Еще один отрывок из книги Е.Мартынова "Политика и стратегия"
(Кстати, видел на выходных книгу в "Москве" на Тверской)

Из печального опыта русско-японской войны.

...
V.Солдат

Посреди развалин нашей старой военной системы, при падении несокрушимых до тех пор авторитетов, при полном банкротстве идей, еще недавно бесспорных, одно лишь стоит непоколебимо - это мужество русского солдата.
Армия, которая неизменно каждый раз, в самый разгар ожесточенного (для многих частей удачного) боя, получала приказание отступать, которой в течение полутора лет прививали сознание бессилия перед врагом, которая по большей части давно уже потеряла всякую веру в своих начальников и которая, тем не менее, при всех неблагоприятных условиях, до самого конца войны сохранила полную боевую готовность - такая армия, несомненно, должна отличаться исключительной нравственной упругостью.
Стойкость русского солдата тем более замечательна, что он боролся за чуждые, совершенно непонятные для него интересы и что он все время находился под разлагающим влиянием шедшей из России пропаганды, убеждавшей его не сражаться, а бегать и сдаваться в плен, обещавшей ему всякие блага в случае неудачного исхода войны.
Несомненно, что русский солдат не уступает в храбрости даже такому единственному в мире противнику, как японец; зато он стоит гораздо ниже его по своему развитию.
Каждый японский солдат грамотен, каждый читает газету, чувствует себя полноправным гражданином и знает, за какие именно интересы он борется. В ранцах убитых японцев мы всегда находили письма, записки, зачастую номер какой-нибудь газеты, иногда даже систематический дневник. Унтер-офицеры, кроме того, имели справочную книжку, карту и набросанные собственноручно кроки расположения своих войск и предполагаемых позиций неприятеля. По всему было видно, что японские солдаты относились к окружающему совершенно сознательно.
Наоборот, русский солдат обыкновенно не знал, куда и зачем он идет, кто вправо от него и кто влево. Он шел, не рассуждая, не отдавая себе никакого отчета в окружающем, слепо повинуясь команде. С хорошими офицерами он действительно совершал чудеса храбрости; но картина тотчас же менялась, как только эти офицеры выбывали из строя, что в современном бою явление нормальное.
В японской роте от потери офицеров действия нисколько не приостанавливались. Каждый солдат, зная задачу, поставленную его части, продолжал продвигаться вперед, применялся к местности, выбирал цели для стрельбы, поддерживал связь со своими соседями, одним словом, сознательно стремился к достижению известной цели. Ничего подобного не было у нас. Как только из строя выбывали офицеры, рота, до тех пор действовавшая молодецки, обыкновенно обращалась в растерянное стадо, неспособное ни к каким осмысленным действиям.
Эта же бессознательность, проявлявшаяся даже у некоторых офицеров, была главной причиною тех частых паник, которые происходили в эту войну. На моих глазах было несколько таких случаев.
Например, поздно вечером 19 июля, когда мой полк стоял биваком у деревни Шань-Чжу, в окрестностях Хайчена, неожиданно послышалась частая ружейная стрельба в нескольких верстах к востоку от нас, где ночевали два стрелковых полка. Вскоре стрелки начали прибывать к нашему биваку, сначала кучками, а потом целыми толпами. Большинство их было без всякого снаряжения, некоторые без сапог и даже без оружия. Находясь в крайнем возбуждении, они кричали, что японцы неожиданно напали на бивак их бригады и большую часть ее перекололи. Вскоре прибыла конно-охотничья команда одного из этих полков с двумя офицерами, которые подтверждали рассказ нижних чинов. Для человека, хоть сколько-нибудь отдающего себе отчет в окружающем, было ясно, что все эти рассказы представляют сплошную нелепость: верстах в пятнадцати впереди бивака стрелков были значительные силы наших войск, занимавшие все горные перевалы; там целый день шел бой, следовательно, неприятель никак не мог появиться внезапно, тем более что бивак сверх того охранялся цепью сторожевых постов. Однако на возбужденную толпу никакие разъяснения не действовали. Я послал своих конных охотников разузнать о происшедшем. Через час возвратился начальник конно-охотничьей команды и доложил, что беспорядок, сопровождавшийся стрельбою и штыковой свалкой, произошел по недоразумению, вследствие того, что два еврея отправились в гаолян и, испугавшись чего-то, вдруг выскочили оттуда с криками: "Японцы!". Между тем паника успела распространиться до самого Хайчена, передалась в обозы, парки и госпитали. Несколько наиболее ошалевших солдат бросилось к поезду командующего армией. Генерал Куропаткин вышел из вагона и успокаивал их. По словам коменданта Хайчена, во время этой паники пострадало около 150 человек.
Подобные случаи совершенно беспричинной паники немыслимы там, где солдаты сознательно относятся к окружающему, где они верят в предусмотрительность своих начальников и где офицеры знакомят нижних чинов (конечно, в самых общих чертах) с расположением своих и неприятельских войск.
