Я приехал. И знаешь, что сделал? Жорж Марше, генсек французской компартии, попросил построить дом для французских товарищей, штаб-квартиру ФКП. По-моему, у меня неплохо получилось.
— Вы уже однажды построили дом для товарищей. То есть сначала для себя, а потом вышло, что для товарищей. Так ведь?
—Да. Луис Карлос Престес, наш генсек, тогда вышел из тюрьмы. Вместе с ним выпустили еще 15 товарищей. Я их всех приютил у себя — у меня был большой дом. А потом подумал и сказал: вам дом нужнее, забирайте его для партии. Понятно, буржуи мне этого не простили.
«Архитектор обязан быть левым»
— Вам 97, вы построили за свою жизнь такое, что другим архитекторам и не снилось. Что автор Бразилиа думает сейчас об архитектуре?
—Я думаю только одно: что жизнь важнее, чем архитектура. Архитектура ничего не может изменить, а жизнь меняет архитектуру до неузнаваемости.
— Но кумир вашей молодости Ле Корбюзье выдвигал альтернативу: архитектура или революция.
— Нет никакой альтернативы революции. Когда мы строили Бразилиа, нам казалось, что мы создаем новый мир — совсем другой, свободный, радостный, молодой. Теперь я смотрю: а какой же он другой? Мы были все вместе, мы были едины — архитекторы, рабочие, инженеры, политики. А сейчас все разошлись, и между нами все те же стены. А ведь мы с такой любовью строили новый город...
— Но ведь вас подрядила буржуазная власть.
— Президент Кубичек был настоящим идеалистом и замечательным человеком. Он дал нам возможность работать. Меня не пускали: политическая полиция была против. Он при мне накричал на них: «Нимейер проедет, он не может уйти! Без него не будет Бразилиа!» Нам дали карт-бланш. Я сам подбирал себе команду и взял с собой не только архитекторов, но и одного доктора, журналистов и еще нескольких моих друзей — умных, веселых, но безработных. Я и подумал, почему бы им не помочь. Будет с кем поговорить не только об архитектуре. И только так можно было решать неожиданные задачи. Взять хоть здание национального конгресса, которое сейчас стало символом Бразилиа. Мы не знали, каким должен быть конгресс. Кончилось тем, что мы поехали в Рио и измерили старое здание конгресса. Потом разделили результат на количество депутатов, чтобы понять, сколько им нужно места для них самих, их помощников, машинисток и секретарш. Министр обороны все интересовался, каким будет здание министерства— в современном или классическом стиле.Я тогда спросил его: «А вы, генерал, какое оружие предпочитаете — современное или классическое?» Но результат! Мы строили город для бразильцев, моих товарищей, а выстроили заповедник для бюрократов. Рабочим там негде жить. Нет, архитектор обязан быть левым.
— Неужели крах коммунизма в Европе ничего не изменил в вашем мировоззрении.
— Крах коммунизма в Европе — большое несчастье. В мире было две силы, теперь осталась одна — США, которые в итоге погубят и себя, и нас всех. Буш — типичный сукин сын, как и все, кто его поддерживает. Меня 20 лет не пускают в Штаты. Сколько раз меня звали туда на проект, а госдепартамент отказывал в визе. Для меня это лестно, это означает только одно: я все такой же, каким был, все такой же опасный.
— Но и СССР не такой уж был подарок.
— Я никогда не забываю, что Россия выиграла войну. Я помню, как Гитлер был уже в Сталинграде, а Сталин сказал: «На Берлин!» — и так оно и случилось. Я с тех пор ничуть не изменился. Архитектор не может быть буржуа, его призвание — менять мир, и я делал это разными способами. Я строил дома, я раздавал листовки на улицах, я издавал журналы, спорил, боролся. И пусть я вижу теперь, что мы потерпели неудачу, я снова готов служить делу. У меня нет претензий, что я вот такой и сякой. Меня назвали Оскар Рибера Алмейда де Ни-мейер Соареш — здесь и арабские имена, и португальские, и немецкие. Я метис, как все в этой стране, и я горжусь тем, что я — как все. Дня меня главное — не архитектура, а семья, друзья и тот бесчестный мир, который должен измениться.
—Не слишком ли скромно для архитектурной звезды?
— Надо вообще быть скромнее. Если бы Хрущев был поскромнее и поумнее, он не стал бы замахиваться на Сталина.
— Когда-то архитекторы были политиками, а теперь все больше светские персонажи.
— Не в моих правилах порицать других. Я делаю что могу, пусть и другие стараются, и я их уважаю. Нет идеальной архитектуры, нет архитектурной моды. Каждый должен делать свою архитектуру — какую угодно, но свою. Однако нельзя забывать о людях, ты для них работаешь — вот и вся политика.
«Я привык, что я вроде достопримечательности»
— Как вам удалось столько построить?
— Я никогда не был жаден до денег, зато всегда жаден до работы. Я даже бравировал своим умением все сделать быстро и в срок. Когда мне заказали яхт-клуб в Пам-пулье, я спросил: «Сколько у меня будет времени для работы?» «Проект нужен завтра»,— был ответ. К завтрашнему дню он и был готов. Ну и мне везло на сотрудников. Какие у меня были инженеры! Мой друг Жоаким Кардозу, он приносил мне свои расчеты и говорил: «Ну вот, Оскар, еще один мировой рекорд».
— При этом у вас в то время была не самая совершенная строительная техника.
— Ну почему же? У нас был бетон, а с ним можно сделать все что угодно. Техника бедная, но эффективная. Мы не были избалованы современными материалами, ну так и ничего страшного. Я считаю, что архитектура удалась, если она видна сразу после того, как закончены основные конструкции. Вот что важно, а не то, чем их потом облепят.
— Ваша новая работа — музей в Ните-рое — это прямо гимн бетону.
— Когда я увидел панораму, я был потрясен и решил, что этот вид надо сохранить. Свой музей я поставил на одной опоре, на одной бетонной «ноге». Архитектура — это всегда изобретение. Надо удивлять. И надо делать это простыми средствами.
Вот Нитерой. Знаешь, чем я горжусь? Не тем, что его критики со всех сторон облизали, вспомнили, что я жив. Я горжусь тем, что ты, может, видел вещи и получше, но вот такой же не видел.
— Точно не видел. И еще один вопрос. Вы, коммунист с младых ногтей, построили несколько самых знаменитых католических церквей. А как же «опиум для народа»?
—Да знаешь, у меня была семья очень традиционная. Я рос под портретом папы, как ты, быть может, под портретом Сталина. А в партию я пошел не как в церковь. Я пошел в партию потому, что там были самые умные люди, каких я когда-нибудь знал.
—Можно я вас сфотографирую? — Ну давай.Я сейчас ассистента позову, он нас с тобой щелкнет. Сейчас, сейчас. Ах, это ты меня одного хочешь снять? Я-то думал, ты хочешь со мной сфотографироваться, я привык, что я вроде достопримечательности и на моем фоне фотографируются — такая древность местная. А я совсем не древность, я единственный архитектор в моей мастерской, и у нас чертова уйма работы. Надо ведь еще изменить этот проклятый мир. Закуришь? Нет? А я закурю.

(с) Коммерсант - Власть. 14 февраля 2005 г.