По физической крепости и выносливости современный русский солдат уже не тот, каким он был хотя бы четверть века тому назад. На нем резко сказалось непрерывное обеднение деревни и постепенное вырождение народа. За исключением сибиряков и жителей некоторых северных губерний, запасные под сорок лет, то есть в том возрасте, когда нормальный человек отличается наибольшею силою, были уже стариками, мало способными к перенесению трудов боевой и походной жизни.
В смысле характера русский солдат отличается замечательным добродушием. Если он только видит, что начальник заботится о том, чтобы он был всегда накормлен и хорошо одет, то он платит ему за это горячею преданностью. Если же, сверх того, начальник держит себя молодцом в бою и толково распоряжается своею частью, то преданность к нему солдат обращается в слепую фанатическую веру. С таким начальником русский солдат пойдет на какое угодно дело.
Что касается солдат других народностей, входивших в состав русской армии, то как боевой материал они, в общем, уступали коренному населению.
Тем не менее, в рядах войск они сливались с ним. Исключение в этом отношении составляли евреи. При мобилизации они употребляли все способы для того, чтобы уклониться от призыва: массами эмигрировали за границу, прибегали к членовредительству и тому подобным способам. Согласно данным, напечатанным в "Русском инвалиде", из 59 262 евреев, призывавшихся к исполнению воинской повинности в последней трети 1904 года, могло быть принято только 21 371 человек! Недобор пришлось пополнить христианами. Попав на театр войны, евреи обыкновенно старались устроиться на всевозможные нестроевые должности; если же это не удавалось, то симулировали разные болезни, нарочно совершали преступления, дезертировали или даже просто передавались неприятелю. В одной дивизии за время с 1 апреля 1904 года по 1 июля 1905 года бежало 256 евреев; солдат всех других национальностей за то же время бежало только 8. Евреи, оставшиеся в строю, обыкновенно очень дурно влияли на товарищей и вследствие своей нервной натуры были главными распространителями всевозможных паник. Конечно, и между евреями попадались хорошие солдаты, но они представляли единичные исключения, в общем же еврейская национальность, отличительными чертами которой являются крайняя трусость и физическая слабость, совершенно непригодна к военной службе. Влить в хорошую строевую часть большой процент евреев - это значит наверняка ее деморализовать.
По своему военному обучению русский солдат значительно уступал японскому. В Японии подготовка к военной службе начинается задолго до поступления в ряды армии. Уже в начальных школах обучают детей строю, а в старших классах средних учебных заведений воспитанники должны знать сборку и разборку ружья. Параллельно с этим весь народ воспитывается в строго национальном патриотическом духе. В России, как известно, военного обучения в школах совсем нет, а воспитание ведется в космополитическом направлении, причем наша передовая интеллигенция всеми мерами стремится внушить молодежи отвращение к войне и пренебрежение к военным доблестям. Затем, в Японии обучение солдата в войсках имеет в виду исключительно боевые цели, в России же преобладают разные мирные требования. Особенно плохо подготовленными оказались наши запасные, из коих люди старших сроков службы не были даже знакомы с винтовкой нового образца.
В смысле дисциплины наш солдат оставлял желать многого. Выходя в большинстве случаев из захолустной деревни, в которой отсутствует всякий правопорядок, или из деморализованной фабричной среды, он легко распускался, если только не чувствовал над собой постоянного неослабного надзора. Этим объясняются те случаи пьянства, буйства, грабежа и самовольной отлучки, которые наблюдались в эту войну и которые в командах запасных, под влиянием антиправительственной пропаганды, иногда переходили в открытый бунт.
В мирное время дисциплина в наших войсках основывалась не столько на развитии в солдате чувства долга, сколько на страхе наказания. Офицеры в огромном большинстве случаев держались вдали от солдат, не имея на них никакого нравственного влияния. Постановка под ружье, наряд не в очередь на службу, карцер, а в крайнем случае перевод в разряд штрафованных и порка - вот каковы были главные воспитательные средства. Во время войны этих средств не оказалось: двух первых мер нельзя было применять из опасения сделать людей неспособными к походу и бою, карцер отсутствовал, а телесные наказания были отменены законом.
В мирное время мы не только не развивали в нашем солдате чувство собственного достоинства, но, наоборот, систематически его подавляли. Правда, в уставе говорилось, что "звание солдата высоко и почетно". Однако на практике солдат видел, что с поступлением на службу его зачисляли как бы в низшую породу людей: для него сразу делались недоступными вагоны и буфеты I и II классов, театральные залы и другие места, предназначенные для чистой публики; на вывесках общественных садов, куда он прежде мог ходить беспрепятственно, он читал "вход нижним чинам воспрещается"; его не пускали внутрь вагонов конок; в некоторых городах он не имел даже права ходить по тротуарам!.. Ко всему этому присоединялись грубость отношений на службе, зачастую бесконтрольный произвол, а иногда даже мордобитие. Помню, что раз, желая навести какую-то справку, я взял в одной из рот унтер-офицерскую книжку. Перелистывая ее, я прочел на полях против места, где говорилось о высоком звании солдата, сделанное каракулями примечание: "Неправда, солдат есть последний человек". Сколько горькой иронии было в этой заметке. Опасаясь уронить престиж власти, наш режим все время старается воздвигнуть какую-то китайскую стену между офицером и солдатом, наивно думая, что в этом-то и заключается дисциплина. Между тем в Японии офицеры зачастую проводят свободное от службы время в обществе нижних чинов, иногда даже обедают вместе с ними, и, несмотря на это, дисциплина в японских войсках несравненно строже, чем в наших.
Итак, сводя все сказанное вместе, мы должны прийти к заключению, что во время последней войны солдат русской армии представлял в общем лишь хороший сырой материал, очень плохо обученный и совершенно необработанный соответствующим военным воспитанием.
Для того чтобы выработать хорошего солдата, Россия должна прежде всего создать благоприятную для этого общую обстановку. Современная народная армия не есть нечто самостоятельное и оторванное от общества, она является лишь верным отражением физических и духовных качеств своего народа. Когда речь заходит о значении школы, у нас любят ссылаться на пример франко-прусской войны, где победил германский школьный учитель. Однако эту бесспорную истину в России понимают слишком узко. Германский учитель победил не только тем, что учил молодежь грамоте и разным наукам, а главным образом потому, что, начиная от низшей школы и кончая университетом, он воспитывал ее в национальном патриотическом духе, в уважении к военным доблестям. В том же самом заключается и главная причина японских побед.
До тех пор, пока Россия не станет на этот путь, она не будет иметь хорошего солдата, а следовательно, и хорошей армии, какие бы колоссальные суммы на последнюю ни тратились.
Затем должна быть совершенно изменена вся система воспитания солдат в войсках. Новобранец, поступающий в ряды армии, должен быть, прежде всего (если он не прошел через школу), обучен грамоте и развит настолько, чтобы относиться к своей службе совершенно сознательно. Только после этого его следует обучать военному ремеслу. Параллельно с обучением должно идти и нравственное воспитание солдата в идеях патриотизма, чувства долга, самопожертвования, приверженности к закону и порядку.
С целью поощрения можно было бы установить, что те из солдат, которые хорошо усвоили все требования военной службы, могут быть увольняемы в запас и ранее определенного законом полного срока выслуги.
Для того чтобы обучение и воспитание, полученные на службе, впоследствии не ослабевали, нужно, не довольствуясь периодическими сборами запасных, широко распространить в стране всевозможные военные союзы и стрелковые общества, как это существует во всех государствах Европы. Необходимо провести резкую грань между строевым и нестроевым элементами в войсках: они должны составить две отдельные категории, комплектуемые независимо одна от другой. Строевой солдат должен знать одно лишь фронтовое дело, и перевод его в нестроевые может произойти только в случае обнаружившейся неспособности по решению особо назначенной комиссии.
Евреи, в общей своей массе неспособные к строевой службе, должны быть совершенно от нее освобождены. Их следует назначать в нестроевые команды, за исключением, конечно, тех единичных личностей, которые сами пожелают служить в строю. При этом для уравнения тягостей воинской повинности еврейское население должно быть обложено особым денежным налогом.
Солдатам, чувствующим призвание к военному делу, следует широко открыть путь к служебному возвышению. По окончании срока обязательной службы их следует помещать в специальные военные школы, откуда выпускать в войска уже унтер-офицерами. Таких хорошо оплачиваемых унтер-офицеров в каждой роте должно быть не менее шести (считая и фельдфебеля). Наиболее даровитым и достойным унтер-офицерам нужно всеми мерами облегчать достижение офицерского звания посредством соответствующего экзамена. За боевые заслуги унтер-офицеры могут производиться в первый офицерский чин и без экзамена, причем по приведении армии на мирное положение они должны сохранять свой новый чин и все права дальнейшего служебного движения.
Необходимо как в армии, так и в глазах народа поднять достоинство солдатского звания. Поступление на службу ни в коем случае не должно иметь последствием разные обидные ограничения в общественной жизни. Офицер и нижний чин - члены одной военной семьи, разница между ними лишь в степенях служебной иерархии. Вне службы солдат имеет право находиться там же, где бывает офицер. Подобная близость нисколько не подорвет дисциплины; наоборот, при соответствующем поведении офицеров, она окажет на нижние чины облагораживающее влияние. Денщицкая служба, пренебрежительное "ты", требование от солдат разных личных услуг - все эти остатки отживающих уже отношений должны быть отменены.
В связи с этим офицерам нужно зорко следить за приличным поведением нижних чинов, а закон должен строго карать за малейшее нарушение дисциплины.
Вообще настало уже время отказаться от столь популярной у нас легенды о преимуществах "святой серой скотинки" и заняться воспитанием сознающего как свои обязанности, так и права гражданина-воина.